Александр Старшинов - Завещание императора
Часа три Приск посвятил тому, чтобы отыскать человека, который прятался в галерее. Но напрасно. Марк не мог даже отдаленно описать, на кого походил неизвестный. И опознать среди людей Плиния никого тоже не смог. В конце концов юноша принялся отрицательно мотать головой в ответ на всякий вопрос, так что пришлось оставить Марка в покое.
Но — кто знает — быть может, неизвестный где-то скрывался и не показывался гостям наместника на глаза?
* * *Как и обещал, Приск устроил тренировку Марку. Приемный сын Декстра оказался неплохо подготовлен, но ему явно не хватало хладнокровия.
Однако юноша очень гордился, что сумел все-таки нанести два удара опытному противнику в обмен на его десять.
— Что ты там говорил про школу гладиаторов? Ты всерьез? — вернулся трибун к утреннему разговор после тренировки.
В гладиаторы! Вот глупец! Разве что ростом высок, а так — сосунок сосунком, даже борода еще толком не растет, только на верхней губе забавно пробиваются темные усишки да на подбородке кучерявятся редкие волоски… Такую бороду приносить в дар богам — вот смех… [57]
— Я сильный… — Парень сжал кулаки, выпятил грудь.
— Я не о том. Гладиатор — позорная профессия… С арены путь в легион заказан.
— Зато известных бойцов обожают! — сверкнул глазами мальчишка.
Обожают… вот чего ему так не хватало! Семья приемная, наверняка не раз напоминалось: если в назначенный срок не явится за Марком настоящая мать или отец или кто-то еще — быть ему рабом.
— Мать тебя любит! — заверил Приск.
— Как же! Она с младшеньким Гаем как возится! А я…
— А ты старший… — Трибун похлопал юношу по плечу. — Старший и уже взрослый…
Юноша насупился и бегом устремился в бани.
Здесь, лежа в кальдарии в горячем бассейне, он вдруг в мельчайших подробностях вспомнил свое детство — вспомнил и содрогнулся от отвращения.
Приск почти угадал насчет детства Марка — приемные родители в самом деле не скрывали, на каких условиях Марк объявился в их не слишком богатой семье. Выкупят мальчишку — быть ему свободным, не выкупят — станет рабом. А может, и не станет, может, ему сохранят свободу. «Мамаша» с «папашей» обсуждали этот вопрос при Марке чуть ли не каждый день.
«Будет хорошим мальчиком — не продадим…» — обещала «мамаша».
«Опять патрону нахамил, опозорил меня, — вопил через час „папаша“. — В тот же день продам, как срок истечет… Так и знай!»
«Стану рабом — пусть продают в гладиаторы — нарочно устрою бучу, кинусь на хозяина с кулаками…»
План свой Марк осуществлял драками с соседскими мальчишками и тренировками с гантелями, которые нашел в углу «папашиной» кладовки. Каждый день махал деревянным мечом… Одно его пугало — как принять с мужеством последний удар. Как не опозориться, не струсить или — чего доброго — не расплакаться от обиды, как с ним часто бывало, когда «папаша» орал: «Ублюдок!»
Потом — незадолго до крайнего срока — появилась Мевия, и «мамаша» с «папашей» исчезли ночным кошмаром; вместо них появились дом, причем роскошный, приемный отец, настоящая мать…
Но… у каждого дара своя темная сторона, к сладости примешивалась горечь, заставляя вновь искать ссор и драк, а по ночам мечтать об арене. Приемный отец его не любил — в этом Марк был уверен — требовал строго, и хотя не бил приемного сына, но от одного взгляда его светлых ледяных глаз мурашки бежали у Марка по спине. В доме юноша оказался чужим, слуги не воспринимали его всерьез, в их почтении проскальзывала небрежность. Заподозрив насмешку в глазах, Марк уже не выговаривал — бил рабов за леность и непочтение, те бежали жаловаться к хозяину… И опять Марка обдавало ледяной холодностью и страхом… Афрания он боялся. Боялся до жути. Вновь обретенную мать обожал, но только до того дня, как на свет появился маленький Гай.
Потом Мевия познакомила Марка с Осторием Приском. И Марку показалось, что вот наконец он нашел человека, который заменит ему всех: мать, отца…
А этот тип, получается, лишь слабенькая, мутная тень Афрания Декстра.
Глава II
ПОХИЩЕННЫЕ
Осень 866 года от основания Рима
Италия
Куда ее везли, Кориолла понять не могла. Занавеска задернута, выглядывать наружу не дозволялось. Кто снаружи, что с ее людьми, она не ведала. Дважды Прим приносил ей на остановках кувшин с водой и хлеб… Опять же Прим появился вечером и помог выбраться наружу. Что уже вечер, Кориолла узнала только тогда, когда вышла из повозки. Тело болело и затекло, а от страха все заледенело внутри.
