Иван Клула - Екатерина Медичи
Екатерине удалось избежать опасности. Вскоре она одержала полную победу. Антуан де Бурбон сдержал данное ей слово не требовать регентства. 21 декабря без консультаций с Генеральными штатами личный Совет разделил власть между королевой-матерью и королем Наваррским. Екатерина не получила титула регентши. Ее будут величать «Правительницей Франции». Ее власть практически ничем не ограничена: она возглавляет советы, имеет право инициативы и контроля, руководит внешней и внутренней политикой, [124] назначает на должности, раздает чины и бенефиции. Она первой получает и вскрывает депеши, полученные из Франции и из-за границы. Ей зачитываются патентные письма до их подписания королем. К ответам короля всегда прилагаются письма его матери. Королю Наваррскому отведена весьма незначительная роль: королева передает ему послания правителей провинций и капитанов пограничных крепостей, а он составляет отчет.
Как настоящая правительница, Екатерина имеет в своем распоряжении большую королевскую печать, где ее изображение заменяет традиционное изображение короля на троне. Она представлена стоя, в своем траурном покрывале, в закрытой короне. Правой рукой она держит скипетр, а указательный палец левой поднят в повелительном жесте. За королевой находится нечто вроде готической триумфальной арки. На ее правой колонне изображен щит Франции, окаймленный лентой ордена Святого Михаила, а на левой – герб Екатерины в обрамлении ее витого пояса вдовы. По окружности печати расположена надпись: «Екатерина милостью Божьей Королева Франции, Мать Короля». Упоминание титула «Мать Короля» весьма примечательно: его не было на больших печатях самой влиятельной регентши старины Бланки Кастильской.
Власть уже была поделена, когда 13 декабря в просторном зале состоялось королевское заседание, открывающее Генеральные штаты. Канцлер Мишель де Л'Опиталь произнес речь, ставшую манифестом новой политики. Истинной причиной всех бед были две различные религии. Поэтому не частные лица, а всемирная церковь должна была прийти к согласию в вопросах веры. Король и королева благосклонно отнеслись к созыву вселенского собора, о котором 20 ноября объявил папа. Но они сами способны найти решение, уверял канцлер, намекая на национальный собор.
Подданные короля могут воевать, вооруженные только «оружием милосердия, молитв, убеждений, слова Божьего». «Забудем эти дьявольские слова – названия партий, [125] группировок и имена мятежников, лютеран, гугенотов и папистов: да не изменим мы имени христиан!» Канцлер торжественно предупреждал тех, кто использовал религию в качестве предлога для мятежа, волнений и смут, что король их сурово покарает. Было объявлено во всеуслышание о преемственности политики Екатерины, начатой ею еще в царствование Франциска II: снисхождение заблуждающимся, безжалостные репрессии по отношению к зачинщикам беспорядков. Но для обеспечения порядка королевской власти явно не хватало денег. Поэтому канцлер закончил свою речь просьбой о дополнительных субсидиях для осиротевшего короля-ребенка.
1 января 1561 года после раздельного обсуждения три сословия собрались на торжественное заседание, чтобы передать свои ответы Екатерине и юному Карлу IX. Непримиримый оратор от духовенства, Квентин, доктор, преподаватель канонического права в Парижском университете, изложил тезис о независимости светского и духовного начал. Он знал, что наказы третьего сословия и дворянства королю содержали предложения обобрать церковь. Поэтому духовенство не могло согласиться с тем фактом, что ему одному придется взять на себя бремя пожертвований, субсидий и десятин: «Дееспособному и здоровому государю не должно об этом просить, а священнослужителям, дееспособным и здоровым, не должно их выплачивать. Церковь сама должна провести реформу внутри своих институтов. Закон Божий устанавливал только один закон для короля: уничтожить еретиков». Такое негативное и реакционное отношение вызвало только озлобленность других сословий. Жак де Силли, барон де Рошфор, оратор от третьего сословия, и Жан Ланж, адвокат из Бордосского парламента, произнесли обвинительную речь, осудив скупость и невежество духовенства.
