Самуэлла Фингарет - Дёмка – камнерез владимирский
«Что я за злыдень такой? – подумал вдруг князь. – Для чего преследую девицу с её волком, зачем скрываю от зодчего? „Чудо“ давно историей стало и в летописи занесено. А старые дела ворошить – всё равно что снег прошлогодний вскапывать».
– Хочешь вновь свой сон увидать? – спросил он порывисто.
– Иначе зачем бы рассказывать стал? – прозвучало в ответ.
Андрей Юрьевич хлопнул в ладоши. Явившемуся челядинцу велел проводить зодчего в приготовленные хоромы. Сменил парчовый кафтан на простую рубаху, закутался в плащ, надвинул до самых бровей суконную шапку.
Но тут ударило сильно, с раскатом, будто треснула поодаль вершина скалы, и загромыхали, срываясь, камни. Шумно пронёсся ветер. В горнице стало темно.
«Не ко времени гроза подоспела». Андрей Юрьевич склонился к оконцу, постучал досадливо по слюде. В ответ со двора забили сильные струи. Прямо над кровлей раскатился гром. Нечего было и думать идти за овраг, пока не отбушует гроза, не изойдут тучи водой. Князь опустился на лавку. Скучное дело ждать. Вчера он стремился загнать в западню девицу и её волка – сегодня ему не терпелось выпустить их на свободу. Перед глазами неотступно стоял образ храма-богатыря в золотом шлеме. Рядом с этим видением хотелось быть добрым, совершать великодушные поступки. Хозяева волка благое дело спроворили, повернув коней вспять, и, по чести судить, большой награды заслуживали, не темницы. Была ещё одна мысль, тешила она князя. «Где семья, там и дом, – размышлял он, слушая гул дождя. – Девица зодчему приглянулась, через неё он останется во Владимире, в другие земли не поспешит. Девице так скажу: „Ждёт тебя, красавица, не дождётся один человек, и, коли он тебе мил и сладится свадьба, не забудь позвать на честной пир“. Князю представилось, как призовёт он Строителя, чтобы с рук на руки передать ему девицу, как важно вступит Строитель в горницу, но, увидев суженую, позабудет свою гордыню, поклонится в пояс.
Дверь в самом деле приотворилась, только не Строитель появился в проёме, а промокший до нитки Анбал. Порты и рубаха к телу прилипли, волосы – хоть отожми. Переступив порог, Анбал опустился на колени, ткнул в пол мокрой бородой.
– Вели казнить, князь-государь Андрей Юрьевич.
– Никак багром из колодца тебя тянули?
– Пленников я упустил. А что вымок, так дождь почище плетей сечёт.
– Ври, да не заговаривайся. В дым, что ли, пленники обратились и улетели через оконца? Да перестань по полу елозить.
Анбал поднялся, тяжело ворочая языком, принялся рассказывать о неожиданном нападении.
– Сам-то ведь не из слабых будешь, или богатырь какой навалился? – перебил Андрей Юрьевич.
– Какой богатырь, князь-государь? Мальчонка годов пятнадцати, не более того.
– Из себя каков?
– Разглядеть в подробностях времени он не оставил, как барана меня скрутил, замок сдёрнул и вызволил девицу с волком. По всему лесу потом их искал, да следов они не оставили.
– Как же ты путы сбросил, если был связан, словно баран?
– Хитрости одной обучен.
– Какой-такой хитрости?
Анбал нагнул голову, молча уставился в пол.
– Говори, не то настоящих плетей отведаешь.
– Когда станут вязать, руки и ноги силой надо наполнить, чтобы в толщине увеличились. Ослабишь – путы спадут.
– Будет время – на деле перейму. А пока говори: как мальчонка сдёрнул замок, если ключ у меня в кошеле спрятан?
– Разрыв-траву, должно быть, имел. Она замки разрывает.
– Куда направляются, сказывали?
– Место не называли. Одно расслышал: «Владимир навсегда покинем, опасно из-за князя здесь оставаться».
– Хотел было тебя в ключники перевести – повременить придётся. Ступай, покличь Строителя, пусть пожалует, если не накатила опять огневица. Да обо всём, что случилось, молчи.
Строитель тотчас явился, было видно, что ждал.
– Добрые вести по свету гуляют, злые к месту спешат прибиться, – начал князь. – Скрывать от тебя ничего не стану, открою всё без утайки. Запер я в клетку твою лесную красавицу. Для чего это сделал, объяснять сейчас не ко времени. Одно скажу: перехватил в тот самый момент, когда к тебе она поспешала. Замок на клетку приладил отменный, неподкупного стража стеречь поставил. Только пленница ловчей оказалась. Замок она разрыв-травой открыла и была такова. Здешние места навсегда ею покинуты, а куда она с волком своим подалась – на восход, на закат ли, – неведомо. Лес следов не сохранил. Коли веришь мне, – ладно, на том и покончим. Коли закрались сомнения, допроси челядинца-стража.
