Алла Панова - Миг власти московского князя
— Спасибо, люди, на добром слове, — проговорил он, сняв шапку, а затем, опустив поводья, прижал ладонь к сердцу и поклонился.
Гул одобрения пронесся волной по торжищу.
Князь рад был окунуться в эту волну всеобщего обожания и, если б мог, продлил бы до бесконечности такое удовольствие. Надев шапку, он громко, так, чтобы слышали не только стоящие рядом с ним, обратился к краснощекому молодому купцу, который, забыв про разложенный на прилавке товар, открыв рот, смотрел на князя: — Как звать тебя, мил человек?
— Трифон зовут меня, светлый князь Михаил Ярославич, — ответил купец, и щеки, разрумянившиеся на морозце, еще больше покраснели от смущения.
— Чем порадуешь, Трифон? Что за товар в мой город привез?
— Мой город…
— Мой город…
— Что за товар… — повторила толпа.
— Кожи… Кожами торг веду, — произнес как‑то неуверенно купец, который все никак не мог поверить своим глазам и ушам, словно не понимал, что именно к нему обращается князь.
— А товар‑то хорош? — спросил Михаил Ярославич, в душе наслаждаясь произведенным на молодца впечатлением.
— Мы плохим товаром не торгуем, — пробубнил обиженно Трифон под нос и наконец, скинув с себя оцепенение, стал привычно нахваливать свой товар: — Есть кожи и для щитов, есть и для упряжи. Ежели у кого из твоих воинов подошвы прохудились, дам ему такой товар, что сносу сапогам не будет. Нужна кожа для седел — бери, не пожалеешь. Есть и русская кожа, выделанная из шкур быков годовалых, ее еще юфтью теперь называют. Надобен сафьян из восточных стран? И его могу предложить. Хочешь красный, а хочешь желтый али зеленый — какой люб? Для тех, у кого калита тяжела, припасен басманный[39] товар. Что желаешь?
— Ишь ты, как расхвалил, — с удивлением проговорил князь.
— Это точно. Не надобно ничего — а возьмешь! — заметил с усмешкой воевода.
— Пришлю к тебе моего человека. Пусть выберет. Ты уж его, Трифон, не обидь, предложи товар получше! — пряча улыбку в усы, сказал Михаил Ярославич, переглянувшись со спутниками.
— Да как же можно покупателя обидеть?! — искренне удивился Трифон. — Я и простому человеку рад, а уж для тебя, князь, расстараюсь.
— А откуда товар‑то? — спросил Егор Тимофеевич.
— Да–да, откуда? — подхватил князь заинтересованно.
— У меня самые лучшие кожи… — начал было купец.
— Это мы уж слышали, ты на вопрос отвечай, — прервал его посадник.
— Так мы из Новгорода везем, из Ростова, Вологды, иногда из Мурома или Ярославля.
— Что ж так издалека? А в Москве разве мастеров нету? — спросил князь.
— Как же не быть. У нас такую красную юфть выделывают — загляденье! — ответил Трифон. — Но мало ее, для кожи‑то живность нужна, а нашенские стада невелики. Потому и приходится то отцу, то мне, то брату моему в дальний путь отправляться, туда, куда орды Батыевы не добрались, или где они не лютовали сильно.
— Это другое дело, — с пониманием заметил Михаил Ярославич, — а то я уж думал, что земля Московская мастерами скудна. Ну, так прощевай, Трифон, не забудь про уговор наш.
— Как же можно, — широко улыбаясь, ответил купец, ловя на себе восхищенные и завистливые взгляды соседей, отвесил земной поклон всей честной компании, которая уже направилась дальше.
Князь с интересом поглядывал на разложенный на прилавках товар, проехав кожевенный ряд, миновав несколько лавчонок, увидел впереди неуклюже склонившего голову человека, который показался ему знакомым. Когда князь подъехал ближе, он увидел перед собой купца Мефодия. Толстяк мял в коротких руках шапку, отчего казалось, что он держит какого‑то увертливого зверька.
— Вот и свиделись, — проговорил князь, оторвав взгляд от нервно двигающейся шапки.
— Здоров будь, светлый князь, — расплываясь в улыбке, ответил купец и попытался согнуться в поклоне.
— А у тебя как торговля идет? — обратился к нему с вопросом князь, кивнув на небольшой прилавок, застеленный холстиной.
— Так это не мое, — отрицательно завертел головой купец, поняв, что князь не знает или запамятовал, что его дело — хлебное, и пояснил поспешно: — Моя лавка в другом ряду, там, где съестным торг идет, а здесь я сам покупатель.
— Ах, вот в чем дело, теперь знать буду, — немного смутился Михаил Ярославич и, мельком посмотрев в сторону посадника, бодро продолжил разговор: — Что ж тебя сюда привело, али жену решил обновкой порадовать?
