Скала альбатросов - Альберони Роза Джанетта

— Но вы же пятнадцать лет провели на этих несчастных скалах! Не могли же вы совсем забыть Неаполь, жизнь, которую вели в столице… Вы не можете довольствоваться обществом крестьян, рыбаков и старых колдуний. Я открываю вам свои объятия. И не вздумайте сказать, будто отвергаете меня только из верности сану. Тут что-то другое. Может, это ваша гордыня, желание отомстить мне за все, чем обидели вас другие, и я ошиблась, унижаясь перед вами?.. Нет, вы никого не любите. Ни меня, ни свою Арианну, никого на свете. Даже Бога!

Последние слова маркизы ударили падре, словно хлыст. Ошеломленный, он прошептал:

— Я вас прощаю, маркиза. Да простит вас Бог!

Священник покинул сад с гневом в сердце. Но злость постепенно улеглась, обратившись в печаль. Он ощутил горечь отчаянного одиночества. Пятнадцать лет в изгнании! Пятнадцать лет уединения… Уступи он сейчас женщине, старавшейся соблазнить его, он стал бы ее игрушкой для забавы, ее рабом. Нет, маркиза не любила его. Ей нужен был самец. И она выбрала его лишь потому, что он не представлял для нее никакой опасности. Она хотела сделать его еще послушнее, чем прежде. И ревновала к Арианне. В ее словах явно сквозило это чувство. Мужчины ненавидят, заключил он, а женщины — ревнуют.

Он много страдал, порой даже отчаивался. Но всякий раз ему удавалось найти утешение, забывать о себе, о своей несчастной участи — стоило только окунуться в необъятность Вселенной, слиться с миром, ощутить себя частицей неведомого, которым движет лишь воля Господа.

Все неприятности происходят от нашей гордыни, внушал он себе, от того, ставим ли мы себя в центр мироздания или нет. Ведь мы всего лишь тени мысли, мелькнувшей у Бога. Господь пожелал создать всех, в том числе и его, как сотворил вот это растение, этот лист, по непостижимой для человека причине.

Священник обратил лицо к звездному небу. Мириады светил всегда восхищали его, заставляли ощутить свое бесконечное ничтожество и непостижимость деяний Создателя. Наверное, он действительно любит Арианну. И эта любовь разрывает его сердце. С одной стороны, он обожает ее как свое дитя, с другой — внезапно обнаружив, что она стала взрослой девушкой, испытывает к ней чувственное влечение.

— Господи, — взмолился падре, — просвети меня! Внеси ясность в мой разум и мою душу! И если существует во мне чувственное влечение к ней, погаси его и оставь место для одной лишь отцовской любви. Я изнемог. Господи, смилуйся надо мной!

И тут он увидел падающую звезду. Яркую, тонкую линию, начертанную на небосводе неведомой, неземной рукой. Полоска тянулась с запада на восток, туда, где должна была зардеться заря. Он понимал, что падающая звезда — всего лишь метеоритный осколок, летящий на землю. Но сердце его все равно встрепенулось.

«Загадай желание!» — говорила ему в детстве мать при виде падающей звезды.

А он как раз задумал: «Дай мне. Господи, мира, просвети мой разум и мою душу».

Вернувшись в охотничий домик, который предоставила им маркиза, падре заметил полоску света под дверью комнаты Арианны. Он постучал и вошел. Девушка сидела на кровати и плакала.

— Дорогая, сокровище мое, что с тобой? — спросил он, садясь рядом с нею на край кровати. — Возьми мой платок, утри слезы, будь умницей.

Девушка послушно утерла слезы.

— Ты даже не сняла свое нарядное платье, неужто так и сидишь тут с полуночи?

— Да, падре.

— А где Марта?

— Я сказала, что ложусь спать, и она ушла.

— Отчего же ты плачешь?

— Вы ни словом не перемолвились со мной на празднике.

— И поэтому ты плачешь? Ну, дорогая, посмотри на меня!

— И Марио тоже не замечал меня, — всхлипнула девушка. — Он все время разговаривал с молодой графиней… как ее там зовут?

— Мария Луиза Граффенберг.

Он посмотрел в окно — в ночной тьме перламутром светился горизонт далеко на востоке — и снова взглянул на Арианну. Даже эти горькие слезы не могли омрачить красоту ее глаз!

— Дорогая, ты, бесспорно, была самой красивой девушкой на балу. А Марио выполнял обязанности хозяина дома.