Такое сведение счетов не входило в планы Екатерины. 13 января, так как не было представлено ни одного предложения, касающегося финансовой поддержки, королева отправила канцлера к представителям трех сословий, собравшимся [126] в монастыре францисканцев: он признался, что долг составил 43 миллиона, что в четыре раза превышало годовой государственный доход. Но депутатов почти не взволновало сообщение об этой катастрофе. После трехдневных дебатов третье сословие заявило, что не располагает достаточными полномочиями. Духовенство и дворянство отказали в любых пожертвованиях. Поэтому королева решила отправить депутатов для консультаций со своими избирателями по поводу конкретных просьб, которые канцлер сформулировал на заключительном заседании 31 января 1561 года: увеличение податей на шесть лет, выкуп духовенством государственных доходов и дохода от податей и налогов, переданных государством. Другая ассамблея Генеральных штатов планировалась в мае: предполагалось, что каждое из сословий будет там представлено тринадцатью депутатами либо по одному от провинции.
Однако результат работы Генеральных штатов мало беспокоил Екатерину. В апреле королева-мать могла похвастаться своей дочери, королеве Испании, что обладает неограниченной властью: «Я по-прежнему располагаю основной властью: распоряжаюсь всеми штатами этого королевства, занимаюсь должностями и бенефициями, в моих руках – печать, депеши и управление финансами».
Эта в принципе неограниченная власть подвергалась нападкам со стороны честолюбивых знатных вельмож двора. 7 апреля герцог де Гиз, коннетабль де Монморанси и маршал де Сент-Андре, бывший фаворит Генриха II, составили «триумвират» для защиты католицизма и скрепили свой союз общим причастием. Фанатичная реакция католиков в стране стала для них гарантией народного одобрения. 24 апреля студенты Парижского университета преследовали протестантов, распевавших псалмы на Пре-о-Клер. По всей стране начались волнения, направленные против протестантов. В Бовэ чернь захватила епископский дворец и кардинала Оде де Шатильона, обвиненного в том, что на Пасху он служил тайную вечерю на женевский манер. Парламенты Тулузы и Прованса продолжали яростно преследовать протестантов. [127]
На эти беспорядки правительство ответило эдиктом от 19 апреля. Было запрещено поминать всуе гугенотов и папистов. Недозволенные сборища были по-прежнему запрещены, а судейские могли входить в дома, если имели подозрения, что они в них проводятся. Но с другой стороны, вышел повторный приказ об освобождении религиозных узников.
Этот эдикт и суровые внушения, которые Екатерина поручила высказать ректору университета по поводу событий на Пре-о-Клер, закончились тем, что вызвали крайнюю обеспокоенность глав католической церкви, решивших, что королева-мать отныне перешла в лагерь протестантов. Филипп II поручил Хуану Манрике де Лара выразить свои соболезнования Екатерине по случаю смерти Франциска II. Он воспользовался представившимся случаем, чтобы предупредить ее не способствовать распространению «новшеств» в королевстве. Королевский посол Шантонне внимательно присматривался к малейшим движениям и жестам королевы. Он обрушил на нее град упреков. Екатерина пыталась оправдаться: чтобы дать королевству передышку, она была вынуждена «проявить некоторую мягкость и снисхождение к тому, что было в прошлом». Она обвиняла Гизов в жестокости, в том, что они ввергли королевство в хаос. Она осуждала их действия при дворе Филиппа II: они предлагали женить его наследника дона Карлоса на их племяннице – молодой вдовствующей королеве Марии Стюарт.
Екатерина ни в коем случае не могла допустить заключения этого брака, который дал бы Гизам опасную власть над испанским королем, заставив его действовать против нее. Она наметила другой план действий и попросила свою дочь Елизавету изложить его своему супругу. Это было предложение о браке испанского принца и ее самой младшей дочери Маргариты. Этот план был достаточно любопытен: Филипп II и его сын стали бы ее зятьями; средства же для его воплощения в жизнь заслуживали не меньшего интереса: Екатерина считала, что Елизавета могла бы склонить свою золовку Хуану, вдовствующую королеву Португалии, [128] сыграть роль сводни. План был слишком сложным, но королеву-мать трудно было обвинить в отсутствии воображения.
В это же время она подсказала Филиппу II, как окончательно вернуть Антуана Бурбонского в лагерь сторонников истинной религии: достаточно вернуть ему испанскую Наварру, захваченную Фердинандом Католическим в 1513 году, или в качестве компенсации отдать ему Сиену или Сардинию. В апреле 1561 года через посредничество Елизаветы она предложила своему зятю встретиться с королем Наваррским сразу же после коронации Карла IX, чтобы прийти к согласию.