– Челядинца не надо, – медленно проговорил Строитель.
Хлынувший ливень загнал под землю Иванну, Дёмку и Апрю. В убежище было сухо, тепло. Струйки дождя, стекавшие по проходу, собирались в предназначенное для воды углубление. Апря лежал возле маленького озерца, положив морду на лапы. Он спал. Иванна и Дёмка сидели в углу, на расстеленном войлоке. Разговор вертелся вокруг одного: как им жить дальше.
– До осени продержимся, – в который раз начал Дёмка.
– Летом и птицы беззаботно живут, – в который раз возразила Иванна. – Холода наступят – тогда как?
– Правда твоя, зимой в шалаше оледенеешь.
Глухие раскаты грома тревожили Апрю. Он тявкал во сне, словно также принимал участие в разговоре.
– Только не могу я покинуть Владимир, – начал вновь Дёмка. – Назвался владимирским камнесечцем – слова своего не переменю. Где Строитель окажется, там и мне место.
– Видно, закольники и киянка недаром стучали в твоём мешке – судьбу они выстучали, – согласилась Иванна. – И я с Владимиром накрепко связана. Финифть при кузнице держит.
Наступило молчание, даже гром перестал греметь.
– Придумал! – закричал вдруг Дёмка.
Апря вскочил, метнулся к проходу, обратно, остановился, растерянный. Ему показалась, что требуется его защита.
– Апрю и того с толку сбил, – рассмеялась Иванна.
– Дело я говорю, ты лучше не перебивай. Князь на чём настаивал? Чтобы передали ему одного Апрю. Тебя обижать он не станет, меня вовсе не признал. Да и Апрю он хотел для потехи, чтобы на подворье держать, убивать не собирался.
– Опомнись, что ты задумал? – с гневом сказала Иванна. – Не бывать тому, чтобы выдан был Апря.
– Да кто говорит, чтобы выдать? – отмахнулся Дёмка. – Я о том говорю, что князю Апря нужен живым. Вот и не будем Апрю одного в лес пускать, чтобы он в волчью яму не угодил.
– Жить-то зимой в избе, не в лесу.
– Помнишь, как в малолетстве мы из подклети ход повели, чтобы в лес убегать, когда нас в избе затворяли?
– Помню, как мать сердилась, что всю подклеть землёй завалили, а отец в тот же час ход заделал.
– Теперь я умнее действовать стану. Ход обратным путём поведу – из леса в подклеть. На Москва-реке насмотрелся, как проходы под землю спускают.
– И если случится, что князь запрёт нас в избе…
– Как только он отвернётся, мы мигом в подклеть, а оттуда на волю. Главная забота, чтобы Апрю держать при себе.
Иванна с сомнением покачала головой.
– Один раз скроемся, другой раз. На третий раз князь догадается. Да и нельзя все дни с опаской, как под мечом, жить.
– Пока князь догадается, я Ивану Берладнику весть подам.
– Помнит он о тебе, дожидайся.
– Или того лучше: разыщу Горазда. Обещался быть во Владимире, как Дарёна на ножки встанет. Уж он-то непременно поможет. Ну согласись, сестрёнка, Ива-Ивушка милая.
– Твоя взяла, – рассмеялась Иванна. – Другого всё равно нет пути. – Иванна обхватила руками колени и, слушая, как стучит наверху дождь, тихонько запела:
Разрыв-трава, разорви запор,
Добро впусти, зло удержи.
Нет хода злому в наши хоромы.
Глава VIII. ЗАКЛАДКА ФУНДАМЕНТА
Однажды поутру владимирцы увидели на улицах своего города разодетое пышно посольство. День был июльский, жаркий. Посольцы же ехали в лисьих и куньих шапках. С гладких боков откормленных лошадей свисали полы суконных кафтанов. Многих посольцев владимирцы знали в лицо. Ещё бы не знать именитых бояр Ростова и Суздаля. Мал город Владимир при могущественных городах до сей поры в меньших братьях ходил, милостями их пробавлялся. Нынче, глядите-ка, старшие к меньшому торопятся на поклон.
Все, кто мог, побросали дела и двинулись на подворье. Площадь и ближние улицы заполнил владимирский люд.
На подворье посольцы спешились, выстроились кучно перед крыльцом. В хоромы пройти отказались.
– Просим князя Андрея Юрьевича пожаловать сюда, а коли занят, три дня и три ночи готовы ждать. С места не сдвинемся.
Андрей Юрьевич появился в шёлковой домашней рубахе, едва успев надеть княжью шапку и набросить сверкавшее золотом корзно. При виде бояр он удивлённо развел руками, словно не ждал и не было оговорено всё заранее, поклонился и выпрямился величественно. Навершие расшитой каменьями шапки почти касалось резных балясин крыльца.
