Александр Солженицын - Красное колесо. Узел II. Октябрь Шестнадцатого
Да, это выразилось тонко и изящно. Но тут, друзья, не Распутиным пахнет! – ещё не представляли кричавшие всей силы милюковского взрыва. Вот приём: прочесть по-немецки! – бегло, с лёгкостью, лишь бы прочесть, хотя б и не поняли, лишь бы не прервали:
Это – та придворная партия, которая назначила и Штюрмера. Как пишет Neue Freie Presse: “Das ist der Sieg der Hofpartei, die sich um die junge Zarin gruppiert!”
Прошло-о! Остолбенелый Варун и не пошевельнулся. Да и в зале мало кто понял, – неважно, лишь бы сказано, а переведётся в списках. Будут захлёбываться, передавая изустно:
придворная партия, сгруппированная вокруг молодой царицы!!!
А прошло – так можно ещё ударить! И, как ни в чём не бывало, снова по-русски:
Во всяком случае, я имею некоторые основания думать, что предложения, сделанные в Стокгольме германским советником Протопопову, были повторены более прямым путем и из более высокого источника.
Думцы лбы потирают, ещё не поняли. Вот преимущество профессора перед полуграмотным Чхеидзе или банальным Керенским: какие гладкие фразы, ни за что не уцепишься, а всё сказано! Из более высокого источника – значит, не ниже германского министерства иностранных дел, и более прямым путём – значит прямо русскому правительству или даже царю!
И когда из уст британского посла… тяжеловесное обвинение против того же круга лиц…
переводите сами – круг молодой царицы,
подготовить путь к сепаратному миру…
Вот она, сила парламентского слова! – как там ни стянуто, ни сплетено, но едва произнесено – и уже стынет гранитным утёсом: царица готовит сепаратный мир!!!
Никто не успевает ни сообразить, ни крикнуть, ни пикнуть: а – какие же, собственно, эти “некоторые основания”? Откуда вы, Павел Николаевич и сэр Джордж Бьюкенен, заключаете, что…?
(Ну, когда-нибудь, когда-нибудь Павел Николаевич объяснит добродушно:
Одно загадочное обстоятельство, которое мне так и не удалось выяснить. Мне как-то прислали американский журнал, в котором была статья “Мирные предложения, сделанные России”. Портрет фон-Ягова, портрет Штюрмера, а в тексте излагалось содержание статьи швейцарского журнала Berner Tagwacht. Довольно правдоподобные пункты мирных переговоров, предложенных России. Как они попали в Berner Tagwacht, какие сведения у них есть, я так и не добрался. Официальных следов в русском министерстве иностранных дел не нашлось. Однако намёки были постоянные, так что может быть тут кое-что и было.
Да, было, конечно было: статья в Berner Tagwacht, подписанная К.Р.: Карлу Радеку не на что угля было купить, да и забавно).
Ну, а раз намёки были – значит, лидер думской оппозиции имеет право обвинить русское правительство в измене!
Вот она, бомба, у ног приготовлена! Теперь её понемногу приподнимая:
Да, господа, теперь вопрос о нашем законодательстве отодвинут на второй план. С этим правительством мы не можем вести Россию к победе! (Слева: “Вер-рно!”) Прежде мы пробовали доказывать, что нельзя вести войну внутри страны, если вы ведёте её на фронте. Теперь, кажется, все убедились, что обращаться к ним с доказательствами бесполезно: страх перед народом слепит им глаза, и основной задачей становится поскорее кончить войну, хотя бы вничью, чтоб только отделаться от необходимости искать народную поддержку.
Но в кого бросать бомбу? – правительство сбежало, Родзянко сбежал, царь высоко и не придёт оправдываться. Слушай же, вся Россия!
Мы говорим этому правительству: мы будем бороться с вами
– впрочем, осторожность не мешает -
всеми законными средствами, пока вы не уйдёте!
(Слева: “Праавильно!” “Вер-рно!”)
Прямо об измене Блок не разрешил, но на предварительных заседаниях Милюков подхватил фразу: “либо круглые идиоты, либо изменники, выбирайте”. И теперь, от плеча разнося:
И не всё ли равно для практического результата,
швырнул! полетела!!!
имеем ли мы дело с глупостью или изменой? Когда власть сознательно предпочитает хаос и дезорганизацию -
взорвалась!!!
– что это: ГЛУПОСТЬ или ИЗМЕНА? (Справа – гневный шум, крики, ломают пюпитры. В центре и слева – ликование).
