Бернард Корнуэлл - Песнь небесного меча
— Потому что они там разбиваются? — спросил Стеапа.
— Именно, — подтвердил я.
Однажды я сам видел, как такое случилось: торговый корабль плыл через разрыв в мосту между приливом и отливом, и рулевой отклонился слишком далеко в сторону, так что сломанные сваи сорвали обшивку со дна корпуса. Брешь в обвалившемся мосту была всего в сорок шагов шириной и, когда река казалась спокойной — ни прилив, ни ветер не пенили воду, — выглядела безобидной. Но она никогда не была безобидной. Лунденский мост был убийцей, но чтобы захватить город, мне придется миновать мост.
А если мы выживем? Если сможем найти римскую пристань и высадиться на берег? Тогда нас будет немного, а врагов — великое множество, и некоторые из нас погибнут на улицах раньше, чем войско Этельреда сумеет перебраться через стену.
Я прикоснулся к рукояти Вздоха Змея и ощутил под пальцами маленький серебряный крест, вставленный в рукоять. Подарок Хильды, моей любовницы.
— Ты еще не слышал, чтобы куковала кукушка? — спросил я Стеапу.
— Нет.
— Время трогаться в путь, — сказал я. — Или все еще хочешь меня убить?
— Может, позже, — ответил Стеапа. — Но сейчас я буду сражаться рядом с тобой.
И нам действительно предстоял бой не на жизнь, а на смерть. Это я знал — и прикоснулся к своему амулету-молоту, молча молясь в темноте, чтобы я выжил и увидел ребенка, которого носит Гизела.
А потом мы двинулись на юг.
Осрик, который вывез из Лундена меня и отца Пирлига, был одним из наших капитанов. Вторым капитаном был Ралла, человек, доставивший моих воинов туда, где мы устраивали засаду датчанам и чьи трупы я подвесил над рекой. Ралла уже и не помнил, сколько раз преодолевал разрыв в лунденском мосту.
— Но я никогда не проделывал такое ночью, — сказал он, когда мы вернулись на остров.
— Но это можно сделать?
— Нам предстоит это выяснить, господин, не так ли?
Этельред оставил сто человек, чтобы охранять остров, где лежали в грязи суда. Командовал стражами Эгберт, старый воин, о власти которого говорила серебряная цепь, висящая у него на шее. Когда мы неожиданно вернулись, он окликнул меня; он не доверял мне и считал, что я отказался от атаки с севера потому, что не желал успеха Этельреду.
Мне было нужно, чтобы Эгберт дал мне людей, но чем дольше я упрашивал его, тем враждебнее он становился. Мои люди поднимались на два корабля, бредя по холодной воде и перебираясь через борта.
— Откуда я знаю, что ты не собираешься вернуться в Коккхэм? — подозрительно спросил Эгберт.
— Стеапа! — крикнул я. — Скажи Эгберту, что мы делаем.
— Убиваем датчан, — прорычал Стеапа от лагерного костра.
Пламя отражалось в его кольчуге и в суровых, диких глазах.
— Дай мне двадцать человек, — умолял я Эгберта.
Тот пристально посмотрел на меня и покачал головой.
— Не могу.
— Почему?
— Мы должны охранять госпожу Этельфлэд, — сказал он. — Таков приказ господина Этельреда. Мы здесь для того, чтобы ее защищать.
— Тогда оставь двадцать человек на ее корабле и отдай мне остальных!
— Не могу, — упрямо сказал Эгберт.
Я вздохнул.
— Татвин дал бы мне людей, — сказал я.
Татвин был командиром гвардии отца Этельреда.
— Я был знаком с Татвином, — продолжал я.
— Знаю, что ты был с ним знаком. Я тебя тоже помню.
Эгберт говорил отрывисто, давая понять, что я ему не нравлюсь. Когда я был юношей, я несколько месяцев прослужил под началом Татвина. Тогда я был дерзким, амбициозным и высокомерным. Очевидно, Эгберт считал, что я все такой же, и, возможно, не ошибался.
Эгберт отвернулся, и я подумал, что разговор окончен, но он просто наблюдал за бледным, призрачным силуэтом, появившимся за лагерными кострами. Это была Этельфлэд. Она, очевидно, заметила наше возвращение и, завернувшись в белый плащ, сошла вброд на берег, чтобы выяснить, что мы делаем. Волосы ее не были уложены и золотыми спутанными локонами падали на плечи. С ней был отец Пирлиг.
— Ты не отправился вместе с Этельредом? — удивленно спросил я валлийского священника.
— Его светлость решил, что ему больше не нужны советы, — сказал Пирлиг, — поэтому попросил меня остаться здесь и молиться за него.
— Он не просил, — поправила Этельфлэд, — а приказал тебе остаться и молиться.
— Так и было, — согласился Пирлиг, — и, как ты видишь, я оделся для молитв. — Он был в кольчуге и с мечами у пояса. — А ты? — с вызовом спросил он меня. — Я думал, ты движешься к северной части города.
— Мы собираемся спуститься вниз по реке, — объяснил я, — и напасть на Лунден с пристани.
