Скала альбатросов - Альберони Роза Джанетта
— Нет-нет, — сказала она гостям, — это вовсе не приглашение закончить вечер. Не прерывайте праздника. Оркестр будет играть до тех пор, пока хоть кто-нибудь желает танцевать. Если праздник закончится под утро, я буду счастлива. Рассветы у нас прекрасные, это зрелище, которое никак нельзя пропустить. Я же пройдусь немного и вскоре вернусь в ваше приятное общество. Монсиньор Дзола, не хотите ли составить мне компанию?
— Сочту за честь, маркиза, — и он последовал за ней в ее личную гостиную. — Что-то не так, маркиза?
— Всё не так, и виноваты в этом вы. Вы повлияли на моего сына, как я вас просила? Нет! Увы, падре Арнальдо, вы оказались не на высоте. А ведь брак моего с сына с графиней Граффенберг — жизненно важный вопрос для меня. Но Марио не обращает на нее никакого внимания.
— Вы говорили с ним?
— Конечно, говорила, но он остался глух к моим словам. На моем празднике Марио вел себя просто невыносимо. Я приглашаю полкоролевства, пятьсот человек, все виллы в округе заняты моими гостями, из Неаполя приезжают обе Граффенберг, мать и дочь, а ему хоть бы что! Если уж он не готов к помолвке с молодой графиней, то хоть потанцевать с ней, наверное, мог бы. А этот кретин… — Казалось, маркиза начисто забыла о своем аристократическом происхождении. Она стояла перед священником, словно простолюдинка, уперев руки в бока, и не стеснялась в выражениях: — Да, именно кретин, он пригласил ее всего на один танец. И это мой сын! Он не желает понять, в какое время мы живем. Как и вы, между прочим, да-да, как и вы, мой дорогой монсиньор! Не сознаете, что нужно спешить, очень спешить. Впрочем, и Граффенберг тоже глупа, как гусыня. Да-да, австрийская гусыня, говорящая no-итальянски с дурацким акцентом. Она не соображает, что женщина тоже должна что-нибудь предпринять, позаботиться о себе. А она и пальцем не пошевелила! Чертова кукла! Круглая и румяная, словно спелое яблоко, но совершенно пустая внутри! Я злюсь на всех троих, да, на всех троих — на сына, на вас и на австриячку, на трех никчемных безмозглых бездарей…
Священник смотрел на маркизу и не решался прервать ее. А она с жестом, выражающим полное отчаяние, отвернулась от него и, помолчав, продолжила еле слышно:
— После смерти мужа я умножала свое состояние с единственной целью — сделать моего сына одним из самых могущественных людей в королевстве. Вы, — сказала она, переменив тон и твердо глядя священнику в глаза, — человек не нашего круга и полагаете, будто знатность и власть — нечто прочное, постоянное. Но это не так. Самые высокородные фамилии разоряются за несколько лет, и на их место приходят другие. Короли лишаются трона. А иногда и головы. Так случилось с Карлом Первым, королем Англии, а теперь с Людовиком Шестнадцатым и его супругой. Власть можно удержать лишь постоянной борьбой, неусыпной бдительностью. За власть сражаются, даже обладая ею. А вы не поняли меня, падре. Не постигли моих намерений. Я удивляюсь: вы же умный человек, а не сумели воспользоваться случаем, который вам представлялся. Удача бывает только раз в жизни. Довольно, падре, на моем празднике вы неплохо развлекались, я видела. Вы с удовольствием провели время в светском обществе, я всё приметила.
Да, эта женщина права. Этим вечером падре радовался, что вновь проводит время в кругу знати, и наслаждался приятными беседами. А ведь ему уже казалось, что он навсегда утратил возможность быть принятым в светском обществе. Так что если он хочет и впредь получать приглашения в дом маркизы, придется терпеть ее капризы, сносить любые ее причуды, стиснув зубы, выслушивать разглагольствования.
— Подойдите поближе, — предложила маркиза, усаживаясь на диван. — Помните, я говорила вам, что не остановлюсь ни перед какими препятствиями? — Лицо маркизы приняло мирное, почти мечтательное выражение. Она продолжала: — Сколько женщин помимо матери любило вас, монсиньор?
— Не знаю. Думаю, только Арианна по-настоящему любит меня. Но она ребенок. В прошлом, конечно, встречались женщины, которые флиртовали со мной. Но была ли это любовь? Не думаю.