Ведь это кинул – не социалист, который за слова не отвечает, но лидер образованных цензовых ответственных людей! Он – зря не скажет!
Когда на почве общего раздражения власти намеренно вызывают народные вспышки – потому что участие департамента полиции в заводских волнениях доказано -
и там разбирайся, столько же доказано, как предыдущее всё: германцы под Ригой, а петроградская полиция по оборонным заводам распускает листовки на бунт – лишь бы “спровоцировать мир”?
– что это: глупость или измена?? (Ликование и гнев).
(А если через 40 лет и установят архивами, как и сейчас на глаз понятно простаку, что эти бунты всего нужнее немцам, а деньги у них есть, и агенты есть, и методы такие приняты, – ну ладно, пусть тогда и понизят профессора в ранге, не сегодня).
Вы спрашиваете: как же мы начинаем бороться во время войны? Да ведь, господа, только во время войны они и опасны. Поэтому во время войны и во имя войны мы с ними теперь и боремся! (“Браво!” Рукоплескания).Победа над злонамеренным правительством будет равносильна выигрышу всей кампании!! (Бурные продолжительные рукоплескания, кроме крайних правых).
Да-да, аплодируйте, а я тихо сойду на место. Аплодируйте, но вы сами ещё не понимаете, какую речь вы слышали сегодня. За ней установится
репутация штормового сигнала к революции!
Газетам запретят её, но страна чутьём угадает смысл белых мест. Страна встрепенётся, пролетит
электрическая искра по ней от ваших речей в этой белой зале. До сих пор Россия бродила ощупью во тьме. Она теряла цель. Она начинала уставать. Страну окутывали призраки. И вот Государственная Дума дала стране луч света! И уже затеплилась надежда! И стала возрождаться воля.
Это из скромности говорится: “от ваших речей”. Но не от речей же правых. И не от пляски Чхеидзе и Керенского. А за вычетом – одна только речь.
Действительно, господа, моменты, подобные 1 ноября, не повторяются. Запомните дату: 1 ноября – это эра!
И если я скажу:
Страна готова признать в вас своих вождей, то, за вычетом, понимайте: признать вождём – меня.
А с правительством, после измены, больше не о чем говорить.
Итак, с парламентской трибуны открыто объявлено, что монарх этой страны – изменник и состоит в сговоре с воюющим врагом. Какая же карающая десница завтра упадёт на голову клеветника?
А никакая.
Какой гром разразится над ней?
А никакой. Ведь давно уже привыкли, что общество недовольно, что общество нападает, – и сочтено хорошим тоном не унижаться до ответов.
Но если под основание трона вмесили глину измены, а молния не ударяет, – то трон уже и поплыл.
66
Могилёв напоминал огромную офицерскую гостиницу: всё время прибывали, убывали. Полковники и генералы, приехавшие с фронта, могли рассчитывать быть приглашёнными и к высочайшему завтраку или обеду – но для этого надо было заявиться, а потом ждать. Такой цели, однако, и такого желания у Воротынцева не было.
Издали видел он, как Государь перед своим домом делал смотр терской конвойной сотне, воротившейся с фронта, довольно и этого погляденья.
В офицерской столовой при Ставке многие не успевали узнать друг друга, приезжали накоротко по служебным предписаниям, уезжали, состав обновлялся от завтрака к обеду и к ужину, и за столиками сочетались всё понову. А между тем наблюдатель, сторонний духу этих людей, даже не догадался бы, что они вовсе не сознакомлены хорошо, что они не служат вместе годами. И всегда свойственная кадровым офицерам (а прапорщики не попадали сюда) взаимообязанность, так выраженная в общности формы, поведения, отдачи чести, сильно углубилась войной, уже о третьем годе, смягчились прежние мелочные разногласия между гвардией и армией, родами войск, училищами, полками; напротив: между любыми двумя офицерами-фронтовиками, оказавшимися рядом, проявлялись дружелюбие, сочувствие, даже забота, как между старыми однополчанами, – особая дружественность, когда нет обязательных служебных отношений. Одно общее все отведали, одно общее всех ждало, сегодня полковник, а завтра покойник. И если кто-то мог другому посоветовать, объяснить, помочь, облегчить, – каждый спешил это сделать по некоему высше-семейственному чувству. Их, таких, за годы войны поредело втрое и вчетверо, а долг и задача разлагались по плечам, по погонным прямоугольникам оставшихся.
