Михаил Каратеев - Русь и Орда Книга 2
– Не могу, аньда… Хотя и изверг он, а рука не подымается на безоружного. Ну пусть бы он кричал, ругался, что ли… А так не могу! Пореши его ты! Тебе ведь не впервой, сам мне когда-то сказывал.
– Отойди в сторону, аньда, – только и сказал Кинбай, становясь на место Никиты. Выставив левую ногу вперед, он подался на нее всем туловищем и в то же мгновение правою ногою нанес страшный удар под сердце стоявшему на коленях Хисару. Последний, не успев даже охнуть, запрокинулся на спину, широко раскинув руки .(Один из обычных способов казни в Орде, применявшийся за поступки, позорящие честь воина)
– О такого человека не стоило пачкать оружия, – спокойно сказал Кинбай, поворачиваясь к убитому спиной. – Однако едем, аньда, сегодня будет знойно, а до ближайшего колодца отсюда полдня пути.
Глава 19
Стремление к знанию есть священная обязанность каждого мусульманина и каждой мусульманки.
Надпись XIV в., вырезанная над входом в медресе города БухарыКогда Карач-мурзе и Тохтамышу исполнилось по тринадцать лет, по повелению великого хана Чимтая они были привезены в Сыгнак. С ними приехала Фейзула-ханум, не пожелавшая расставаться с сыном, и, конечно, верный Никита. Чимтай встретил внуков ласково и остался ими доволен. К тому времени оба они уже были рослыми, хорошо сложенными и красивыми юношами, казавшимися старше своих лет. Их поселили в ханском дворце, где им были предоставлены слуги, лошади, оружие и все иное, что подобало иметь молодым представителям высшей татарской знати и огланам, как вскоре повелел называть их Чимтай, убедившись, что они умеют держать себя с достоинством и что воинская подготовка их, для такого возраста, не оставляет желать лучшего. Для дальнейшего же совершенствованья в этой области к ним были назначены особые наставники, из старых нукеров великого хана.
В ту пору среди ордынской знати, более столетия прожившей в тесном общении с культурными народами Средней Азии и уже совершенно отюреченной, – грамотность и получение хотя бы основного образования считались почти обязательными. И благодаря соседству Хорезма и Мавераннахра, Белая Орда в этом отношении значительно опередила Золотую.
*Оглан – царевич, официально признанный правомочным членом династии чингисидов, тогда как титул «мурза» стоящий после имени, указывал на принадлежность к владетельному княжескому роду вообще, а не только к роду Чингиса. Тот же титул «мурза», стоящий перед именем, означал лишь дворянское происхождение.
В Сыгнаке существовало несколько духовных училищ – «медресе», в которых, помимо изучения Корана, обучали чтению, письму и счету, а также началам философии и астрономии. Одну из таких медресе, по желанию Чимтая, стали посещать Карач и Тохтамыш. Она предназначалась исключительно для отпрысков высшей аристократии и познаний давала больше, чем другие: тут проходились также основы истории, географии, медицины и правила стихосложения. Знание последних для образованного человека Средней Азии считалось очень важным, а это влекло за собой необходимость основательного изучения персидского языка. Фирдоуси, Сзади, Низами, Хосров и другие поэты, произведения которых в то время служили непререкаемыми образцами, – писали по-персидски, и потому этот язык у всех среднеазиатских народов считался тогда не только классическим, но и вообще единственным пригодным для поэзии. И только лишь в конце пятнадцатого века гениальный поэт из Герата Алишер Навои, – узбекский Пушкин, – впервые отважился писать на своем родном языке – тюркском.
Тохтамыш особенного усердия к наукам не проявлял, в глубине души считая, что для воина они не нужны. Но Карач-мурза отдавался им с увлечением. Ему хотелось знать все, и вскоре того, чему учили в медресе, ему уже стало казаться недостаточно. Он был общителен и любил заводить разговоры с бывалыми людьми, особенно с чужеземцами, расспрашивая о их странах и прочно удерживая в памяти все услышанное. Особенно ценным оказалось для него знакомство с зодчим Хусейн ал-Касимом, построившим в Сыгнаке замечательную мечеть и еще несколько красивых зданий. Это был пожилой уже араб, человек широко образованный, поездивший по свету и всего навидавшийся. Ему понравился дотошный юноша, он охотно удовлетворял его любознательность, и Карач-мурза почерпнул от него многое.
Любил он также ездить и бродить по городу, где его, – до той поры ничего не видевшего, кроме войлочных юрт и степных кочевий, – поначалу все поражало своей грандиозностью и великолепием. Впрочем, Сыгнак был тогда действительно большим и довольно благоустроенным городом, раскинувшимся на несколько верст вдоль реки Сейхун и насчитывавшим около ста тысяч жителей.
