Каирская трилогия (ЛП) - Махфуз Нагиб

Камаль отошёл от окна и вернулся в комнату. Он понял, что в гостиной есть кто-то. Это было последнее, что ещё напоминало о былых кофейных посиделках в их доме: мать сидела на диване, раскинув руки над жаровней. Единственный, кто составлял ей компанию, была Умм Ханафи: та сидела на тулупе перед ней. Камаль вспомнил о былых посиделках в самые прекрасные дни и о прекрасных воспоминаниях, оставленных позади. Жаровня была единственным оставшимся напоминанием о тех днях, которой почти не коснулись перемены, отрицаемые тем, кто их видел.

41

Ахмад Абд Аль-Джавад не спеша шёл по берегу Нила к плавучему дому Мухаммада Иффата. Ночь была тиха, небо безоблачно, и мерцали звёзды. Постепенно холодало. Когда он добрался до нужного места и хотел спуститься, то посмотрел по привычке, которую до сих пор не забыл, вдаль, туда, где был плавучий дом, что он когда-то звал «домом Занубы». Те мучительные воспоминания закончились год назад, и в сердце его остались лишь раздражение и стыд. Ещё одним следствием тех событий было то, что он прекратил посещать собрания, где присутствовали женщины, как и тогда, после гибели Фахми. Он прилежно терпел весь год, пока не стал раздражительным, и тогда отступил от своего решения и вновь устремился к запретным развлечениям.

Ещё минута, и он пришёл на встречу с привычной и любимой компанией, состоявшей из трёх мужчин и двух женщин. С друзьями-мужчинами он виделся в последний раз вчера вечером, зато этих женщин он не видел уже года полтора или около того — примерно с той ночи, когда Зануба вошла в его жизнь. Пока ещё ничего не началось: бутылки пока не были откупорены, а порядок ещё соблюдался. Джалила занимала диван в центре и поигрывала своими золотыми браслетами, как бы прислушиваясь к их лёгкому звону. А Зубайда стояла под лампой, подвешенной к потолку и смотрелась в маленькое зеркальце, что держала в руках, разглядывая свои украшения. Она повернулась спиной к столу, где стояли бутылки с виски и тарелки с закусками. Мужчины с непокрытой головой разошлись кто куда по комнате, сняв верхнюю одежду. Ахмад Абд Аль-Джавад поздоровался с каждым, а затем тепло пожал руки обеим женщинам. Джалила поприветствовала его:

— Добро пожаловать, мой любимый брат!

А Зубайда улыбнулась с порицающим видом и сказала:

— Добро пожаловать тому, кто заслужил от нас только слов «до свидания», не будь правил вежливости.

Он снял с себя кафтан и феску и бросил взгляд на свободные места, — Зубайда присела рядом с Джалилой, — и немного поколебался, прежде чем подойти к дивану, где сидели женщины, и усесться там же. Его нерешительность не ускользнула от внимания Али Абдуррахима, который заметил:

— Так и кажется, будто ты новичок!

Джалила, словно подбадривая его, сказала:

— Тебе-то какое до него дело? Между нами нет никакой преграды…

Зубайда тут же рассмеялась и насмешливо отметила:

— У меня больше всего прав так говорить. Он разве теперь не мой родственник?!

Ахмад Абд Аль-Джавад понял, на что она намекает, и с тревогой спросил себя, насколько ей известно обо всём этом деле. Однако мягко сказал:

— Я почтён, моя госпожа!

Поглядев на него в смущении, она спросила:

— Ты и впрямь доволен тем, что случилось?

Он учтивым тоном ответил:

— Ну, поскольку ты её тётка!..

Неодобрительно махнув рукой, она сказала:

— Что до меня, то сердце моё никогда не будет ею довольно!

Прежде чем Ахмад успел её спросить о причине этого, Али Абдуррахим, потирая руки, воскликнул:

— Отложите свой разговор, пока мы не заполним наши головы!..

Встав и подойдя к столу, он откупорил бутылку и наполнил рюмки, затем заботливо поднёс каждому, что указывало на его привычное удовлетворение послужить друзьям виночерпием. Подождав, пока все будут готовы к выпивке, он сказал:

— За здоровье наших любимых, наших братьев и музыку. Пусть они сопровождают нас всегда!

Они, улыбаясь, поднесли рюмки к губам. Ахмад Абд Аль-Джавад поглядел поверх своей рюмки на лица друзей… Этих друзей, с которыми он делил любовь и верность на протяжении почти сорока лет и считал дорогими своему сердцу. Он не мог сдержать волнения в груди из-за чувства искренней братской привязанности. Затем перевёл глаза на Зубайду и вернулся к разговору с ней, спрашивая:

— Почему твоё сердце не довольно ею?