Она огляделась. Остановку выбрали около какого-то задрипанного одноэтажного домишки, явно не похожего на гостиницу. Оно и понятно: с похищенной женой военного трибуна ночевать в гостинице глупо.
«А где главарь?» — Мелькнула надежда: вдруг мерзавец отлучился, и ей удастся подкупить его подручных, уговорить помочь и…
— Что тут у нас? Золотишко? — Кулачный боец возник будто ниоткуда, схватил Кориоллу за руку. — Опасно такие вещички носить — на дороге люди страшные встречаются — могут и вместе с рукой оторвать… — Он заржал.
Потом рванул браслет с запястья, сдирая кожу, и сунул к себе в мешок.
Никаких иных украшений Кориолла не носила. Но в повозке был сундучок с дорогой паллой и набор серег с ожерельем. Все это вскоре очутилось в руках боксера.
— А теперь спать… Я сегодня устал, ублажать никого не буду. — Главарь демонстративно зевнул. — А вот завтра помыться придется, к грязным девкам не хожу, запомни…
Гримаса отвращения исказила лицо Кориоллы.
— Что кривишься? Я, может, тебя и не хочу. Я, может, девочку твою выберу.
Теперь на лице Кориоллы отразился ужас.
— Мой муж… — Кориолла старалась говорить твердо, но голос предательски дрожал. — Мой муж тебя убьет. Разорвет на куски.
— Твой муж? — хмыкнул главарь. — А где он? Что-то его здесь не видно! Или это вон тот красавец… — указал на Прима. На его изувеченное лицо и выпученный глаз не каждый мог смотреть без содрогания.
— Это мой слуга…
— Ах, слуга… Он трясется от страха, вон — щеки аж дрожат, и брюхо дрожит. Отчего он такой трус, а? Тьфу, противно… Эй, красавчик, иди, отнеси тряпки госпожи в комнату, а то ей будет жестко спать на полу. Несмотря на жирок… — И боксер бесцеремонно ущипнул Кориоллу за ягодицу.
В ответ та влепила негодяю пощечину и тут же отлетела к стене — рот наполнился кровью. В тот же миг Прим вскинул руку. Камней на дорожке хватало, и один из них очень удачно лег в руку. Боксер схватился за голову и медленно осел на землю. Меж пальцев его лилась кровь. Камень — страшная сила, в битве при Каннах камень, пущенный из пращи, тяжело ранил консула Эмилия Павла. А ведь тот был в шлеме. В отличие от боксера.
Подручные тут же накинулись на Прима и, повалив на землю, начали избивать.
— Не смейте… не надо! — закричала Флорис.
Нянька обхватила ее и зажала рот рукой.
Кориолла медленно отерла паллой лицо и тут же испуганно отшатнулась. Рядом с нею стоял один из похитителей — так ей показалось… В таком же сером плаще и грязной тунике.
Ни слова не говоря, парень что-то вложил ей в ладонь и скрылся в кустах.
Кориолла повернулась к стене лицом, прикрыла лицо рукой, делая вид, что плачет, и раскрыла ладонь. Незнакомец вложил ей в руку маленький нож. Таким можно порезать… сильно… А если в шею…
Она закусила разбитую губу. Прим уже не стонал и не кричал — слышались только глухие удары.
«Он крепкий…» — попыталась уговорить себя Кориолла.
Она шагнула к боксеру. Один удар. Она уже отвела руку, но тот вдруг поднялся. Шатнулся, размазал пятерней кровь по лицу.
Теперь удар ей было не нанести.
— Хватит! — закричала она в ярости, ненавидя себя за дурацкую медлительность. — Я и мои дети хотим отдохнуть. — Ей показалось, если она покажет свое полное равнодушие к Приму, его прекратят избивать…
«Прим, прости меня…» — мысленно попросила прощения у верного слуги.
— Ладно, довольно… Бросьте пса хозяйке в комнату. Пусть видит, как ее защитник помирает, — приказал главарь.
Он оперся на плечо подскочившего крепыша и пошел к колодцу — умываться. Тем временем двое заволокли Прима в комнату. А боксер, умывшись, поглядел сначала на Флорис, потом на няньку с Гаем на руках и что-то сказал крепышу… Тот кинулся к няньке, вырвал из ее рук малыша Гая. Кориолла ахнула, рванулась к сыну. Но крепышу Гай был не нужен — он сунул его в руки подбежавшей Кориолле и поспешил назад к господину.
В это время двое других схватили няньку за руки и поволокли. Третий уже на ходу задирал на ней длинную тунику. Женщина не сопротивлялась. Мерзкая свора кинулась вслед за лакомой добычей.
Гай плакал, надрывался. Но не мог заглушить жеребячье ржание и пыхтенье того, кто оказался в этой очереди первым.
