Томас Фланаган - Год французов
Мур шел с Мак-Доннелом к конюшне, пристыженный словами хозяина. Мак-Доннел, конечно, неглупый человек, хотя иногда несет чепуху. Как колючие кусты пустили глубокие корни, чтобы выстоять против ветров, так и Мак-Доннел врос глубоко в землю Мейо.
И словно в подтверждение Мак-Доннел сказал:
— Так не забудьте про скачки. Самый памятный праздник в году, отдохнем недельку, потом и урожай легче убирать. Господи, ну что может быть лучше скачек!
Мур вытащил из заднего кармана перчатки.
— Вы только что согласились стать членом повстанческого общества, а думаете лишь о скачках.
— Ну и что? — Мак-Доннел вывел из стойла лошадь Джона. — Ведь французы к тому времени еще не подоспеют? А придут в разгар скачек — недосчитаются кое-кого из союзников.
ПАРИЖ, ИЮЛЯ 7-ГО
Худой, угловатый человек, остроликий, большеносый, в форме бригадира французской революционной армии, шел по улице Святого Якова. Он торопился и был явно в духе. Высоким фальцетом напевал какую-то арию, прохожие оборачивались, а он приветственно махал им. Ему хотелось обнять каждого, зазвать в кафе, угостить вином, произносить тосты и по-французски, и по-английски. Его самодовольному взору он представлялся молодым, щегольски одетым офицером на прогулке по вечерней цитадели революции. Звали его гражданин Уолф Тон, некогда (и в скором будущем) житель Ирландии. Это он основал Общество объединенных ирландцев, он представлял его во Франции. И вот сегодня пополудни он получил наконец окончательный ответ от Директории.
Уже почти три года он в Париже, то полон надежд, то отчаяния. Он завалил Директорию памятными записками, провел долгие часы в министерских приемных, ублажал как мог вельмож, жалея, что беден и не может их подкупить. Денег у него и впрямь не было ни гроша, по-французски он изъяснялся путанно и многословно, когда его произвели в офицеры, ему пришлось выговорить себе жалованье вперед, чтобы купить обмундирование. А просьба его была предельно проста: он приехал в Париж, чтобы уговорить Францию послать в Ирландию войска. Шесть месяцев он не вставал из-за стола в пансионе, где квартировал, строчил бесчисленные памятные записки: об ирландских политических силах, об управлении островом, о религиозных распрях, дилетантские выкладки об ирландской обороне, целях и задачах Общества. И все это излагалось твердым, аккуратным почерком стряпчего, неумолимые факты шагали стройными шеренгами. Их, словно артиллерия в бою, поддерживала логика. А по вечерам Тон бродил по Парижу, глазел на вывески, упражнялся во французском, заговаривая с прислугой и тавернщиками. Потом бутылки три дешевого вина — и в оперу или в театр. Долгие недели ожидания провел он на жесткой скамье среди других просителей, в приемной Карно или какого иного вельможи, разложив на костлявых коленях портфель из дешевой кожи. С десяток других стран тщились завоевать расположение и помощь Республики, но победил Тон. Он бросил к ногам Директории остров под боком у Англии, населенный угрюмыми и недовольными крестьянами, которые, хоть и вооружены лишь пиками, рвутся в бой; в стране разветвленная революционная организация под началом радикалов.
В декабре 1796 года из Бреста вышла флотилия — сорок три судна, пятнадцать тысяч солдат на борту под командой великого Гоша, блистательного молодого генерала, покорителя Вандеи.[16] Рождество Тон встретил в заливе Бантри на борту «Неукротимого», сражавшегося со шквальным ветром. Закутавшись в шинель, Тон стоял на палубе, жадно вглядываясь в пустынные берега Манстера, к которым не подпускал ураган. Неделю выжидали французы в заливе, но ураган с прежней силой обрушивался на корабли, да и британские суда рыскали неподалеку, и французы снялись с якоря и отправились восвояси.
На военном совете в каюте послушного воле волн корабля Тон спорил с французами до хрипоты, тыча в схемы и карты на столе, прикрученном к полу цепью. Дайте ему французских легионеров, немного артиллерии, побольше кремневых ружей да отпустите с ним офицеров-добровольцев. Высадите его на побережье Слайго, туда ураган не дошел. Или поставьте над ним французского командира, ему, Тону, незазорно воевать и рядовым. На все согласен, лишь бы получила Ирландия оружие да отряд бывалых солдат — подмогу Объединенным ирландцам, — полных сил и жажды борьбы.
