Джек Коуп - Прекрасный дом
Том чувствовал себя зрителем, наблюдающим успех Линды со стороны. Возле него остановился полковник Эльтон, командир милиционной кавалерии. Тому Эльтон никогда не нравился, их беседы всегда ограничивались двумя-тремя фразами, но сейчас он был зажат в углу между креслом и окном-фонарем и не мог оттуда выбраться. У Эльтона были маленькие голубые глазки, жестокие и неумолимые. Он был опасным противником, и его боялись все подчиненные. Щеки у него были бледные, жесткие и неподвижные, как бока замороженного окорока, а губы его, когда он говорил, почти не двигались.
— Мы рады видеть вас с нами, Эрскин. Да. Мы никогда не могли понять, почему вы уклонились от участия в последней войне. Это вызвало недоумение. Может быть, сегодня вы объясните нам, в чем дело?
Он растянул губы в неприятной улыбке. Тому не хотелось отвечать, чтобы не сказать лишнего, и он молча пожал плечами, поэтому Эльтон продолжал:
— Сейчас главное — хорошенько подготовиться и распознать истинного врага. Я рад, что вы уловили дух времени и вернулись в офицерский корпус. Мы нуждаемся в людях талантливых и с положением. Буры все еще не забыли своих обид, и это для нас — сигнал опасности. Сегодня любой контакт, любое сотрудничество с ними не менее ценны, чем лишний кавалерийский отряд; вы понимаете, о чем я говорю. Малейшая размолвка может обойтись нам очень дорого, мы не можем себе этого позволить. Мы должны подготовиться заранее. И вы и я, мы оба знаем, что должно произойти, поэтому…
— Вы ошибаетесь, сэр. Я совершенно не знаю, что должно произойти.
— Ну, конечно, мы это представляем себе только в общих чертах.
— Я всячески старался выяснить, но все еще ничего не понял.
— Разумеется, до некоторой степени это только догадка, и я рад, что вы стараетесь проверить факты. Эрскин, я слышал хорошие отзывы о вашей службе в Конистонском взводе и хочу, чтобы вы поразмыслили о новом назначении. Мы слишком полагаемся на департамент внутренних дел в вопросах разведки. Судьи, комиссары и местная полиция работают неплохо, но они слишком ограничены в своих действиях, чтобы видеть всю картину целиком. Нужно немедленно наладить военную разведку как параллельно действующую, независимую систему. Вам понятно, о чем я говорю? Офицеры разведки должны быть людьми, имеющими контакт с местным населением и владеющими его языком; они должны быть освобождены от повседневных обязанностей, числясь в то же время за своими полками. Вы получите звание капитана. Подумайте об этом, Эрскин.
— Хорошо, сэр, я подумаю, но полагаю, что откажусь.
— Никогда не нужно спешить с ответом.
Он снова улыбнулся и отошел, квадратный в плечах, кривоногий, шаркая каблуками, походкой прирожденного кавалериста.
— Хелло, Эрскин, что там наговорил тебе отец? С чего это у тебя такой мрачный вид?
Капитан Клайв Эльтон, высокий и картинно красивый, но с маленькими миндалевидными глазками, хлопнул его по плечу.
— Ничего, — ответил Том. — Я вовсе не мрачен, скорее наоборот!
— И неудивительно. Теперь все только и говорят, что о тебе да об этой хорошенькой малышке, мисс де Вет. О, она произвела фурор, Эрскин, тебе придется быть начеку. Как ужасно: ее отца убили бакулузи в Холькранце! Все ей сочувствуют, и все от нее в восхищении. Говорят, на днях она требовала, чтобы пристрелили какого-то кафра. Это верно? Черт побери, какой темперамент! Все наши девушки должны брать с нее пример.
Том отвернулся, сжимая и разжимая кулаки.
— Послушай, Атер, — Эльтон взял под руку проходившего мимо офицера, — Том Эрскин сердится из-за того, что его превосходительство увел у него партнершу, героиню сегодняшнего вечера.
Атер Хемп, сын судьи и капитан карабинеров, протянул Тому руку.
— Надеюсь, я не должен поздравлять тебя, Том, сообщение о помолвке разрушило бы все надежды.
— Если будут какие-нибудь новости, я постараюсь, чтобы ты узнал о них первым, — ответил Том, пытаясь говорить весело.
— Пока нет ничего официального, старина, не мешай другим, пусть будет честное соперничество.
Капитан Хемп затрясся в беззвучном смехе, а потом со свистом втянул в себя воздух, обнажив мелкие, острые зубы. Его длинная физиономия со вздернутым носом была покрыта загаром, веснушками и прыщами. Жизнь его в основном проходила вне дома, в седле, и поэтому он не боялся яростного африканского климата. Веки его всегда были воспалены, но глаза зорки, как у орла-стервятника, и он великолепно стрелял из любого оружия.
