Эдмон Лепеллетье - Сын Наполеона
Огромную яму, откуда были выбраны булыжники, заполнили разбитыми бутылками, железными прутами и другими колющими и режущими предметами, чтобы остановить кавалерию.
Внутри импровизированной крепости царила более суровая дисциплина, чем в других местах. Ею командовал человек с военной выправкой, нацепивший на старый выцветший мундир времен империи крест командора ордена Почетного легиона. Его с уважением называли «генерал».
Это действительно был генерал Анрио, постаревший, сгорбившийся, уже растерявший силы, но вдруг, быть может, лишь на короткое время, воспрянувший духом. Перед ним была цель, для достижения которой ему требовалось три дня.
Много лет его без суда держали в заключении за участие в заговоре, угрожавшем безопасности государства и готовившем возвращение императора Наполеона с острова Святой Елены. В один прекрасный день ему смягчили наказание. Но как! Генерала объявили сумасшедшим и поместили в Шарантонский приют. Когда же его друзья, маршал Лефевр и другие, попытались вступиться за него и доказать, что он в полном рассудке, префект полиции разъяснил им кое-какие тонкости дела:
— Если вам дорога жизнь генерала Анрио, отступитесь! Из приюта, где его охраняют только врачи, он прямиком попадет в Венсан под приговор военного трибунала, а это означает верную смерть, причем в короткий срок! Вам хочется, чтобы вашего друга расстреляли?.. Нет? Тогда, — добавил префект, улыбнувшись, — ждите! Может статься, однажды милость Его Величества соблаговолит снизойти на него.
Милость Его Величества никак не желала снисходить. Правду сказать, Анрио не так уж плохо устроился в приюте. Охрана и надзиратели были в прошлом солдатами империи. Тем не менее, узнав 26 июля о событиях в Париже, он, договорившись с охраной, покинул приют.
Анрио не в первый раз выходил из приюта на короткое время. Надзиратели закрывали на это глаза. Он обычно давал слово вернуться вечером, а слово генерала свято. Никому даже в голову не приходило, что он может нарушить обещание. Однако в этот вечер генерал Анрио не вернулся.
— Неужели сбежал? Может, его арестовали? — нервничал надзиратель, тревожась не только за свое место, но и за больного.
Регулярные выходы генерала заставляли задуматься. Надзиратель полагал, что его подопечный встречается со старыми товарищами, чтобы поговорить об императоре, его сыне и возможности бонапартистской реставрации…
Желая узнать что-нибудь о таинственных прогулках, надзиратель пару раз следил за Анрио. Генерал ни с кем не разговаривал, не было и ничего необычного в его поведении, если не считать того, что он устраивался в укромном месте около изящного особняка в квартале Мадлен и подолгу оставался там. Любовное свидание? Надзиратель предполагал, что Анрио влюблен в замужнюю женщину, которая, быть может, не знала о его любви. И он надеялся увидеть ее, когда дама проходит мимо. В самом деле, ему даже показалось, что когда у двери особняка остановился экипаж, Анрио жадно смотрел на него, стараясь не попадаться на глаза кучеру.
Куда же пропал генерал Анрио?
Между тем над Парижем прогремел пушечный залп, и с террасы Шарантона можно было отчетливо расслышать неясный гул, нечто глухое и хриплое, как шум чудовищного прилива.
Закончилась среда, а Анрио все не возвращался. Несчастный надзиратель, рискуя потерять место, решился доложить о происшедшем. Он написал рапорт, чистосердечное признание в том, что разрешал генералу Анрио покидать приют для коротких прогулок по близлежащим улицам. Он признавал себя виновным в преступной оплошности, неосмотрительности, но ни в коем случае не в пособничестве побегу.
И сам отправился к начальству, бормоча:
— Мне конец, меня уволят! Что станется со мной в моем-то возрасте? Где я найду работу? Ну почему генерал так поступил со мной, ведь я всегда по-доброму относился к нему?!
Охваченный страхом, бедняга поскребся в дверь директорского кабинета и, услышав: «Войдите!», проскользнул внутрь.
— А, это вы, Борно? — директор, стоя перед зеркалом, внимательно разглядывал себя. — Что нового?
— Ничего, господин директор, разве что вот это письмо, которое объяснит вам…
И дрожащей рукой он протянул злосчастный рапорт, содержавший отставку, увольнение, конец.
— Недосуг мне сегодня читать рапорты, — ответил директор.
— Хорошо! Тогда я приду завтра, — прошептал надзиратель.
