Серж Арденн - Черный граф
– Вы право ставите меня в неловкое положение, монсеньор. Неужели вы различаете каким-либо образом хитрость одного человека от хитрости другого?
– Да Бутилье, да и ещё раз да! Мне претит принимать за хитрость, обычную, вероломную глупость. Хитрость, которую, к слову, вы узрели в месье де Сигиньяке, это одна из граней ума, не иначе. Я не встречал ни одного глупого хитреца. Если дурак задумает хитрить, то от его плутовства, за туаз, разит разоблачением, я уж не говорю о том, что за сто лье можно разглядеть простоту и безысходность сего незамысловатого предприятия. По-настоящему хитрый человек обставит всё так, что оставит всех не у дел, и никто, при этом, не сумеет распознать подвоха, тем более заподозрить плута. Если вы когда-нибудь вознамеритесь кого-либо обмануть, сделайте это красиво, чтобы тому, кого вы обвели вокруг пальца, было приятно об этом вспомнить. Если же вы попадетесь – вы глупец, не иначе. Я отношусь с уважением к хитрецам, и полагаю хитрость виконта де Сигиньяка, поставленная нам на службу, несомненно, ещё принесет пользу.
1 «Надежными людьми могут называться лишь люди умеющие скрывать свои мысли» Сия фраза приписывается Иуде Искариоту.
ГЛАВА 14 (108) «Встреча на улице Сент-Катарин»
ФРАНЦИЯ. ПАРИЖ.
Яркое горячее солнце взошло над Парижем, оставив влажным сумеркам, до полудня, возможность скрываться в тени зданий и оград, с каждым часом отвоевывая их жалкие владения, тающие островки хмурой, ночной прохлады. Сонный город, с отступлением полумрака, наполнился цокотом копыт и грохотом экипажей, а так же голосами просыпающихся горожан, переносящимися, из тесных спален и столовых, во дворы, на улицы и площади. В этот ранний час, под сенью нависших над мостовой домов Сент-Антуан, со стороны Бастилии, по покрытому нечистотами и соломой булыжнику шел человек. Мужчина был закутан в старый выцветший плащ, и дырявую, надвинутую на глаза шляпу, не позволявшую разглядеть лица незнакомца. Добравшись до перекрестка, где за мрачной изгородью возвышались монастырские шпили, он свернул на улицу Сент-Катарин, и, замедлив шаг, направился к одному из особняков, чья черепичная крыша, видневшаяся над оградой, утопала в густой зелени фруктовых деревьев.
Добравшись до ворот украшенных парой островерхих башенок, подобных башням угрожающе торчащим над крышей дома, он осмотрелся, и, перейдя на противоположную сторону улицы, укрылся в сумраке арки, что вела в небольшой дворик. Прислонившись к жалкого вида стене из грубого камня, незнакомец, из-под обвисших полей шляпы, устремил взор на калитку в изгороди, окружавшей интересующее его здание, принадлежавшее графине де Бризе, и располагавшуюся примерно в полдюжины туазов от места нахождения наблюдателя. Безошибочный выбор столь удобной позиции для слежки, свидетельствовал о том, что мужчина явился сюда не впервые, за тем, чтобы подглядывать за особами, вознамерившимися посетить особняк графини, хотя до настоящего времени, сей короткий список составляли лишь слуги хозяйки дома, угольщик и несколько торговцев.
Время протекало неспешно, напоминая о своем движении набатом с колокольни Святой Екатерины. Улицы уже наводнились пешеходами, повозками, каретами и паланкинами, проплывающими по узкому лабиринту, отдаляя настороженный взгляд соглядатая, от интересующей его двери. Наконец звон колокола оповестил о наступлении полудня. Мужчина не двинулся с места, лишь оглядев узкое пространство улочки, что тянулась вправо и влево от калитки. Не обнаружив ничего, из того, что могло бы его заинтересовать, он достал из-за пазухи краюху черствого ржаного хлеба, разломил её на две половины, и, спрятав под полой плаща одну из них, жадно принялся за другую. Отобедав, незнакомец, глубоко вздохнув, слизал с ладони крошки, вновь погрузившись в ожидание. Прошло не многим больше часа, как человек, устремивший взгляд в толпу горожан, спешащих по улице со стороны крепостной стены, вдруг вздрогнул, и метнулся, укрывшись за углом, будто узрев кого-то, с кем встреча сулила смертельную опасность. Прерывисто дыша, он прижался к стене, казалось, размышляя над тем, как ему быть. Наконец решившись, наблюдатель, покинув укрытие, устремился навстречу офицеру, облаченному в алый плащ, кардинальского гвардейца. Разглядеть на парижской улице человека в столь пестром платье, не представляло ни малейшего труда, особенно если знаешь чего искать, поэтому наш соглядатай, не торопясь приближавшийся к гвардейцу, пристально наблюдал за ним, беспокойными зрачками отыскивая в толпе. Кардиналист, поравнявшись с калиткой, служившей всё это время объектом наблюдения нашего незнакомца, огляделся по сторонам, тут же заметив спешащего к нему молодца, закутанного в плащи, с надвинутой на глаза шляпой. Рука гвардейца скользнула под полу плаща, привычным отработанным движением нащупав рукоятку длинного стилета, а оценивающий недобрый взгляд, врезавшийся в неизвестного, будто невидимое препятствие, остановил его. Человек в плаще, приблизившийся к офицеру на расстояние нескольких шагов, сорвал с головы шляпу, поклонился и дрожащим голосом произнес:
– Мессир, прошу простить меня! Простить и выслушать, ведь вы есть ни кто иной, как Ваше Сиятельство, граф де Вард.
