Самуэлла Фингарет - Дёмка – камнерез владимирский
– Что же Строитель к вам не приходит, если вы такие важные? – с запинкой спросила Иванна.
– Нечего ему до весны в Боголюбове делать, – обидчиво возразил Дёмка. От него укрылось смущение сестры. – Стены начнём возводить – тогда зачастит. А до той поры он планы рисует, мысли на пергаменте или на берёсте выстраивает.
– Глядите-ка, люди добрые. Что в подземных проходах, что в камнедельстве – мальчонка во всём разбираться стал.
– Вот и стал. Как увидел храм на ладони Строителя, так понял, что у камня душа мужественная. Плотный он, сбит крепко и с красотой неразлучен. Мужеству красота не помеха.
– Правдивые слова, – согласилась Иванна. – Кто душу камня раскроет, у того он как гусли поёт.
Задолго до снега Иванна и Дёмка покинули холм на болоте и вместе с Апрей перебрались в избу. Первоначально жили с опаской. Апрю, как ни просился, в лес одного отпускали лишь ночью, поутру свистом заманивали обратно. Иванна лишний раз в кузницу страшилась пройти. Дёмка всё проверял, стоит ли шалаш, на месте ли ветви. Потом повалил снег. Ветер намёл сугробы. Лесные тропы скрылись под белым пушистым ковром. Княжья охота носилась по речке Судоге вблизи Плавучего озера. В Гордеев лес звуки рожков и лай собак не доносились. Иванна и Дёмка перестали бояться незваных гостей и зажили, как прежде, свободно. Потом наступила весна.
Ясный весенний день в начале апреля Владимир запомнил надолго. Не приходилось городу видеть подобного торжества. И стар и млад – все владимирцы высыпали на улицу, в домах никто не остался. От ярких платьев в разводах, от разноцветных кафтанов и шитых шёлком рубах детинец стал пестрее мозаики. Тёмную возле извоза Клязьму запрудили лодки, приплывшие из соседних селений. Сельский люд увеличил толпу. Не только мальчонки – взрослые забрались на крыши. Смеющиеся лица выглядывали из-за коньков. На стенах детинца расположились детские. Недвижные, как изваяния, они стояли, уперев руки в бока, красуясь начищенными кольчугами, золотым узорочьем шлемов.
Как далече-далеко во чистом поле,
А ещё того подале – во раздолье
Князь Андрей трубил Владимиру славу,
Возносил Владимир выше всех городов.
Раздольная песня дружины волной катилась по стенам.
– Слава! – подхватывал теснившийся к площадке народ.
Площадка в юго-западной части детинца, обнесённая натянутыми на колья верёвками, была также полна людьми. Середину заняли бояре и княжичи.
Впереди бояр из старшей дружины, об руку с супругой-красавицей, горделиво вскинув подбородок, стоял Андрей Юрьевич. Лица у князя с княгиней ясные. Княжичи смотрят весело. Кафтаны шитьём отливают, шапки в каменьях. Княжна, по правую руку от матери, словно звёздочка рядом с луной.
– Великому князю с княгиней слава! – ликовали владимирцы.
Поодаль от середины, ближе к верёвкам и плитам, сложенным по сторонам, сбились кучно артели камнеделов, плотников, землекопов. К плитам прислонены кирки, лопаты и другие трудовые орудия, а рубахи на градниках праздничные, расшитые по подолу и вороту. Обереги к опояскам подвешены гроздьями.
Иванна с гордостью смотрела на Дёмку. Мальчонкой, тонким, как ветка, был её брат и судьбу свою с камнем связал недавно, однако взяли его камнеделы с собой на праздник. Равноправным стоял он среди артельцев, выглядывая из-за широких плечей Горазда.
В город Иванна пришла до света, и ей удалось занять место, откуда всё было видно. Косу она спрятала под платок, надвинутый до бровей. Платье надела гладкое, без оплечья и поручей. Кто приметит её в толпе в простом неярком наряде?
– Слава великому князю! Слава Владимиру-городу!
Казалось, вместе с людьми кричали стены, хоромы и башни.
На свободном пространстве площадки расхаживали священники. Дьяк Нестор помахивал кадилом с курившейся пахучей смолкой. В огромных ручищах подвешенный к цепочкам дымящийся сосуд казался пращой. Священник Никола поднимал большой серебряный крест и осенял все четыре угла площадки. Повторяя начертанный в воздухе знак, князь, народ и бояре крестились. Снова гремела слава, били бубны, играли трубы. Со стен неслась величавая песня. И вдруг всё стихло. Стоявшие в ограждении расступились. На середину вышел статный высокого роста человек. Пряди волос из-под шапки и коротко стриженная борода отливали медью.