— Но и вы не замечали меня. Я чувствовала себя совсем одинокой!

— Я священнослужитель, детка. Я и так уже многое сделал, взяв тебя на праздник. А если бы я уделял тебе столько же внимания, как дома, люди принялись бы сплетничать. Когда не о чем говорить, люди принимаются обсуждать других. Так уж они устроены. Понимаешь, что я хочу сказать?

Она покачала головой.

— Да, ты еще слишком молода. А хотел я сказать вот что: люди стали бы злословить, будто я неравнодушен к тебе как мужчина, а не как исповедник.

— Вы, падре Арнальдо?!

— Странно, да? — улыбнулся он. — Но вот так и стали бы судачить. Ты ведь уже не дитя, дорогая, ты выросла, но пока не научилась скрывать свою любовь ко мне.

— Да, понимаю, глупо, что я не сообразила сама… А Марио перестарался, — добавила она, качая головой. — Хоть на один танец он мог бы меня пригласить. Да, он определенно перестарался.

ИСКУШЕНИЕ

Около полудня чья-то рука коснулась его плеча. Священник поймал ее, не в силах сразу открыть глаза, и прижал к щеке.

— Арианна, — прошептал он.

— Падре, падре, проснитесь, ради бога! — Марта будила его.

Услышав ее встревоженный голос, он забеспокоился:

— Что случилось?

— Маркиза, падре! Маркиза хочет немедленно видеть вас. И прислала карету.

Ошеломленный, еще не совсем очнувшийся ого сна, он сбросил ночную рубашку и надел сутану. Зачем он понадобился маркизе? Ей мало его мучений нынешней ночью? Боже, дай мне терпенья вынести эту гадкую женщину!

Он застал маркизу в гостиной. Она ходила взад и вперед, глядя под ноги, на ковер, и, подняв на него, стоящего на пороге, взгляд, без церемоний спросила:

— Почему вы ничего не сказали мне о моем сыне и вашей Арианне?

— Успокойтесь, маркиза, успокойтесь!

— Почему вы утаили это от меня? А я вчера вечером открыла вам свое сердце. Вы же обманули меня, бесчестно обманули! Вы, монсиньор Дзола, все знали, не отрицайте…

— Уверяю вас, что не…

— Вы лжец, лицемер!

— Прошу вас, успокойтесь, — строго произнес прелат, приближаясь к ней. Он приехал с желанием терпеливо, понимающе образумить ее, а не выслушивать приказы, какие маркиза отдавала управляющему. — Кто вам наговорил…

— Мой сын! Утром он пришел ко мне и выложил все начистоту. После вчерашнего праздника он принял решение: или я помогу ему жениться на Арианне, или он вообще не женится!

Падре нахмурился. И маркиза вспомнила, что этот человек — бунтарь. Он и сейчас может встать на сторону сына, помочь ему, и тогда она останется ни с чем. Нет, он еще нужен ей. Маркиза медленно прошла к своему креслу и опустилась в него. Священник не шелохнулся.

— Прошу извинить мой тон, — вздохнула маркиза, — но я в отчаянии. Понимаю, вы связаны тайной исповеди. Однако я обращаюсь к вам как к другу и прошу ответить: правда ли, что эта девушка и мой сын любовники? Или, не дай боже, вы уже обвенчали их тайком? Так или нет?

— Маркиза, поверьте, они не могли стать любовниками. С тех пор как они повстречались на Тремити, я всегда был рядом. Они просто катались на лошадях. Невинные прогулки верхом по острову. Марио ни разу не оставался с девушкой наедине. И они не обвенчаны. Я никогда не позволил бы себе такого, не стал бы венчать их тайком. Боже меня упаси! К тому же ваш сын никогда и не просил меня об этом. А попросил бы, так я отказал бы ему. Я слишком хорошо знаю вас, синьора маркиза. Ведь вы уничтожили бы обоих.

— Слава богу, хоть это до вас дошло! Вздумаете обвенчать их без моего согласия, не пощажу никого. Лишу наследства сына, выгоню с Тремити вашу Арианну, а вам самому придется прозябать в своей церкви отшельником, без гроша в кармане. Управляющий Рафаэль со всей семьей пойдет по миру. А мой сын может отправляться ко всем чертям. И все свое состояние, все владения и имения завещаю своим испанским родственникам, — маркиза резко выпрямилась и, с вызовом посмотрев на священника, предупредила: — Не забывайте, что я еще и графиня Альтамира. Я — испанка!