— Ты, князь, как в воду глядишь, в самую цель попал, — потупив взор, ответил купец. — Я, вишь, давно ей ожерелье обещал, а тут случай представился, вот и решил обещание свое исполнить.
— Ну и как? Подобрал подарок? — поинтересовался собеседник, довольный тем, что угадал причину, по которой купец оставил свою лавку.
Впрочем, угадать было не сложно: на холстине были аккуратно разложены подвески и ожерелья, перстни с камнями самоцветными, шейные гривны, обручья и колты — товар столь милый сердцу и женам замужним, и красным девицам, и малым девчушкам.
— А как же, подобрал! — довольно ответил Мефодий Демидыч и, повернувшись к князю вполоборота, взял за руку и вывел вперед высокую дородную женщину с раскрасневшимся от смущения лицом. — Прасковья — жена моя, — представил он ее и поторопил: — Ну, что ж ты? Показывай князю мой подарок!
Прасковья, не в силах поднять взгляд на князя и его людей, протянула ладони, в которых переливались крупные жемчужины, похожие чем‑то на капли застывшего на морозе молока.
— Вот он, — тихо произнесла она и, оторвав взгляд от своих ладоней, наконец‑то посмотрела на Михаила Ярославича. Ухватив пальцами жемчужину, она подняла всю длинную нитку и протянула ее князю.
Тот бережно взял из ее рук жемчуг, пересыпал его из одной ладони в другую. Ощутив в руках приятную тяжесть и прохладу, он сразу же вспомнил, как в далеком детстве наблюдал за работой девушек, расшивавших скатным жемчугом княжеские одежды, как рассыпал белые горошины по столу и дул на них, что есть силы, пытаясь собрать в одну кучку, и как мать радовалась, глядя на эту забаву ребенка, с трудом одолевшего очередную хворобу.
Михаил Ярославич вздохнул, ощутил, как при воспоминании о матери теплая волна разлилась по всему телу, и, неожиданно подумав о том, что нет рядом с ним никого из близких и ему даже некому поднести дара, снова вздохнул. Князь еще раз переложил из руки в руку жемчужную нить, посмотрел, как переливается она на солнце, и отдал хозяйке, во взгляде которой увидел не только смущение, но и радость оттого, что супруг сделал ей такой замечательный подарок.
— Хорош дар! Видать, не скаредный у тебя, Прасковья, муж и дело умеет вести. Такого любить да жаловать надобно, — сказал князь, с улыбкой глядя, как от его слов залилось ярким румянцем лицо купеческой жены, которая спешно опустила голову и прикрыла зардевшиеся щеки краем сколотого под подбородком платка. — Прощевай, Мефодий, даст Бог, еще свидимся, — добавил Михаил Ярославич и натянул поводья.
Купец с благоговением проводил взглядом князя и c i ал расплачиваться с хозяином лавки, который все это время столбом стоял в сторонке, не зная, что делать. Пока он, уставившись темными миндалевидными глазами на свой прилавок, думал, есть ли у него товар, достойный того, чтобы предложить его князю, Михаил Ярославич уже распрощался с Мефодием. Ругая себя на чем свет стоит за нерасторопность, хозяин лавки поскреб пятерней смуглый морщинистый лоб, втянул крючковатым носом морозный воздух и вдруг как‑то сразу изменился в лице. Оно помолодело, разгладилось. Проникшись особым почтением к покупателю, которого знает сам московский князь, купец даже немного снизил цену за жемчуга. Приторно–сладким голосом он стал приглашать Мефодия, не ожидавшего таких перемен, заглядывать к нему в лавку почаще, а когда тот отвернулся, вложил в руку Прасковье тоненькое колечко с бирюзовым зернышком, проговорив еле слышно: «Это для дочки».
Не успели князь и его спутники отъехать от лавки, торговавшей всякими прикрасами, как Михаил Ярославич заметил еще одного знакомого.
— Ты смотри‑ка, Никита, из твоей сотни богатырь, — опередив князя, с некоторым удивлением проговорил воевода.
— И то правда, — сказал сотник и окликнул стоявшего саженях в пяти дружинника: — Эй, Прокша, никак обновку присмотрел?
— Да нет, не могу по себе ничего найти. Все не впору, — повернувшись к сотнику, спокойно ответил Прокоп и приложил к своей широкой груди рубаху, которая была явно мала для него.
— Где ж на такого рубаху найти, — со смехом сказал князь, остановивший коня за спиной дружинника.
— Ой, Михаил Ярославич! — удивленно воскликнул Прокоп, оборачиваясь на голос, поклонившись в пояс, пробасил: — Прости, князь, не заметил. — Затем, почесав затылок, с грустью посетовал: — Я уж весь торг обошел, да рубахи никак не найду. Пообносился, а здесь все рубахи мне узки да коротки.
