Михаил Волконский - Жанна де Ламотт
Элеонора Галигай, новая маркиза д’Анкр, обладала всеми слабостями своих одноплеменниц и верила в предрассудки..
Ее современники говорят, например, что она никогда не показывалась на улице иначе как под густым вуалем, для того чтобы предохранить себя от дурного глаза.
Смерть Генриха IV повлекла за собой окончательное возвышение супругов Кончини. Элеонора всецело управляла Марией Медичи, а Мария Медичи была правительницей всей Франции.
Маршал д’Анкр и его жена окончательно захватили власть в своих руки. Распоряжаясь деньгами королевства и видя всех вельмож королевства у своих ног, они уверовали в прочность своего могущества. Даже наследнику престола, Людовику XIII, не раз приходилось выносить оскорбления со стороны фаворитов его матери.
Но наказание за это все было ужасно, и несправедливость и жестокость судей превысила гордыню, и дерзость виновных.
Воспользовавшись однажды отсутствием королевы, Людовик XIII, сговорившись с Лином, приказал барону Витри убить маршала д’Анкр. Этот убийца, руки которого были обагрены кровью его жертвы, тут же получил маршальский жезл, а фаворит короля, де Лин, тотчас же вступил во владение огромным состоянием фаворита Марии Медичи.
Тело предательски убитого маршала было растерзано и поругано опьяневшей чернью.
Новому маршалу Витри было поручено объявить Элеоноре о смерти ее мужа и отвезти ее в Бастилию. Ее схватили, не позволив даже проститься с детьми, которых ей уже больше не суждено было увидеть…
А королева, узнав о смерти маршала и заключении своей молочной сестры, даже на словах не пожалела об их горькой участи.
– «Мне некогда думать о них! Никогда больше не говорите об этих людях! – сказала она. – Они не слушались моих советов, тем хуже для них!
Судьба Элеоноры была решена, но во время процесса дочь простого флорентийского плотника уничтожала своим великодушием и преданностью королеву Франции.
Процесс маркизы имел тройную цель: он должен был извинить, мотивировать убийство маршала, захват его богатств и скомпрометировать королеву-мать.
Допрошенная о причинах смерти Генриха IV, Элеонора отвечала с необыкновенной твердостью и ясностью, удивившими ее судей, которые были, разумеется, предубеждены против нее.
С той же энергией она защищалась против обвинения в том, что мешала розыску убийц покойного короля. Она удовлетворила все расспросы своих судей, отрицая или объясняя факты так, чтобы отвлечь всякие подозрения от себя и, главное, от королевы-матери, которую хотели во что бы то ни стало сделать сообщницей Равальяка (убийцей Генриха IV). Но новый фаворит, де Лин, его братья и несколько других вельмож и придворных требовали осуждения ее во что бы то ни стало.
Процесс раздвоился: не имея возможности поддержать обвинение в оскорблении величества, Элеонору обвинили в святотатстве: ей предъявили обвинение в том, что она при помощи магии и волшебства околдовала королеву. Ее обвиняли в том, что она обладала таинствами, различными восковыми фигурками, найденными в потаенных уголках. Ее обвинили в том, что она выписала из Италии монахов, с которыми приносила святотатственные жертвы, закалывая для этого петухов и голубей в церквах и т. д., и т. д.
На эти новые обвинения Элеонора ответила презрением.
От нее потребовали, чтобы она объяснила, каким образом и с помощью каких магических средств она овладела душой королевы, и только тут она отомстила своему другу детства, сказав: «Я овладела душой королевы только с помощью естественных и обычных средств, которыми обладает более высокий ум над более слабым.
Судьи были вынуждены удовольствоваться этим ответом.
Наконец, несмотря на то, что пять судей воздержались от голосования, был произнесен приговор. Маркиза д’Анкр была признана виновной в оскорблении величества божественного и человеческого и присуждена к отсечению головы и сожжению, с тем чтобы пепел был развеян по ветру.
– Бедная я! – воскликнула она, услыхав этот страшный приговор, и только тогда разрыдалась.
Но она только в первые минуты упала духом и, быстро придя в себя, вполне примирилась со своей судьбой. В день казни, садясь на колесницу, она сказала своему проповеднику, видя, как толпа стремится видеть ее:
– Сколько народа собралось, чтобы увидеть, как умирает бедная страдалица! – и потом прибавила: – Будет! Я совершенно равнодушна к смерти!
– Толпа же изменчива как волны морские. Она тотчас же смолкла: женщины только потихоньку плакали, а мужчины отворачивались, чтобы не видеть этого печального шествия. Ненависть сменилась жалостью.
