Георгий Егоров - Солона ты, земля!
— Вы сможете к утру отпечатать листовку с этим текстом? — спросил Сергей Григорьевич редактора.
Немолодая женщина со следами былой красоты, до сих пор еще старательно поддерживаемой обильным слоем косметических средств, отвернула обшлаг синего жакета, посмотрела на часы.
— Трудно. Очень трудно это сделать, — ответила она мягким голосом. — Сейчас уже без четверти восемь…
— Я не спрашиваю, трудно или не трудно. Я спрашиваю: возможно? — уставил на редакторшу округлившиеся смородины глаз новый секретарь.
— Затрудняюсь сказать, успеем ли.
Под Сергеем Григорьевичем нетерпеливо скрипнул стул.
— Ясно! Тогда я сам буду с вами работать. Идите собирайте наборщиков. Через пятнадцать минут я приду с текстом…
4
Утром Сергей Григорьевич собрался поехать в колхозы. С какого именно начать, пока еще не решил. Стоял посреди кабинета и отдавал распоряжения помощнику:
— Пока я езжу, кабинет надо побелить, вымыть во всех углах, стол выскоблить с той стороны, где кресло. Из стола все ненужные бумаги выкинуть. Что еще? В общем, посмотри сам… Да, кстати, — остановил он направившегося к двери помощника, — если секретарь райкома комсомола у себя, пусть зайдет.
Через несколько минут перед Новокшоновым предстал комсомольский вожак — в офицерской гимнастерке, с калеченной, высохшей правой рукой на широкой черной перевязи, с внимательным умным взглядом, чуть исподлобья.
— Юрий Колыгин.
Сергей Григорьевич поднял брови, припоминая.
— Юрий… Колыгин?.. — произнес он. И оживился — А-а!.. — вспомнил вдруг. — А ведь я тебя знаю, Юрий Колыгин, — улыбнулся он. — Школьный моделист?
— Я вас тоже помню.
— Я тебе тогда вручал приз за лучшую модель на соревнованиях.
— Да.
— Ух, какой ты стал! — Сергей Григорьевич подошел вплотную к Колыгину, обеими руками похлопал его по плечам, рассматривая. — Ни за что бы не узнал. Воевал, конечно?
— Само собой разумеется.
Новокшонов посмотрел на Юрину руку.
— Рука еще ничего не говорит. У нас вон Комов тоже без ноги, а воевал консервами да пшенкой… А ты?
Юрий улыбнулся.
— Я командир роты дивизионных разведчиков.
— О-о! — протянул Новокшонов. — Вот это я понимаю! Даже мне завидно. Люблю разведчиков. Ну, садись, поговорим. А впрочем, ты чем сегодня думаешь заниматься?
— Хотел проехать по организациям.
Почему вдруг знакомым показался Сергею Григорьевичу этот разговор? Когда же он был? Вроде бы ни с кем он так не разговаривал.
А вот с ним, с ним разговаривали!
Вот так же десять лет назад Данилов вызвал секретаря райкома комсомола Сергея Новокшонова, спросил, чем он думает заниматься, и повез в Петуховку на раскопки кургана. Все было точно так же — так же они стояли посреди кабинета, так же Аркадий Николаевич собирался ехать. «Куда он тогда собирался ехать? В Николаевку… Вот и я поеду в Николаевку…»
— Знаешь что, Юрий, поедешь уполномоченным в Петуховку. Я тебя завезу на машине. — И невольно повторяя Данилова, умевшего щадить самолюбие, вдруг добавил — Если, конечно, у тебя нет других серьезных планов.
— Нет, я с удовольствием с вами поеду.
— Ну, вот и хорошо.
Когда садились в машину — Сергей на переднее, даниловское место, Юрий на заднее, бывшее новокшоновское — подумал: «Наверное, я ему кажусь таким же недосягаемым и мудрым, как мне тогда Аркадий Николаевич. Вот она как жизнь-то бежит. Вот уж и я первым секретарем стал. А ведь совсем, кажется, недавно мальчишкой был».
— Кульгузкин в Петухах еще работает? — когда тронулась машина, спросил Сергей Григорьевич.
— Работает, — ответил Юрий, облокачиваясь на переднее сиденье и, как и Сергей когда-то, глядя через лобовое стекло на дорогу.
