Фаина Гримберг - Хей, Осман!
Худо было в становище. Кормилица держала маленького Османа на коленях, сказывала сказку крепким голосом успокоительным:
- Было ли, не было ли, а в прежние времена, когда время текло сквозь решето, когда верблюды служили глашатаями, а блохами посыпали лепёшки, когда я качала люльку своей матери, жили двое детей. Сначала умерла их мать, и тогда отец их нашёл себе другую жену. А после и сам он умер от болезни. Покамест он был в живых, мачеха боялась обижать его детей. Но когда отец их умер, она принялась тиранить сирот и била их очень сильно. Однажды не выдержали мальчик и девочка тиранства мачехиного и побежали из дома куда глаза глядят. Бежали долго-долго. И добежали до маленькой бедной юрты. Решились проситься на ночлег. В юрте встретила детей старушка старая.
- Куда вы бежите, дети? - спросила она.
- Мы бежим от злой мачехи!
Старая старушка накормила их и уложила спать на мягких кошмах. А наутро сказала им такие слова:
- За горой есть два озера. Ты, мальчик, выпей воду из правого озера, а ты, девочка, выпей воду из левого озера. Тогда вы станете солнцем и луной.
Дети так и поступили. Дошли до озёр и выпили воды. И тотчас превратились в солнце и луну, взошли на небо и обрели покой!..
- Они и теперь на небе?
- Да, они на небе. Но иногда шайтаны и дэвы - злые духи похищают их. Тогда добрые духи стреляют в духов злых из своих луков. А нам, на земле, видятся их стрелы падучими звёздами — шихап! И если похитят девочку-луну - ай тулунджа - это предвещает голод и смерть. А если мальчик-солнце на короткое время исчезнет - гюнеш тулунджа - это предвестник изобилия... А когда солнце и луна исчезнут совсем, тогда настанет конец света[127]. Все люди, и живые и мёртвые, будут призваны на страшный суд. Аллах будет судить всех по их грехам! Все пойдут по мосту, сходному по тонине своей с волосом тонким, «сират» - «дорога» зовётся этот мост. А внизу, глубоко под ним, — джаханнам — геенна. И все праведники пройдут по мосту благополучно, а грешники падут в огонь геенны. Потому что все грехи каждого записаны в особых книгах...[128]
- Все увидят Аллаха?
- Нет, одни лишь праведники и святые!
- А другие упадут с моста?
- Можно быть не таким великим праведником и всё же не упасть с моста в огонь! А попасть прямо в рай - джанна - фирдаус - возможно, если ты верил в Аллаха. А в раю большой прекрасный сад...
Мать замкнулась в своём одиночестве. А её сын всё рос. Его и его братьев учили воинским искусствам - владеть копьём, мечом и саблей; рукопашному бою учили - драться руками и ногами, ни на мгновение не упуская противника из виду...
В двенадцать лет, ранее, чем всех прочих мальчиков, посвятили Османа, справили положенные обряды, сделали его взрослым, возрастным...
Прежде, во времена многобожия, мальчику вместо детского имени нарекали новое имя. Но по велению Аллаха и пророка Мухаммада, имя теперь нарекали после рождения.
Осману отвели большую юрту, хорошо убранную, наделили его оружием, снарядили как воина...
- Теперь и ты - эр - взрослый муж-воин! - сказал воспитатель-ортак...
* * *
Но не хочется старому Осману вспоминать сейчас жизнь свою, жизнь взрослого мужа-воина - эра. Хочется вновь и вновь обращаться памятью назад, в детство, в детство...
Наступала весна, уходили на пастбища весенние, перегоняли овец. В крепость Биледжик на реке Карасу[129] завозили всё самое ценное, такой был уговор с правителем этой крепости. Были зубчатые стены. Эти стены казались детям очень длинными, длинными-длинными... Женщины несли детей в люльках. Эту живую драгоценность всегда забирали с собой, переносили от зимних становищ на летние
- и назад - и снова назад, или вперёд... Потом отцветали маки, выцветали, сжимались в маленькие вместилища зелёные; выцветали, опадали красные лепестки, лиловели... Казалось глазам, будто зубчатые стены крепости тянутся и тянутся по горам... Других крепостей Осман тогда ещё не видывал... Он не помнил, чтобы его водили вовнутрь крепости. Он очень - до сильного сердцебиения! - боялся, когда в крепость уходил отец Эртугрул со своими ближними людьми. Мальчишки рассказывали друг другу страшные истории об этой крепости, о единственной крепости, которую они знали... Полушёпотом пересказывали друг другу страшное - будто в этой крепости, внутри неё, есть страшные темничные камеры - кауши; и будто в этих темницах держат заточенников подолгу, подолгу!.. Заманят в крепость и человек заманенный идёт по галерее длинной- длинной. Идёт, идёт, идёт... И вдруг путь обрывается в темноту. И человек уже не идёт, а летит! В эту темноту летит!.. И падает!.. И лежит на темничном полу с переломанными костями, покамест не умрёт! А может быть, не умрёт ещё долго, в страшных мучениях... Но один человек, которого заманили в крепость, не расшибся, когда упал. Он был очень ловкий, вскарабкался по каменистым стенам темничным и выбрался наружу. Пошёл, пошёл, и добрался до своего дома. Видит - становище. Пришёл к людям и назвал своё имя, спросил об отце и матери, о братьях и сёстрах. А ему отвечают:
- Да, жил такой человек среди нас, его так и звали. Только это было сто лет тому назад! Рассказывают, будто того человека заманили в страшную крепость...