Элеонора бодро и бесстрашно взошла на эшафот.
Дочь маршала д’Анкра умерла во время процесса своей несчастной матери. Молодой маршал д’Анкр, которому было всего четырнадцать лет, был лишен дворянства и изгнан из Франции. Брат Элеоноры, архиепископ, принужден был отказаться от всех своих должностей; он кончил свои дни в Италии. Вся семья была уничтожена!..»
Не успела Жанна де Ламотт закончить свой рассказ, как на дорожке сада показался лакей в ливрее, почтительно доложив молодой княгине, что Александр Николаевич Николаев пожаловал и велел доложить о себе.
– Простите! – сказала княгиня Мария госпоже де Ламотт, – но мне надо принять этого господина!
Жанна кивнула головой; Мария встала и пошла, а Жанна обратилась к дуку Иосифу и только тут заметила, что он спит крепчайшим сном. Он заснул под ее рассказ, потому что, конечно, хорошо знал историю Элеоноры Кончини…
27. Желтый сок травы
В тот же день, после обеда, который был подан на большом балконе, выходившем в сад, все еще сидели и весело смеялись тому, как дук перевирал русские слова, которым учила его княгиня Гуджавели, когда пришли сказать дуку, что его спрашивает Белый.
Под этим именем к дуку являлся старик с белой бородой и черной шапочкой на голове. Дук всегда принимал его немедленно у себя наверху и иногда подолгу сидел, запершись с ним один на один. Иногда же, наоборот, старик скоро уходил от дука, а затем приходил снова.
Сидевшие за столом видели через выходившие на балкон двери и окна гостиной, как старика провели по этой гостиной и вслед за ним пошел, извинившись и встав из-за стола, дук дель Асидо.
Жанна, выждав немного, тоже встала из-за стола, сказав княгине Гуджавели, что пойдет писать спешные письма, и просила не мешать ей.
Она, действительно, прошла в занимаемые ею вместе с княгиней Гуджавели комнаты в нижнем этаже, в которые ход был прямо с главной лестницы.
Войдя к себе, Жанна притворила дверь настолько неплотно, что осталась небольшая щель, и прильнула глазами к этой щели… Так она остановилась и ждала терпеливо, ничем не выказывая своего присутствия тут лакеям, которые пересмеивались между собой и фыркали на лестнице.
В чем у них было дело, Жанна не могла разобрать, потому что почти совсем не владела русским языком. Но, конечно, не ради них, этих лакеев, стояла она тут…
Лакеи вдруг смолкли, заслышав шаги наверху… Жанна насторожилась.
Она увидела, как Белый спускался по лестнице, распахнула дверь и, как бы случайно, пошла ему навстречу.
– Одну минуту! – остановила она старика, – пойдемте ко мне, я не задержу вас; мне нужно сказать вам несколько слов…
– Но мне некогда! – ответил Белый, – я тороплюсь…
– Вы торопитесь на заседание?.. Но по поводу этого заседания мне и хочется поговорить с вами!
– Так говорите здесь!
– Здесь неудобно… тут люди слышат!
– Но по-французски они не понимают.
– Кто их знает?.. А дело слишком важное!
– Ну, будь по-вашему, – пожал плечами Белый, – я зайду к вам! – и он вошел в ту же самую комнату, где говорил с Жанной, когда та возвратилась от Саши Николаича.
Но теперь она сама привела его сюда, быстро прошла с ним к окну, повернулась спиной к свету и взглянула своими быстрыми проницательными глазами, сохранившими, несмотря на ее годы, блеск молодости, прямо Белому в лицо, ярко освещенное окном.
– Я тоже хочу быть сегодня на заседании! – сказала она.
– Ты хочешь довольно многого!.. – насмешливо улыбнулся старик.
– Уж будто и многого?.. – усмехнулась и Жанна. – Я думаю, что я могла бы быть полезной…
– Как, например, в деле с Николаевым, к которому ты поехала…
– И ничего не испортила! – подхватила Жанна, – а увидела много важного… хотя бы то, где лежала у Николаева расписка!
– Счастливая случайность и ничего больше!
– Все равно, может повториться еще такая же счастливая случайность со мной… Я хочу быть на заседании и принимать участие в делах общества!
– Ты сегодня почему-то разговариваешь слишком свободно, – вдруг сказал старик, – или, может быть, мне это кажется только?..
– Может быть, и нет. Во всяком случае, разница есть в том, как я говорила с тобою прежде и как говорю теперь. Прежде я тебя боялась…
– А теперь? – спросил старик.
– А теперь не боюсь!..