И так, казалось Сергею, он понимал сейчас состояние и настроение этого юноши, так хорошо помнил себя на его месте, что в душе от этого потеплело, расшевелилось то давнее, заросшее, как старая усадьба бурьяном, чувство. Вспомнилась Катя. Именно в ту поездку он и встретился с ней. Где она сейчас? Как живет? Николай писал на фронт, что встречал ее в вагоне — с ребенком ехала домой, к отцу. С удивлением отметил, что воспоминание о давнишней любви почти нисколько не тронуло. Видимо, очаг, так сильно полыхавший когда-то в груди, погас совсем — все подернулось холодным пеплом. В душе теперь чадила другая головня — Лада. Хотя и приказал себе забыть, но… Видимо, действительно сердцу не прикажешь! Стоит перед глазами в халатике, смущенная и такая родная, понятная, своя, что прямо хоть головой об стену бейся от боли. Ведь он все сделал, чтобы сохранить ее… А все ли? Может, надо было действительно забрать ее с собой — возили же жен некоторые из командиров. И ему, может, следовало, — чем путаться с медичками, — держать при себе законную жену… Ну, это тоже не выход — таскать за собой хвост. Не вояка бы был… — Сергей Григорьевич вздохнул. Снова спросил Колыгина:
— Кульгузкин все еще председателем?
— Да. Там же, в «Красных орлах».
— Давнишний председатель…
— Давнишний, — согласился Юрий и добавил — Пора уж выгонять.
Сергей Григорьевич с любопытством обернулся, спросил:
— Что так?
— Психология кулацкая.
— То есть?..
Юрий разговаривал с секретарем райкома как с равным.
— Для этого Кульгузкина партийная организация — обуза. Он в войну так подмял ее под себя, что коммунисты пикнуть боялись, чуть ли не в подполье ушли. Он, знаете, в войну во время хлебозаготовок что делал? Машину зерна — в глубинку, машину — на базар в Барнаул. С половины работал.
— Что же райком смотрел? Ты-то давно из армии?
— Уже год. А райком — что? Говорят, он мясом и хлебом весь райком и райисполком кормил.
— Мда-а… — только и ответил Новокшонов.
— Он сейчас, наверное, очень жалеет, что война кончилась… Для кого война, а для него была мать родна.
Проехали немного молча.
— Не тех сажали в тридцать седьмом году, — вдруг сказал Колыгин с укором, будто сажал Новокшонов. — Сахарова Александра Петровича — помните его? — ни за что посадили, а этот остался, проскочил. А уж кого-кого, а его-то следовало бы!..
Сергей Григорьевич обернулся, пристально посмотрел на комсомольского секретаря, подумал: «Ого! Молодежь-то нынче не та, что в наше время! Обо всем судит. Не дожидается, пока мы, старшие, скажем, не заглядывает в рот… А вообще-то так оно и должно быть. Я в двадцать лет первый раз поезд увидел. Ему сейчас, наверное, не больше, а он уже ротой командовал, людей на смерть водил, да и орденов, по всей видимости, принес с фронта побольше моего…»
Вдали показалась Петуховка. Хотя и не родное село, а как-то невольно подобрался Сергей Григорьевич, вцепился глазами в разбросанные по косогору кривые разлохмаченные улочки — много хорошего связано с этим селом.
— Ты вот что, Юрий, — говорил он Колыгину, — возьми там, за сиденьем листовки. Пусть расклеивают их по селу побольше. Это — одно. Второе: отдаю в полное твое подчинение петуховские колхозы. Душу вынь из всех этих кульгузкиных, но чтобы завтра-послезавтра уборка шла полным ходом. Ты разбираешься хоть сколько-нибудь в сельском хозяйстве? Так, откровенно говоря, а?
— Малость поднатаскался, — улыбнулся Юрий.
— Ну ничего. Нам сейчас не столько сельхоззнания нужны, сколько умение организовать людей.
Машина подвернула к сельскому Совету. Новокшонов протянул Юрию на прощание руку.
— Советовать тебе я сейчас ничего не могу — сам понимаешь. В общем, действуй, по-военному, сообразно обстановке. Понял? Ну, счастливо. — Когда отъехал, спохватился: надо бы зайти в сельсовет, узнать хотя бы общее положение дел. И только около Николаевки понял, что сам от себя таился — боялся встретить в сельском Совете Катю… Поморщился — какая сентиментальность!..
5
От Петуховки до Николаевки полчаса езды на машине. Сергей Григорьевич не заметил, как и доехали. Едва машина остановилась у колхозной конторы, как на крыльцо уже выскочил Лопатин, тот самый Федор Лопатин, щеголеватый, в галифе с кожаными леями, в начищенных хромовых сапогах, каким Сергей знал его еще до войны. Только был он какой-то развинченный, разухабистый, улыбался непривычно широко, радушно.
— Просим нашего дорогого земляка, нашего героя Сергея Григорьевича к нам в гости, посмотреть наше житье-бытье, — расшаркивался Лопатин перед райкомовской «эмкой».
«Пьяный уже, скотина! — догадался Новокшонов и, озлобляясь, подумал — На фронте бы ты у меня в такое горячее время нализался, я б тебе показал!»
Не здороваясь, Сергей Григорьевич прошел в контору. Там на скамьях, расставленных вдоль стен, и просто на корточках сидело несколько мужчин. Было накурено.