Как услышал человек такое, запечалился. И тотчас начал стареть, стареть у всех на глазах. И сделался за мгновения совсем дряхлым, и умер!..[130]
После таких сказок сердце ещё сильнее бьётся в тревоге. И успокаивается Осман, лишь когда видит, как отец Эртугрул возвращается из крепости. Вот отец показался в распахнутых воротах. За ним люди его свиты несут подарки от правителя крепости Биледжик... Всё хорошо!..
Впрочем, однажды маленький Осман был и в городе. Должно быть, в Конье. Он ехал верхом, а рядом с ним ехал его воспитатель. В городе постройки были очень высокие, каменные. Высокие мечети со сводами. Духовные училища - медресе[131] (отец пытался после объяснять сыну, что это такое - медресе, но Осман был ещё слишком мал, чтобы такое понимать!)... Высокие дома облицованы были голубыми или бирюзовыми плитками... А, может, это был город Аланья[132]; и тогда, значит, Осман видел Красную башню. А, может, они останавливались в караван-сарае в Султанханы...[133] Резные разузоренные башни мечети уходят вверх, совсем вверх. Голову закинешь - даже страшно! Однако отчего-то приятный этот страх, и хочется испытывать его вновь и вновь; вновь и вновь закидывать, запрокидывать голову к высоте разузоренных голубовато-серых башен... Может быть, это в Сивасе?..[134] Или это кюмбет - маленькая купольная мечеть на берегу озера? Маленький кюмбет, похожий издали на вышитую золотыми нитями, перевитыми жемчужинами, девичью шапку... О, какие голубые, бирюзовые купола в Конье!.. А есть ведь ещё самый большой город франков и румов - Истанбул![135] Там постройки ещё выше, и площади раскидываются огромные; и храмы неверных - церкви. А возле церквей продают рабов - совсем чёрных, из далёкого жаркого далека; и совсем беловолосых, привезённых из самых северных краёв... А он был совсем дурачок; думал, будто самый важный городской товар - кетен-халва. И только для покупки этой вкусной кетен-халвы держит его воспитатель круглые деньги-монеты в поясе-кемере...
* * *
Франков он видел, когда ещё мальчишкой бегал в окрестностях становища. Он тогда забрёл к одному овечьему стаду. И вдруг собаки сторожевые яростно залаяли и припустились вперёд... Он тогда помчался следом... Бежать было хорошо, он выкрикивал, вскрикивал:
-Хей!.. Хей!..
Махал радостно руками, когда ему удавалось обогнать собак... Взбежали вместе на холм невысокий, широковатый... И вот тут-то Осман и увидел впервые франков...
На хороших конях ехали незнакомые люди в незнакомой одежде - короткие плащи, сапоги с загнутыми носками, штаны обтягивают ноги, шапки большие, круглые; усы и бороды хорошо подстрижены... Людей было не так много... Собаки исступлённо лаяли с холма... Позади пришельцев ехал один из них в длинной одежде тёмной, верхом на муле. К седлу приторочен был мешок. Этот верховой отстал от своих спутников. И вдруг собаки лающей шерстистой сворой рванулись с холма... Осман закричал что было мочи, отзывая их назад, но они не слушались... Он подумал, что они, пожалуй, разорвут беднягу... Но тот высоко вскинул палку-погоняло, принялся охаживать собак по мордам, тыкать погоняло в пасти ощеренные...
Осман продолжал звать собак. И наконец они побежали назад, по-прежнему сердито взлаивая...
Верховой на муле окликнул своих спутников громким голосом на непонятном языке. Те приостановились. Один из них направил коня прямиком к мальчику, замершему на холме. Осман не боялся; у этих людей вид был важный и не враждебный. Да и чего бояться! Он - дома, на земле людей своего рода...
