Алла Панова - Миг власти московского князя
Вздохнув с облегчением и перекрестившись, люди направились к лежащему саженях в пятидесяти пологому берегу, где снова взгромоздились на коня.
Стегнуть бы его да погнать рысью, уйти побыстрее и подальше от страшного места на реке Сити, но конь-то — один на двоих, а под ногами не накатанная санями и утоптанная сотнями копыт дорога — заснеженные поля с ямами да оврагами. Хорошо хоть луна путь освещает, да и она может плохую службу сослужить: преследователям путь указать. Однако, к счастью, их никто не думал преследовать — многочисленное войско Бурундая пировало, празднуя легкую победу, одержанную над великим князем Юрием Всеволодовичем.
До опушки леса путники добрались быстро, вступили под сень могучих деревьев и словно почувствовали себя под их защитой.
«Может, правы были предки наши, что почитали многих богов, которые вовсе и не сгинули вместе с повергнутыми в прах капищами, а приглядывают теперь за людьми — детьми своими неразумными. Коли захотят, помогают в трудную минуту. Сегодня вот конь — он будто сам на нас вышел. А река? Она дважды помогла: князя вода не взяла, перейти по истончившемуся льду позволила. Да и мороз сжалился, не прохватил до костей, — тихо покачиваясь в седле, рассуждал про себя воевода, а потом, подумав, добавил: — Конечно, и Бог тут руку приложил, без него не обошлось».
Воевода поглядывал по сторонам, подыскивая место, пригодное для ночлега, когда ощутил едва уловимый запах дыма. Остановив коня, он покрутил головой, принюхался, закрыл глаза и замер, а через несколько мгновений, свернув вправо с намеченного пути, уверенно направил коня в лесную чащу.
Там, в небольшом овражке, укрытом со всех сторон разросшимся орешником, горел костер, у него расположились двое. Заслышав неясные звуки, они притянули к себе оружие и уже готовы были забросать снегом костер, раствориться в темноте, но в этот миг сквозь тишину они услышали чей‑то глухой голос.
— Кто там? — спросил воевода.
Он решил не дожидаться, когда обнаруженные им люди скроются или неожиданно нападут. Здраво рассудив, что в эту пору и с такими предосторожностями в лесу может остановиться для отдыха только кто‑либо из оставшихся в живых русских ратников.
Рады встрече были и те и другие. Оказалось, что князя Михаила дружинники знают — видели, когда дружина, во главе которой он ехал рядом с Ратибором, проходила мимо того места, где стояли сотни ростовского князя.
Устроив поближе к костру княжича и его спутника, Степан привязал рядом со своими лошадьми уставшего коня гостей, а Добрыня развернул холстину и, смущаясь, протянул уставшим людям вкусно пахнущее зажаренное мясо.
— Отведайте нашего угощения, сразу полегчает, по себе знаем! — проговорил он и облизал измазанные пальцы.
Воевода с благодарностью кивнул, а затем встал и, подойдя к коню, отвязал заветный мешок.
— У нас тоже есть для вас угощение, рыбу и вот хлебушка Бог послал, — сказал он и дал Степану и Добрыне по сухарю. Мог бы и не делать этого, ведь путь предстоял далекий, и неизвестно, удастся ли разжиться какой‑нибудь едой, но иначе поступить не мог, видел, что и дружинники поделились последним.
Михаил, сомлев от еды и тепла, быстро уснул, а воевода со Степаном и Добрыней еще некоторое время обсуждали, как будут действовать дальше: разойдутся ли утром в разные стороны или вместе направятся к Великому Новгороду, куда надеялся добраться воевода.
Егор Тимофеевич не мог и не хотел настаивать на том, чтобы дружинники шли вместе с ними, но они сами, не задумываясь, приняли такое решение.
— Князю молодому защита надобна, а у вас, как я вижу, и оружия никакого нет, — сказал рассудительный Добрыня, — а нам теперь все рано, куда податься.
— Это ты верно приметил, ни меча, ни лука не удалось нам сохранить, хорошо хоть целы остались, и за то Бога благодарить должны, — с горечью проговорил Егор Тимофеевич и коротко поведал о том, что им с князем пришлось пережить за этот долгий день.
Степан и Добрыня слушали княжеского боярина, раскрыв рты, то и дело смахивая с глаз какие‑то соринки. Когда тот замолчал, заговорил Степан.