– Строитель, Строитель, – зашелестела площадь. Мизинные люди передавали друг другу неведомое раньше прозвание.
С заострённой палкой-черталом в руках Строитель уверенной поступью направился к месту соединения верёвок, смотревших на север и на восход. Зайдя в самый угол, он приставил чертало к земле, словно перо опустил на пергамент, и двинулся вдоль верёвок, ведя чертало за собой. Затаив дыхание, люди смотрели, как тянется взрыхлённая по краям борозда. Чертало проделало путь в пятьдесят локтей на закат. Поворот. Борозда в пятьдесят локтей протянулась на юг. Поворот. Вдоль южной верёвки борозда поползла к восходу. Три борозды были прямыми. Четвёртую Строитель изогнул тремя крутыми волнами, сделав среднюю больше двух боковых. Спад последней волны он соединил с начальной точкой в углу, помедлил немного, потом вскинул чертало вверх.
– Слава! – грянуло над детинцем, подобно раскату грома.
Внутри площадки чернел огромный квадрат с тремя алтарными полукружьями, смотревшими на восход. Это был образ храма, сведённый к главным его чертам, тень, которую он отбросит, когда полуденное солнце будет стоять над его единственной главой.[16]
– Слава Строителю! Слава Владимиру-городу!
Ударили в землю лопаты и кирки землекопов. Зашевелились и сдвинулись с места огромные плиты. Градники приготовились заложить по углам первые камни фундамента.
Вечером Кузьмище Киянин засветил подвешенную к потолку плошку и, обмакнув перо в чернила, вывел на чистом листе: «Тысяча сто пятьдесят восьмого года, апреля, восьмого дня князь Андрей во Владимире заложил церковь каменную Успения об едином верхе и дал ей слободы купленные, лучшие сёла, десятину в стадах своих и десятый торг».
Глава IX. КАМЕННЫЙ ЛИК
Строитель стоял за городской стеной, на краю Клязьминской кручи. Из-под ног уползал одетый в зелень садов, застроенный избами склон. Вдаль убегала Муромская дорога. Крутые петли реки разрезали долину и терялись в синих лесах.
Хорошее место выбрали Мономаховы градники. Стены и башни они срастили с самым высоким холмом. Холм стал для города как постамент для скульптуры. Город же поднял холм ещё выше и теперь царил вместе с ним над полями, лесами и реками. С какой стороны ни посмотришь – отовсюду открывался Владимир во весь свой размах. С восхода взбирались ряды посадских жилищ, обступивших церквушки. Со стороны лугов и полей, протянувшихся к северу, издалека был виден узорчатый пояс стен с резными шатрами башен. На закат светили светло купола храмов, поставленных основателем города и его сыном. Но главную свою красоту Владимир показывал югу. К шири клязьминской поймы, к сини лесов и лежавшему за тридевять земель Киеву обернул он детинец, княжий двор и хоромы с островерхими кровлями. Южная часть плато была самой высокой. От неё вёл город медленный спуск. И на самой высокой точке южной части плато поднимался и рос Успенский храм.
Со дня закладки фундамента миновало четыре месяца. Тень, очертанная черталом, давно запрокинулась в котлован и скрылась под плитами. Вверх потянулся двойной короб стен. У владимирских градников имелся собственный способ кладки, надёжный и спорый в работе. Плиты они устанавливали в два ряда. Две стены выстраивались друг против друга на расстоянии двух локтей. Пустое пространство забивалось камнями и заливалось крепчайшим раствором из извести и ржаных отрубей, замешанных на яичных желтках.
Грохот, стук, крики, скрежет. Работный гул стоял над детинцем от зари до зари. Он сделался главным голосом города, перекрыл шумливые препирательства торга и перестук топоров Федотовых плотников, тянувших дубовые стены.
Глядя вдаль из-под приставленной козырьком ладони, Строитель слушал, как строится храм. Звуки указывали, чем заняты градники – многосотенная армия, разбитая на артели, как на полки. Ухали кувалды, дробившие известняк. Стучали киянки, закольники, топоры. Под тяжестью плит натужно скрипели канаты, переброшенные через смазанные жиром подъёмники. «Давай! Пошла! Взяли!» – неслось с перекладин лесов.
Возводилось главное здание города, высшая точка, пик всей Владимирской земли. Храм будет строгим и величавым. Матовая белизна камня соединится с сиянием золочёного купола. Опояска из арочек и колонок, одетых в тонкую листовую медь, обовьёт белые стены узорчатой бахромой. Плиты с фигурами, помещённые наверху, ровной глади не помешают. Стены поднимутся цельные, мощные…
Строитель провёл рукой по глазам, словно снимал наваждение, и двинулся на восход по тропе, давно проложенной по гребню валов. Возле коновязи у южной срединной башни его поджидал серый в яблоках конь.