Французские офицеры — дети Революции, поднятые бог знает из каких низов, — тоже были в основном людьми молодыми. Они внимательно выслушали, отдали должное горячему молодому ирландцу, столь пылко любящему родину. Но лишь один из них вызвался взять команду на себя, молодой бригадир Жан-Жозеф Эмбер, соратник Гоша со времен Вандеи, он знал, как распорядиться повстанческими силами. Он поддержал Тона. Ему нужно две тысячи солдат и двадцать тысяч мушкетов, чтобы вооружить повстанцев. Тогда он за неделю дойдет до сердца Ирландии. А там их поддержит народ. Гош призадумался. План заманчивый и без риска для Франции. Случись удача, и Франция обретет нового союзника. Провались эта затея, Франция только облегченно вздохнет: большинство легионеров — отъявленные головорезы, по ним плачет тюрьма. Гош напомнил Тону: попади тот в плен — повесят, да прежде кишки выпустят. Тон ответил:
— Что повесят, конечно, печально, а что выпотрошат, так je m’en fiche.[17]
Что ж, подумал Гош, этот ирландский полковник привлекает: не глуп, храбр, как и новый его сторонник Эмбер, но может перегнуть палку. И он отослал обоих, сказав, что примет решение сам.
Эмбер и Тон вышли из каюты, упираясь в зыбкую палубу привычными к суше ногами, цепляясь за дубовые поручни. Эмбер не знал английского и с трудом понимал ломаный французский Тона. Их свела жажда славы, маячившей за вершинами заснеженных холмов. Ничего, думал Тон, за все издевки и насмешки красноречивее меня ответят мушкеты. Ответят, что я не сын разорившегося каретника, а незаконнорожденный отпрыск из рода Уолфов Килдэрских. Ответят мушкеты и вигам, они, воспользовавшись моими услугами, как подачку бросили мне несколько судебных дел на разбор. Тон посмотрел на крупного, широкоплечего француза. А может, и он тоже дожидается своего звездного часа? Сегодня нам благоволит удача, так рискнем, сыграем ва-банк. Накануне выдался ясный день, и он увидел на пологих холмах крестьян. Ни один не знал его имени, ни один не смог бы заговорить по-английски. Холод пробирал даже сквозь шинель, но Тон не уходил с палубы, в первый раз видел он западное побережье Ирландии и залюбовался им. Директории он откровенно высказал свои соображения: в западных графствах по сей день не привыкли к ярму и люто ненавидят Англию. И надеялся, что не ошибся, хотя он вообще не знал запада, лишь однажды провел несколько дней в Балликасле, что в провинции Коннахт, склоняя на свою сторону трусливых помещиков-католиков. Да, дикий край — побережье Бантри, и люди на холмах далекие, чужие.
Но вот Гош призвал их в свою каюту. Решение принято. С утренним отливом французы уходят, и Тон с ними. Эскадру придется расформировать. Тон стоял на палубе, то ли напевая, то ли бормоча, и смотрел на удаляющийся берег. Вернувшись во Францию, он вновь засел за памятные записки, призывая повторить кампанию. А высоко над ним, в запутанных лабиринтах французской политики, корчилась, натыкаясь на тупики, Директория. Умер Гош, опора и надежда Тона. Памятные записки множились в числе и объеме, просьбы звучали все настоятельнее. Он получил аудиенцию у очередного баловня судьбы, генерала Бонапарта, бледного, худощавого, со жгучими черными глазами. Генерал равнодушно выслушал его и распрощался. В Париже маленькая колония ирландских изгоев пополнилась новыми членами Общества объединенных ирландцев: Люинс и Напер Танди из Дублина, Бартолемью Тилинг из Белфаста. А в Гамбурге с французскими представителями встречались Эдвард Фицджералд и Артур О’Коннор. Они рассказали о распрях в дублинской Директории. Белфаст предлагал поднять восстание осенью этого, девяносто седьмого года. Дублин же настаивал на весне будущего года. Без помощи Франции Том Эммет воевать не согласен. А О’Коннор хотел в любом случае поднять народ. В Уиклоу и Уэксфорд введены войска, в Белфасте и Антриме Объединенным ирландцам приходилось туго. Еще немного, и время будет упущено.
Каждый день Тон беседовал с членами Директории, упрямо настаивая на своем. «Не исключена возможность, отвечали ему, что Франция и пошлет ограниченный контингент в Ирландию, а Голландия снарядит корабли». Осенью 1797 года голландский флот был наголову разбит при Кампердауне. А во Франции собрали английский экспедиционный корпус под командованием Бонапарта. Тону вторично удалось встретиться с генералом, он развернул перед ним карты и планы. Бонапарт молча следил за тонкой проворной рукой ирландца, порхавшей над островом, похожим на картофелину: вот каков береговой рельеф, вот бухты, судоходные реки.