— Могу я отправиться с вами? — тут же спросила Этельфлэд.
— Нет.
Она улыбнулась, услышав резкий отказ.
— А мой муж знает, что ты делаешь?
— Узнает, моя госпожа.
Она снова улыбнулась, потом подошла ко мне и откинула полы моего плаща, чтобы прислониться ко мне. Этельфлэд натянула мой темный плащ поверх своего белого.
— Мне холодно, — объяснила она Эгберту, на лице которого читалось удивление и негодование.
— Мы старые друзья, — сказал я Эгберту.
— Очень старые, — подтвердила Этельфлэд, обхватив меня за талию и вцепившись в меня.
Эгберт не мог видеть ее рук под моим плащом. Я чувствовал золотые волосы у себя под подбородком, и то, как дрожит ее худенькое тело.
— Я считаю Утреда своим дядей, — сказала Этельфлэд Эгберту.
— Дядей, который собирается даровать победу твоему мужу, — заметил я, — но для этого мне нужны люди. А Эгберт не даст их мне.
— Не даст? — переспросила Этельфлэд.
— Он говорит — ему нужны все имеющиеся воины, чтобы охранять тебя.
— Дай ему твоих лучших людей, — обратилась Этельфлэд к Эгберту легким, приятным голоском.
— Моя госпожа, мне приказано… — начал возражать тот.
— Ты отдашь ему своих лучших людей! — Голос Этельфлэд внезапно стал суровым. Она сделала шаг в сторону, высвободившись из-под моего плаща и выйдя на резкий свет лагерных костров. — Я — дочь короля! — высокомерно проговорила она. — И жена олдермена Мерсии. Я приказываю тебе дать Утреду твоих лучших людей. Сейчас же!
Она говорила очень громко, и теперь все смотрели на нее. У Эгберта был оскорбленный вид, но он ничего не ответил, а просто упрямо выпрямился.
Пирлиг перехватил мой взгляд и хитро улыбнулся.
— Ни у одного из вас не хватает храбрости, чтобы сражаться рядом с Утредом? — вопросила Этельфлэд у наблюдавших за ней людей.
Ей было четырнадцать лет, она была худенькая, бледная девушка, но в ее голосе чувствовалось наследие древних королей.
— Мой отец хочет, чтобы сегодня ночью вы продемонстрировали свою отвагу! — продолжала она. — Или мне вернуться в Винтанкестер и рассказать отцу, что вы сидели у костров, пока Утред сражался? — Последний вопрос был адресован Эгберту.
— Двадцать человек, — умоляюще воззвал я к нему.
— Дай ему больше! — твердо велела Этельфлэд.
— На судах есть место только для лишних сорока людей, — сказал я.
— Так дай ему сорок! — приказала Этельфлэд.
— Госпожа, — нерешительно проговорил Эгберт, но замолчал, когда Этельфлэд подняла маленькую руку.
Она повернулась и посмотрела на меня.
— Я могу доверять тебе, господин Утред?
В устах ребенка, которого я знал почти всю ее жизнь, этот вопрос звучал странно, и я улыбнулся.
— Ты можешь мне доверять, — беспечно сказал я.
Лицо ее затвердело, глаза стали суровыми. Может, из-за того, что в ее зрачках отражался огонь костров, я внезапно осознал, что Этельфлэд не просто ребенок, она — дочь короля.
— Мой отец, — сказала она ясным голосом, чтобы ее слышали все остальные, — говорит, что ты — лучший воин из всех, которые ему служат. Но он тебе не доверяет.
Воцарилось неловкое молчание.
Эгберт откашлялся и уставился в землю.
— Я никогда не подводил твоего отца, — резко бросил я.
— Он боится, что твоя верность продается, — сказала Этельфлэд.
— Я дал ему клятву, — ответил я все так же резко.
— А теперь я хочу, чтобы ты поклялся мне, — требовательно произнесла Этельфлэд, протянув тонкую руку.
— Поклялся в чем? — спросил я.
— Что ты сдержишь данное отцу обещание. И что будешь верен саксам, а не датчанам, и будешь сражаться за Мерсию, когда Мерсия того попросит.
— Моя госпожа… — начал я.
Меня ужаснул этот перечень требований.
Эгберт! — перебила Этельфлэд. — Ты не дашь господину Утреду людей до тех пор, пока он не поклянется до самой моей смерти служить Мерсии!
Да, госпожа, — пробормотал Эгберт.
До самой ее смерти? Почему она так сказала?
Я помню, что подивился этим словам, и еще помню, как подумал: мой план захвата Лундена висит на волоске. Этельред отобрал у меня войска, в которых я нуждался, во власти Этельфлэд было дать мне нужное количество людей, но, чтобы победить, я должен был замкнуть на себе оковы еще одной клятвы… А клясться я не хотел. Какое мне дело до Мерсии, разве она меня волнует? Но той ночью меня заботило, как провести людей через мост смерти — чтобы доказать, что я на это способен. Меня интересовала моя репутация, мое имя и моя слава.