— Нам‑то повезло, — кашлянув в кулак, глухо сказал он. — Едва Василько Константинович к великому князю подался, сотник, земляк наш, Федот — ему, вишь, рыба надоела — послал нас дичи на вечер наловить, вот и ушли мы еще до полудня. Впятером. А как в лес вступили, разбрелись в разные стороны. Шли–шли, ни птахи, ни зверя — никого! Словно вымерли все! Забрели в чащобу, заплутали. Выбрались только под вечер, уж в сумерках. Кони устали, шагом шли, да и мы притомились, к тому же добыча наша невелика оказалась. Окромя выговора от Федота и не дождались бы ничего. А вон вишь, как все вышло‑то…
— У меня глаз острый, я издали еще заметил: на поле что‑то неладно, — заговорил Добрыня, сменив замолкшего соратника. — К опушке‑то выехали, а на том месте, где дружины стояли… темна земля от мертвых. А по телам… — Рассказчик замолчал и, глянув в сторону спящего Михаила, продолжил тихо: — Ходят кони, и поганые копьями добивают тех, кто еще шевелится… Мы постояли–постояли да и в лес назад подались, благо нас никто не заметил. Так и ушли.
— Может, скажешь, что мы могли бы в сечу кинуться, ведь при оружии были — да вот только сечи‑то никакой к тому времени не было, лишь головы бы сами сложили, — произнес с обидой Степан, ожидая услышать попрек. Однако, увидев, что воевода кивнул и явно не осуждает их поступок, он договорил миролюбиво: — Мы без оружия никуда, даже за рыбой с ним ходили — мечом боевым лед у берега кололи, — а уж в лес‑то и подавно, там ведь не знаешь, кого встретишь.
— Это верно, — кивнул воевода, — но теперь нас четверо. Глядишь, продержимся, выйдем к своим.
Выговорившись и решив, что отправятся в путь рано утром, Егор Тимофеевич, Добрыня и Степан, подкинув в костер побольше толстых сучьев, забылись тяжелым сном.
Ночью воевода проснулся от непонятных звуков, он вгляделся в темноту и в отсветах угасающего огня заметил молодого князя, который прислонился к лошадиной шее, гладил коня по морде, шептал ему что‑то и тихонько всхлипывал. Егор Тимофеевич закрыл глаза, он не хотел, чтобы князь увидел, что кто‑то стал свидетелем его слез, но запомнил их навсегда.
В черном московском небе спокойно мерцали звезды.
«Как тогда, — подумал опять воевода и вытер краем рукава влагу, застилавшую глаза, вздохнул глубоко и отрицательно покачал головой, — нет, пожалуй, они светят здесь совсем не так — ярче, веселее. Может, и жизнь в Москве по–хорошему пойдет? Наладится все наконец. Дай‑то Бог!»
До рассвета уже было совсем недалеко. Он вернулся в дом, встал перед образами, помолился, глядя на суровый лик, и решил, что обязательно должен поставить свечи в храме, где давненько уже не был.
С опаской улегся Егор Тимофеевич на лавку, но лишь опустил голову на подушку, как провалился в черную бездну.
Утром, едва встало солнце, он поспешил к княжеским палатам и, обогнув их, направился к церкви.
6. Мал городок
Размеренная жизнь горожан, заполненная изо дня в день одними и теми же заботами, с приездом князя и его дружины сильно изменилась. Те немногие, кто по каким‑либо причинам не смог увидеть, как Михаил Ярославич въехал в свой город, с завистью внимали рассказам очевидцев такого знаменательного события.
Приукрашенные донельзя, эти рассказы будоражили воображение слушателей, клявших на чем свет стоит свою нерасторопность. Число прибывших с князем людей ни у одного из рассказчиков не соответствовало действительному положению дел, но так уж, видно, устроен человек, недаром говорят, что у страха глаза велики: три сотни дружинников и неполных три десятка княжеских слуг выросли в несколько раз.
Однако доверчивые горожане не столько ломали головы над тем, где же теперь все это воинство разместится, сколько с ужасом гадали, сильно ли вырастут цены на хлеб. Опасаться было чего, опыт других говорил, что этого не избежать. Ведь прокормить такую ораву непросто, купцы не упустят своей выгоды, враз все съестное станет дорожать.
Торговцы тем временем так и эдак прикидывали, почем теперь надо продавать хлеб, чтобы не прогадать. Головоломка была не из легких, ведь они хорошо знали, что своего урожая и до прихода княжеской дружины на всех не хватало, и ясно понимали, что без привозного зерна нынче наверняка не обойтись, придется везти его из других земель, а нелегкий путь уже давно стал крайне опасен. Бродни волчьими стаями налетали и на одиноких путников, однако желанной добычей были для них купеческие возы.
И все же насколько бы ни был важен вопрос о хлебе насущном, но многих слушателей, и особенно слушательниц, больше интересовало другое: каков он, князь, женат ли, молод ли, хорош ли собой — и, удовлетворив свое любопытство, они довольно вздыхали.