— Пойдем, Атер, не надо объявлять войну, — сказал капитан Эльтон.
— Войну без медалей, — добавил Хемп. Он похлопал Тома по груди. У обоих офицеров мундиры были украшены миниатюрными медалями времен бурской войны и восстания в Матабелеленде, а у Клайва Эльтона был, кроме того, нагрудный знак добровольца — над этим орденом всегда подшучивали, но Клайв относился к нему серьезно. У Тома ленточек не было, и он знал, что хочет сказать Атер. В Конистонской академии Мэтью Хемпа Атер был помощником учителя, а Эльтон старостой, и они вместе выработали целую систему утонченных пыток и оскорблений для младших школьников. Том ясно, до боли ясно помнил эти дни. Он видел, что люди, стоявшие сейчас перед ним в блестящих мундирах, ничуть не изменились. Они так и не возмужали, и в них навсегда останется что-то незрелое, ущербное и уродливое.
Том вышел из зала и направился в гостиную, где за партией виста сидела миссис Бошофф, в чьем доме остановилась Линда и которая привела ее сегодня на бал. Это была седовласая, хорошо одетая дама, которую вполне можно было принять за англичанку, если бы не ее мягкий, приятный голландский акцент. Она протянула ему украшенную кольцами руку.
— Вы знаете, кто это? — спросила она своих пожилых партнеров.
Те любезно поздоровались с юношей.
— О, я вижу, вы не знаете. Должна вам сказать — и совсем не потому, что он мой любимец, и не потому, что я слышала о нем от бабушки Линды, а потому, что это так и есть, — он лучше всех здесь присутствующих, это настоящий бриллиант среди камней.
— Счастлив тот, кто находит бриллиант, — заметил один из игроков.
— О нет, мой дорогой, бриллианты — примета мира, а вот лунный камень действительно означает счастье.
— Именно это я и хотела сказать, — заметила миссис Бошофф, вставая. Она повела Тома к окну, говоря ему шепотом: — Что с тобой, Том Эрскин? Не отрицай, у тебя на лице написано отчаяние. Я вижу ты улыбаешься, но в душе… Это секрет?
— У меня нет никаких секретов. Просто с самого начала, как только я пришел, меня вывели из себя мои старые школьные приятели.
— Удивительно, как они испорчены. А Линда произвела прямо-таки сенсацию. Милое дитя! Я надеюсь, что ее не особенно огорчают эти разговоры. Почему все говорят о Холькранце? Это просто ужасно, пожалуйста, объясни мне. Все говорят о том, что ее отец был убит зулусами в Холькранце, и это делает ее героиней.
— Танте[13] Анна, здесь все офицеры носят медали за войну с бурами.
Она посмотрела на его мундир, туда, где могли бы быть ленточки.
— О чем ты говоришь?
— Любой из них мог тогда убить отца Линды, а теперь, я уверен, они рады, что не сделали этого. Но это еще не все. Они, по-видимому, счастливы, что вождь Скибобо и его импи опередили англичан в этом деле. Это дает им возможность проявлять к Линде и бурам такое трогательное участие. Видите ли, танте, они не знают, что Линда целый год просидела за колючей проволокой и что ее двоюродная сестра и жена оома Стоффеля — обе умерли в Вентвортском концентрационном лагере. Лучше, пожалуй, как говорит его превосходительство, похоронить прошлое. Только пусть они, ради бога, дадут Линде возможность оправиться от Холькранца.
— Стоффель говорил со мной об этом: она никак не может забыть Холькранц, и ферма — совсем не место для нее. У нее по ночам кошмары, и она во сне кричит, что на дороге, под деревом или в тени стены ее подстерегает кафр. Я теперь всегда заставляю ее выпить перед сном чашку горячего молока с бромом. Она начала спать гораздо лучше, а тут — эта тревога.
— Только не говорите ей об этом, танте, прошу вас.
— Конечно, но я хотела бы, если можно, еще кое-что сказать тебе.
— Пожалуйста, танте, я слушаю вас.
— Она забыла бы все это, если бы съездила в Европу, в Голландию и Англию. Там — корень и ветви нашего дерева, здорового, живого ствола. Я всегда говорю, что, если мы в один прекрасный день не вернемся туда, мы превратимся в кислые дички, вот как на больном апельсиновом дереве.
— Да, — подтвердил Том.
— Я вижу, что наговорила слишком много. Не принимай все это близко к сердцу.
— Танте, в ваших словах очень много правды, но как объяснить это Линде?
— Это ты сам должен решить, Том.
— Я верю в нее, я верю, что у нее есть воля и страстное стремление преодолеть все на своем пути.