Дворянин, прищурив глаза, с ног до головы, взыскательно оглядел незнакомца. Догадавшись, что граф не признал его, несчастный вновь заговорил.
– Вы не узнаете меня? Я Гаспар, слуга господина де Сигиньяка!
– Ах, да! То-то, я смотрю знакомое лицо!
В знак доброго расположения, дворянин хлопнул слугу по плечу. Но вдруг улыбка исчезла с лица Гаспара, он, вытянув шею, как можно ближе приблизил губы, к уху де Варда, доверительно прошептав:
– Господин де Вард, у меня к вам важное дело, если вы направлялись в этот дом. Дом, который принадлежит графине де Бризе, если меня не обманули?
Граф больше с подозрением, чем удивленно, взглянул на слугу.
– Нет, не извольте беспокоиться,…я сам признаться, ужас как боюсь. Я, если вы позволите, хотел бы поведать вам одну историю,…а вы уж сами решайте, что со всем этим делать.
ГЛАВА 15 (109) «Аббатство Мобюиссон»
ФРАНЦИЯ. МОНАСТЫРЬ, БЛИЗ ГОРОДКА ПОНТУАЗ.
Близко к полудню, у ворот святой обители, цистерцианского монастыря Мобюиссон, что немногим более четырех лье к северо-западу от Парижа, остановился экипаж.
Возница, мужчина лет сорока, в темно-зеленом плаще, из тяжелой непромокаемой ткани, оглядел с высоты кучерского сиденья пустынную дорогу, что тянулась меж оградой аббатства и полоской молодого леса, после чего, кряхтя и причитая, спустившись на землю, приблизился к тяжелым монастырским воротам. Оглядевшись еще раз по сторонам, он дернул за конец грубой пеньковой веревки, привязанной к ржавому металлическому крюку, скрывавшемуся на высоте около двух туазов, в квадратное отверстие, проделанное в кладке древней каменной изгороди. Из-за ограды донесся негромкий звон колокольчика, очевидно, возвещавшего привратника о прибытии гостей, после чего за воротами, послышался едва уловимый шум, переплетающийся с приглушенными женскими голосами. Наконец раздался металлический лязг засова, предшествующий скрипу отворившегося оконца, прорезанного в толще ворот, где за мелкой решеткой появилось личико одной из «белых монахинь», как называют сестер цистерцианского ордена.
Сорвав с головы широкополую шляпу, кучер поклонился сестре-привратнице, и осипшим голосом промолвил:
– День добрый сестра.
Миловидное, будто восковое личико цистерцианки, вдруг коснулась ироничная улыбка, при виде грубого возницы, неуклюже пытающегося изобразить благочестие.
– Добрый, Слава милостивому Господу нашему.
Приветливо ответила она, перекрестившись.
– Простите Бога ради, имею просьбу к вам, от имени моего господина, которая и привела нас, двух усталых путников, в вашу Святую обитель.
Смиренно, теребя в руках старую шляпу, вымолвил мужчина. Не закрывшееся оконце, несомненно, свидетельствовавшее о неослабевающем внимании привратницы к просьбе незнакомца, заставили возницу заговорить скороговоркой.
– Видите ли, мой уважаемый хозяин, добрый католик и чуткий человек, прибыл в ваше аббатство по просьбе Его Сиятельства графа де Ля Фер, чья племянница Её Милость, виконтесса де Монтрей, мадемуазель Беатрис Мари-Луиза де Силлег, что в настоящее время, прибывает в вашем монастыре, но по случаю совершеннолетия, вскоре покинет его, слава Иисусу.
Возница перекрестился, отчего, на миг, потерял нить собственной мысли.
– Да, так именно с этим связан наш приезд.
– Вы, очевидно, говорите о послушнице Марии?
– Да-да, о ней, о Беатрис Мари-Луизе де Силлег.
– И, что же это за просьба, которая заставила вашего хозяина отправиться в путь?
– Видите ли, господин де Ля Фер, добрый приятель моего хозяина, велели, непременно, передать мадемуазель де Силлег несколько слов, всего несколько слов, но это, смею заверить, очень важно.
