Сергей Мосияш - Фельдмаршал Борис Шереметев
Из первой сотни явился здоровенный казак с лихо закрученными усами, с саблей на боку.
— Как звать? — спросил Шереметев.
— Авдей Донцов, ваше превосходительство.
— Авдей, вот тебе донесение для государя. Гони к Нарве, он там. Передашь лично в руки. Возьми заводного коня и торбу овса. Если будет ответ государя, мы ворочаемся той же дорогой, не разминемся.
Донцов уехал, и Шереметев приказал хорошо кормить коней для грядущего большого перехода. Сам обходил сотни, проверял: кормят ли? Но казаки сердились на него за это: «Али нам няньки нужны? Сам не доешь, а коняку покормишь».
Накормив коней последним, что оставалось в торбах, Шереметев начал отступление к Нарве. Через два дня встретились с Донцовым, который передал боярину ответ государя: «Борис Петрович, ты послан промышлять над неприятелем, а ты чинишь ретираду {132}. Немедленно исполняй, что было ранее указано. Вреди неприятелю колико возможно. А зайцем скакать и дурак может. Петр».
Легко сказать, «вреди неприятелю», а чем? В корволанте ни одной пушки, только сабли да ружья. Но и ослушиваться государя себе дороже станет. Скрепя сердце повернул свой отряд Шереметев назад на запад, вызвав этим приказом недовольство в отряде. Казаки ворчали: «То туда, то сюда — не жди добра».
На Савелова, доносившего о недовольстве в отряде, Шереметев прикрикнул:
— А ты б меньше слушал, а исполнял что велят.
Видно, забыл воевода, что накануне сам же приказал адъютанту докладывать ему о настроении казаков.
— Я и исполняю.
— Вот и исполняй, а не суй нос куда не просят.
— Но вы же сами, Борис Петрович…
— Цыц! Замолчь! Лучше подтяни подпругу, свалишься.
Савелов, слезши с коня и подтягивая подпругу у седла, ворчал:
— Ежели коня сутками не кормить, так у подпруги и дырок не хватит.
Знал адъютант, чем пронять воеводу — для того хуже зубной боли была конская бескормица. Однако корволант завернул навстречу врагу, исполняя царский приказ. Ехали шагом, жалея голодных коней, да и себя в придачу. Все понимали, что если схлестнутся с 30-тысячной армией короля, то вряд ли кто из них уцелеет. А тут еще и погода была пакостная, то дождь посеет, то снежок посыплется с хмурого неба. Холодно, тоскливо, неприятно.
Приискали место весьма удобное для встречи шведов: дорога промеж двух скал, которые обойти невозможно из-за болот, окружающих местность.
— Эх, хоть бы пару пушек поставить тут!.. — вздыхал Борис Петрович. — И заяц бы не проскочил.
Но вместо пушек пришлось спешить первый полк, разместить по скалам с ружьями. Выслали вперед разведчиков с наказом в бой не ввязываться, а, увидя врага, немедленно скакать назад и сообщить о его приближении.
Наступила долгая сырая ноябрьская ночь, а о шведах ничего не было слышно. Дрогли казаки на скалах, проклиная всех и вся на свете, доставалось и воеводе, и даже царю: «И чего ждем? Кони голодные, скоро друг дружке хвосты грызть учнут. Согреться нечем, ни дров, ни огня».
Едва начало развиднять, к Шереметеву явился Нечипоренко.
— Беда, Борис Петрович.
— Что случилось?
— Порох на полках отсырел. Не горит.
— Пробовали стрелить?
— Пробовали аж с пяти ружей. Ни одно не выстрелило.
— Кой черт вам велел загодя сыпать?!
Это была уже катастрофа. То горевал о пушках, теперь, считай, и ружей нет. Может, казаки нарочно это подстроили, поди узнай. И когда явились разведчики с криком: «Идет, идет! Сила-а-а!» — Шереметев отдал команду: «На конь!»
Теперь не о бое приходилось думать, а о том, чтобы успеть предупредить своих о приближении короля.
Скакали всю ночь, понукая голодных, измученных коней. Рано утром 18 ноября прибыли под Нарву. Явившись в шатер герцога, Шереметев сообщил:
— Король на подходе. Надо готовиться.
Главнокомандующий засуетился, разослал адъютантов сзывать генералов на военный совет. Они являлись один за другим.
— Где государь?
— Государь вчера уехал в Псков, гнать обоз с зарядами.
«Ну, и слава Богу», — подумал Шереметев, полагая, что царь при виде «зайца» устроил бы ему головомойку. Однако появившийся Вейде сунул ему записку.
— От государя тебе, Борис Петрович.
Шереметев развернул, читал, с трудом разбирая каракули: «Приказал я ведать над войском и над вами фону Круи. Изволь сие ведать и потому чинить, как написано в статьях у него, за моею рукою, и сему поверь».