Время его возникновения уходит в глубину веков, и к началу монгольских завоеваний он являлся одним из крупнейших торговых и культурных центров Средней Азии. Густая сеть оросительных каналов, на много десятков верст вокруг него, оживляла бесплодные прежде пески, обратив их в. цветущий оазис, с широко развитым садоводством и земледелием.
Джучи– хан, старший сын Чингиса, посланный отцом на завоевание этого края, был человеком для своего времени гуманным и старался избегать излишних жестокостей и разрушений. А потому, приближаясь к Сыгнаку, он отправил туда своего посла, с предложением сдать город без боя и обещая ему в этом случае полную неприкосновенность. Но сыгнакцы, понадеявшись на силу своих укреплений, вместо ответа убили ханского посла. Тогда Джучи, после семидневной осады, взял город приступом и приказал разрушить его до основания. В развалинах Сыгнак пролежал почти сто лет, и только в начале четырнадцатого века белоордынский хан Эрзен его отстроил и сделал своей столицей.
*Герат – город и одно время самостоятельный султанат в северной части нынешнего Афганистана.
Теперь в нем снова было много больших и красивых зданий, из которых особенно выделялся своим великолепием ханский дворец, почти сплошь выложенный красно-желтыми изразцами и сзади, со стороны реки, переходивший в огромную крытую террасу, опирающуюся на ряд массивных, соединенных арками колонн, изукрашенных замечательной мозаикой.
Сыгнак был местом погребения почти всех членов белоордынской династии, каждый из которых покоился в отдельном мавзолее. Эти дворцы мертвых, соперничавшие друг с другом красотой архитектурных форм и богатством отделки, составляли как бы отдельный город, в котором центральное место занимал мавзолей великого хана Эрзена, носивший название Кок-Кесене. Это было величественное здание с высокими порталами, увенчанное исключительно оригинальным по замыслу куполом: он опирался на квадратное основание, выше переходящее в восьмигранник и заканчивающееся шестнадцатигранником. Сам купол, под цвет стенам покрытый голубой глазурью с белым узором, был не полукруглой формы, как тогда было принято, а конической.
Обширны и богаты были также сыгнакские караван-сараи и базары. Как торговый узел, Сыгнак имел первостепенное значение, ибо из всех крупных среднеазиатских городов он был самым северным. Дальше уже простирались необозримые песчаные степи, для всего кочевого населения которых Сыгнак являлся ближайшим местом сбыта и приобретения всего необходимого. Историк того времени, Рузбек-хан Исфаганский, называвший этот город «гаванью половецких степей», пишет, что на его базарах ежедневно продавалось несколько тысяч лошадей, до пятисот верблюдов и полностью раскупалось содержимое многих караванов, приходивших из Персии, Индии, Хорезма, Мавераннахра и иных стран.
Первый год жизни в Сыгнаке, полный новых впечатлений и знакомств, промелькнул для Карач-мурзы незаметно. Но в начале следующего случилось событие, отозвавшееся на всей его дальнейшей судьбе: пришли слухи о том, что в далеком Карачевском княжестве произошли крупные перемены, и Никита, – которого никогда не покидала надежда на восстановление законных прав его питомца, – отправился в Сарай-Берке, чтобы разузнать все толком и в случае надобности – проехать оттуда на Русь.
Из этой поездки он, как известно, не вернулся. Смерть его явилась для юноши жестоким ударом и резко отразилась на его мироощущении. Живя и воспитываясь среди татар, он только под неусыпным влиянием Никиты, да и то последнее время не без некоторого насилия над чувством реальности, мог считать себя русским. Теперь же эта тонкая нить, связывавшая его с родиной отцов, оборвалась, и под влиянием матери и Тохтамыша он даже усмотрел в этом событии прямое указание свыше, определяющее его жизненный путь. Когда ему исполнилось пятнадцать лет, он принял ислам и просил великого хана закрепить за ним улус на реке Исети, некогда принадлежавший его отцу. И Чимтай, успевший искренно полюбить внука, охотно исполнил его просьбу.
За истекшие пятнадцать лет как население этого улуса, так и количество скота в нем увеличилось во много раз, потому что, используя великолепные пастбища Исетского края, Чимтай не только оставлял там значительную часть приплода, но еще и перегонял туда в засушливые годы излишек конского поголовья с юга. Все это досталось теперь Карач-мурзе, обеспечивая ему не только высокое положение в Орде но также источник постоянного и крупного дохода. Этим он не замедлил воспользоваться: к тому времени он закончу курс наук в медресе, но жажды знаний не утолил. Сыгнак в этом отношении, ничего больше дать ему не мог, и он решил отправиться в Ургенч, столичный город Хорезма, являвшийся в ту пору крупнейшим культурным центром Средней Азии.