В глубине души он надеялся, что генерал вернется, сжалившись над ним, до смерти перепуганным, или, если он заболел, то черкнет словечко, чтобы успокоить его.
— Завтра тем более, — возразил директор, резко повернувшись. — А, Борно? Вам ведь не понять этого, верно? Вы старый шуан, да? И вас, конечно же, не устраивает то, что происходит в данный момент? Карлу X приходит конец! — И замурлыкал:
Когда старый король в своем бреду
Осмелился законами дразнить империю!..
Услышав слова из самой последней песни Беранже, Борно поднял голову.
Он внимательно посмотрел на директора и обнаружил удивительные перемены в его внешности.
На директоре все еще был служебный редингот, но на голове вместо черной шапочки — фуражка с трехцветной кокардой. Борно углядел портупею, а также то, что рука директора тянулась к ружью, стоявшему в углу. Надзиратель не мог прийти в себя, настолько был ошеломлен.
— Да! Именно так, Борно! Я покидаю вас! Довольно с меня этой лечебницы. Надеюсь, вам будет не хватать меня, так что если я с моими товарищами останусь в живых сегодня вечером, обещаю вернуться, но только после того, как возьмем Тюильри, поскольку сейчас я отправляюсь брать Тюильри. Всего хорошего, Борно!
У надзирателя отпала челюсть, а директор, подхватив ружье, двинулся, чеканя шаг, к двери и, насвистывая марш, покинул кабинет.
— Чем все это закончится? — пожал плечами Борно, возвращаясь к себе.
Генерал Анрио примкнул к восставшим, потому что ему не давала покоя мысль отомстить Бурбонам, потому что он любил свободу, потому что сердце его оставалось молодым и кровь вновь забурлила в венах, когда он увидел, как восстали из мертвых три цвета, которые так долго вели его к победе. Наконец, он надеялся, что вспыхнувшая революция подомнет под себя Карла X с его присными и заменит правителем, чье имя многое говорило французам и о ком они помнили всегда, — Наполеоном II!
Еще генерал хотел отомстить за себя. Его предали, и он знал, кто. Подозрения закрадывались уже давно, только случай открыл ему, каким образом полиция узнала о его участии в заговоре, частью которого было снарядить капитана Латапи в Пернамбуку, чтобы с помощью пиратов организовать экспедицию на Святую Елену, похитить императора и отправить его либо во Францию, либо, в крайнем случае, в Америку, откуда нетрудно было бы при первой же оказии вернуться на берег бывшей своей империи.
Генерал ничего не знал о доносчике. Внезапный арест, скорый допрос — и вот он уже в тюрьме, где содержится в обстановке строжайшей секретности, ожидая суда. Вдруг за ним пришли, впихнули в карету с занавешенными окнами, долго куда-то везли. Наконец прибыли в не знакомый ему портовый город. Здесь его заперли в камере и отдали, как объявил начальник охраны, в распоряжение морского префекта.
В камере он провел долгие месяцы безо всякого сношения с внешним миром. Лишь однажды начальник охраны вошел к нему и объявил, что заключенный встретится с инспектором, проверяющим тюрьмы. У генерала выяснили, не желает ли он чего-нибудь, и попросили повежливее говорить с инспектором об условиях, в которых содержатся заключенные.
Генерал Анрио спросил, нельзя ли ему получить чернила и бумагу, дабы написать прошение, которое он хотел передать инспектору. Ему принесли все, что требовалось, и вновь оставили одного.
Анрио подготовил длинную петицию против своего заточения, требуя суда и встречи с лицом, которое донесло на него, чтобы выяснить, какие факты повлекли за собой арест и длительное заключение.
Инспектор — чиновник, проникшийся сознанием собственной важности, чрезмерно устал от исходящих отовсюду нападок политических заключенных и чтения их петиций, в которых каждый утверждал свою невиновность и требовал объяснений, разъяснений, суда, всего того, в чем правительство им упорно отказывало.
Случилось так, что Анрио знал инспектора, который очень удивился, встретив генерала в тюремной камере. Они говорили о прошлых своих отношениях, к пущему удовольствию инспектора, хотя бы на этот раз избежавшего докучливых прошений, утверждений невиновности, требований суда и тому подобного.
Анрио очень часто встречал этого молодого чиновника у баронессы де Нефвиль. Первым побуждением было спросить о ней. Он так долго не видел и столько раз вспоминал ее, столько раз его спасали от приступов отчаяния воспоминания о счастливых вечерах, проведенных в обществе этой чудесной женщины!