Все было ясно. Командование над всеми отдано этому французу фон Круи. Государь не верит в возможности своих генералов.
На военном совете фон Круи, видимо от волнения, с трудом произносил русские слова, путаясь и сбиваясь:
— Швед рядом… я просит всех господин генерал иметь опаску… Смотрель солдат, чтоб быть готов… пушки заряжаль… сабли вынималь… я приказать слушать…
Выслушав косноязычную и бессвязную речь герцога, Шереметев сказал:
— Шведы прорвут нашу семиверстную цепь в любом месте. Я предлагаю стянуть войско в один кулак, чтобы мы смогли противостоять им.
— Нет, нет, — замахал герцог руками. — Надо слушать мой приказ. Я командую, отнюдь вы нет.
Хотел сказать что-то князь Репнин, но и его перебил Круи:
— Всем стоять свой мест.
Командиры расходились, не удовлетворенные советом: «всем стоять свой мест».
Неожиданно повалил густой снег, и именно под прикрытием его шведы ударили в центре, сразу захватив там пушки. Началась беспорядочная стрельба, засвистели пули.
И тут кто-то закричал: «Немцы нас предали! Бей немцев!» Крик этот был подхвачен сотнями глоток. Никто не слушал офицеров, началась паника, быстро охватившая рекрутские полки, никогда еще не видевшие боя, не успевшие выучиться толком стрелять.
Почувствовав, что теряет нити управления, герцог фон Круи вскричал по-французски: «Пусть сам черт дерется с такими солдатами!» — и бросился вместе с адъютантами в сторону шведов. За ним последовали и офицеры, которых он привез из Австрии.
Менее чем через полчаса фон Круи предстал перед Карлом XII. Картинно вынув шпагу, положил ее перед королем, молвив проникновенно:
— На милость победителя.
— Кто вы? — спросил Карл.
— Я, ваше величество, несчастный командующий этого стада, герцог фон Круи.
— Ну что ж, герцог, прикажите вашему стаду сложить оружие.
— Оно уже не подвластно мне, ваше величество. Но со мной пришли почти все офицеры.
— Хорошо, герцог. Я ценю вашу услугу. Скажите же, где у вас самое слабое звено?
— Правее вашего первого удара, ваше величество. Там стоят рекруты, вчерашние крестьяне, они толком и стрелять не умеют.
Обезглавленная в самом начале боя армия, которую к тому же предали офицеры, кинулась к единственному мосту густой обезумевшей массой: «Спасайся, ребята!»
Автомона Головина, пытавшегося остановить этот поток бегущих, стоптали и едва не убили, признав в нем офицера. Лишь крик его адъютанта «Он русский!» спас ему жизнь.
Видя, что пехота ломится на мост, казаки начали соскакивать с коней и вести их в реку. Вода была холодная, даже кони вздрагивали, вступая в нее.
К Шереметеву подскакал Савелов:
— Борис Петрович, что стоим? Ваш фон вместе со штабом сдался королю.
— Врешь, сукин сын!
— Ей-богу, Борис Петрович, я сам видел, как он бежал с офицерами через фашины к шведам.
И Шереметев повернул к реке, тем более что его казаки давно уже митусились на ее свинцовых водах, уплывая на спасительный правый берег. Ржали кони, кто-то тонул, барахтаясь и моля о помощи, на которую вряд ли можно было рассчитывать в этой сутолоке всеобщего бега и страха.
У самой воды Борис Петрович соскочил с коня, перекрестился, сказал своему любимцу:
— Ну, Воронко, выноси, друг!
Ледяная вода словно обручем сдавила грудь, перехватила дыхание. Воронко, вскидывая высоко голову, похрапывая и кося на хозяина сизый глаз, перебирал под водой мощными копытами, плыл, как бежал бы и по земле. Боярин онемевшей правой рукой держался за седло, пытаясь левой огребаться, чувствуя, что вот-вот упустит скользкую луку седла. Упустит и мгновенно пойдет ко дну, весь напитанный, набрякший ледяной водой. Он не помнил, когда упустил седло, лишь услышал рядом крик:
— Имайся за хвост! За хвост!
Обеспамятевшего боярина выволок на берег казак Донцов. Придя в чувство, Борис Петрович увидел близко его лицо, мокрое, с обвисшими усами.
— Авдей.
— Слава Богу, жив боярин. Было-к ко дну не ушел.
— Воронко? Где Воронко?
— Воронко жив, вон стоит отряхивается. Я ж тебе кричал: имайся за хвост. Пошто не слушал?
Борис Петрович сел, его мутило. Все тело дрожало как осиновый лист. Он увидел на воде много голов, барахтающихся, плывущих людей. Но чего-то не хватало глазу. Наконец догадался:
— А где мост, Авдей? Мост?