Она бросила на него взгляд, дав почувствовать, как рада этой возможности поговорить с ним, и ответила:

— Потому что она предательница и не выполняет обещанного. Она предала меня больше года назад, покинув мой дом без разрешения и исчезнув в неизвестном направлении…

«Интересно, неужели она и правда не знала тогда, куда ушла Зануба?»

Ему не хотелось комментировать ни слова из того, что она сказала. Она же снова спросила его:

— До тебя не дошли эти новости?

Он спокойно ответил:

— Дошли в своё время.

— Это я заботилась о ней с малолетства и пеклась так, как будто собственная мать. И посмотри, чем она наградила меня за это! Вот тебе и нечистая кровь!

Али Абдуррахим, делая вид, что протестует против её слов, пошутил:

— Не оскорбляй её кровь. Ведь у тебя такая же!

Но она серьёзно ответила:

— Моя кровь тут не при чём!

Тут пришёл черёд Ахмада спросить:

— А интересно, кто же был её отцом?

— Её отцом?!

Эта фраза вырвалась из уст Ибрахима Аль-Фара: сказана она была так, словно вот-вот следом польётся целый поток насмешек. Однако Мухаммад Иффат тут же отреагировал:

— Помни, что речь идёт о жене Ясина!

Шутливое выражение на лице Аль-Фара растаяло, и он смущённо замолчал. Тогда Зубайда вновь взяла слово:

— Что до меня, то я не шучу, говоря о ней. Она давно завистливо поглядывала на меня и изо всех сил соперничала со мной, пока я заботилась о ней. Я угождала ей и закрывала глаза на её недостатки. — Она засмеялась. — Она мечтала о том, чтобы стать певицей!

Она перевела взгляд на присутствующих, затем саркастическим тоном заметила:

— Однако ей это не удалось, и она вышла замуж!..

Али Абдуррахим недоверчиво спросил:

— А по-твоему, замужество — это неудача?!

Она покосилась на него одним глазом и приподняла одну бровь так, что она стала выше другой:

— Да, приятель!.. Певица не покидает ансамбль, если только она не неудачница…

Тут Джалила запела куплет из песни:

«Ты вино, душа моя, Ты осчастливил нас своим приходом».

Господин Ахмад широко улыбнулся и приветствовал её нежным вздохом, приукрашенным восторгом. Али Абдуррахим снова поднялся и сказал:

— Минута молчания, пока мы не опрокинем ещё по рюмочке!..

С этими словами он наполнил рюмки и роздал их, затем вместе со своей рюмкой вернулся к остальным. Ахмад Абд Аль-Джавад, взяв свою рюмку, поглядел на Зубайду. Она с улыбкой повернулась к нему и подняла руку с рюмкой, словно говоря: «За твоё здоровье!» Он сделал так же, как и она, и оба выпили одновременно. Она при этом весело глядела на него. Прошёл год, но в нём так и не возникло желания к женщине, словно испытанный им суровый опыт потушил его пыл. Или в том была повинна его гордость, или даже плохое самочувствие. Но опьянение алкоголем и ласковый взгляд расшевелили его сердце, и он почувствовал сладость от такого приёма после горечи отказа, сочтя его дружеским приветствием слабого пола, которым интересовался всю жизнь. Возможно, она перевязывала рану на его уязвлённом самолюбии, с которым так жестоко обошлись и возраст, и предательство. Улыбка Зубайды словно говорила ему: «Твой век ещё не закончен!» Он не сводил глаз с её взгляда, продолжая улыбаться.

Тут Мухаммад Иффат принёс лютню и поставил её меж обеих женщин. Джалила взяла её и начала поигрывать струнами, а когда заметила, что привлекла внимание слушателей, запела: «Я обещаю тебе, любимый…»

Ахмад Абд Аль-Джавад изобразил на лице покой и гармонию, как делал всегда, когда слушал Зубайду или Джалилу. Он кивал головой в такт мелодии, как будто своими движениями хотел устроить представление. На самом деле, от всего мира музыки у него остались разве что воспоминания. Великие исполнители, вроде Аль-Хамули, Османа, Аль-Манилави, Абдульхая, покинули этот мир, как прошли и его юношеские победы. Ему следовало подготовить себя к тому, чтобы довольствоваться тем, что есть, и воскресить в памяти любовь к музыке, пусть даже путём похлопывания и притоптывания ей в такт. Его любовь к песням и страсть к музыке сделали его завсегдатаем театра Муниры Махдийи, хотя он не любил театральной музыки, не говоря о том, что ему надоедало сидеть в театре, напоминающем школу. В доме Мухаммада Иффата он слышал пластинки с записями новой певицы Умм Кульсум, но прислушивался к ним осторожно и подозрительно, и не испытывал удовольствия, несмотря на то, что как говорили, сам Саад Заглул хвалебно отзывался о красоте её голоса.