— А я думаю, что вы влюблены в эту девушку, падре Арнальдо, моя женская интуиция подсказывает, что именно поэтому вы никогда не принимали меня всерьез. Вы же знаете, что меня влекло к вам, что я даже была влюблена в вас.
— Нет, это неправда, — возразил он, отводя взгляд. — Общаясь со мной, вы всего лишь оттачиваете свое остроумие. Вот и все. Когда вы смотрите на меня, вспоминаете, как из любви к свободе запретили себе отдаваться чувствам.
— Ошибаетесь. Я любила вас. И как любила! Боже милостивый! Вы полагаете, монсиньор, моя любовь к власти мешает мне любить мужчин? Позвольте сделать вам признание, падре Арнальдо: пока мое тело еще молодо, оно остается чувственным, желает любви, предается мечтаниям, ищет наслаждений, восстает против запретов, какие я сама перед собой поставила. Но преклонный возраст уже близится. Знаете, почему старость невыносима, падре Арнальдо? Потому что она наступает всегда слишком стремительно и именно тогда, когда мы наконец начинаем чувствовать свои возможности и находить подлинные радости. Сейчас я могла бы совершить значительно больше, чем прежде. Я знаю мир, и желание жить у меня теперь сильнее, нежели в юности. Молодые люди нередко упиваются мыслями о смерти. Но чем дольше живешь на свете, тем интереснее становится жить. В нас разгорается жажда жизни, потребность мечтать. А в этот момент старость — раз! — и замуровывает нас в собственном теле. Будто бы тебя похоронили заживо, — маркиза откинулась на спинку дивана и грустно улыбнулась. — Бог обманул нас, падре Арнальдо. Он наполнил наши сердца надеждой и Сам же поставил преграды, не позволяя нам достичь всего, чего хотим.
— Вы христианка, маркиза. Если такова воля Божия, нужно принять ее. Но Господь пожелал открыть людям, что их страдания значимы и ценны. Господь сам захотел воплотиться в человека, дабы показать нам, что жизнь человеческая и страдания человека достойны Бога. Мы не вправе судить деяния Господа.
— Выходит, жалобы бесполезны, вы это хотите сказать, падре?
— Маркиза, прошу вас, не мучайте себя. Это всего лишь краткий миг уныния. Завтра утром посмеетесь над своими печалями.
— Хотите избавиться от меня? Отправить в постель и вернуться к заботам об Арианне, своей большой любви? — Маркиза подиялась. — Проводите меня в сад, — попросила она.
Он подошел к ней, взволнованный ее последними словами, и почтительно подал руку. Свет, падавший из окон зала, в котором горели сотни свечей, выхватывал из тьмы ближайшие деревья сада. Полосы света перемежались с пятнами темноты, и священник заметил кое-где в тени обнявшиеся парочки. Маркиза, несомненно, тоже видела их, и ему показалось, будто она теснее прижалась к нему.
В конце аллеи маркиза остановилась, продолжая опираться на его руку.
— Отчего вы не захотели переехать сюда? — спросила она.
Он с грустью взглянул на нее. Конечно, здесь, в палаццо, ему жилось бы куда лучше, удобнее, и светское общество оказалось бы ближе. Но его смущала мысль об опасных отношениях, какие могли сложиться у него со столь властной женщиной.
— Я и так всегда к вашим услугам, маркиза, в любое время дня и ночи.
— Мне бы хотелось быть ближе к вам.
Маркиза опустила голову ему на плечо — чисто женский жест, беззащитный, доверчивый. Он ощутил тепло ее мягкого тела. И вдруг почувствовал влечение к ней. В конце концов он ведь мужчина, а эта женщина так откровенно соблазняет его! Падре постарался отстраниться от нее.
— Не надо, останьтесь, — шепнула она, заметив его движение. — Я была сегодня искренна с вами, призналась в своей любви к вам. Понимаю, что вы отвергаете меня, я не нравлюсь вам и вы не испытываете ко мне никаких чувств…
Падре хотел было ответить: нет, она ошибается, но не успел.
— Презираете меня, верно? — спросила она, глядя ему прямо в глаза.
— Маркиза, я вовсе не презираю вас, вы это прекрасно знаете, я…
Она прижалась к нему всем телом. Священник почувствовал прикосновение ее бедер, ее живота, увидел ее пышную грудь в низком вырезе лифа. Маркиза прильнула к нему так близко, что ее губы едва не касались его губ. Она смежила веки и замерла. Прошло несколько бесконечных секунд. И тогда она в бешенстве оттолкнула его. Она походила на разъяренную тигрицу.
