Нид Олов - Королева Жанна. Книги 1-3
— Именно этого я и хочу, о мудрейший! Сделай это, и ты получишь богатейшую награду!
Вперед выступил Альтисора.
— Войска! — взревел он, громыхая ржавыми доспехами. — Все вы покрыли себя славой настолько, насколько это было возможно! А теперь стройся! Мер-ртвецов не трогать, пусть валяются! Кто дал себя убить, тот трус и пр-редатель! Оставьте их в пищу воронам, пр-роклятье Сатаны!
Остатки пестрых и черных войск построились и двинулись к парадному крыльцу. Впереди на плаще несли Эльвиру Звучал траурный марш, сочиненный, впрочем, на мотив широко известной простонародной песенки.
Наш Гаспар в лису стрелял,
Себе в голову попал,
Его звери схоронили,
Слезы горькие пролили.[24]
Эльвира кусала губы, чтобы не улыбнуться. Жанна, следуя за ней верхом на лошади, тоже зажимала себе рот. Господа отменно владели собой: лица у них были торжественно-печальные, как требовалось по сценарию.
На парадном крыльце уже стояли две длинные скамьи, покрытые коврами. Эльвиру положили на одну из них, сложив ей руки на груди. Гроненальдо прогнусил:
— Король, король, чтобы оживить твоего брата, нужна всего одна жизнь. Здесь есть Андрогин, у которого как раз есть одна лишняя. Я возьму ее и отдам Черному Принцу, э?
— Заранее благодарю тебя, мудрейший! Где Андрогин?
Графиня Альтисора величественно легла на спину рядом с Эльвирой. Гроненальдо взял ее руку и положил Эльвире на грудь.
— Теперь смотрите все. На пятнадцатой секунде произойдет чудо. Эй, музыканты, ээ, бездельники!
Оркестр заиграл уже просто «Нашего Гаспара». Гроненальдо делал пассы над лежащим, выкрикивая в такт:
— Две секунды… три секунды…
Эльвира первая не выдержала и расхохоталась. И тогда хохот овладел всеми.
— Ой… мудрец… — простонала Эльвира, — сейчас я умру по-настоящему… от смеха…
Гроненальдо заявил:
— Таинство оживления не было доведено до конца. Черный Принц, и ты, Андрогин, вы в легкомыслии своем ожили слишком рано и потому проживете слишком мало. Через три года вы умрете в страшных мучениях…
Эта реплика также не входила в сценарий, но на нее никто не обратил внимания.
Потом был парадный обед по случаю счастливого окончания войны. Обедали вместе с войсками, не снявшими своих машкер. Столы были поставлены покоем во дворе, потому что такая орава не поместилась бы даже в Большой зале замка. Но так было даже лучше. Погода стояла ясная и теплая, легкий ветерок трепал скатерти и шевелил цветы на столах.
Вино лилось рекой, и пушки палили без устали — Белый и Черный принцы многократно пригубливали свои бокалы во здравие самих себя и господ холопов. Фригийский дикарь снял свою меховую накидку, и только тогда Жанна смогла узнать Рибара ди Рифольяра, графа Горманского.
Перед тем как сесть за стол, Жанна спросила его:
— Граф, вы очень мило говорите по-фригийски, где вы научились этому языку?
— О Ваше Величество, ведь мои феоды расположены у границ Фригии, у меня почти половина вассалов — фригийцы.
— Это очень полезно, — сказала Жанна. — Но об этом потом, сегодня оставайтесь… как вы рекомендовались?
— Qotxanamtalxan, Ваше Величество, сиречь Маленький Пес. Это древнее языческое имя одного фригийского князя.
— Котхамантам… тан… Нет, это ужасно! И фригийцы на этом в самом деле говорят?..
Вильбуа, сбросив сутану, вдруг оказался в роскошном венгерском костюме. Государь спросил:
— Эй, прелат, где же ты?
— Король, я перевоплотился, ибо многолик есмь, — ответствовал Вильбуа с надлежащим смирением.
— Качество полезное, но опасное, падре, — заметил Моисей Рубаго, сидящий по правую руку от государя. — Подобными волхвованиями можно свести себя на нет.
Вильбуа не остался в долгу:
— Ты прав, Моисей, такая опасность существует, но не для меня. Ибо меняю обличие, но не сущность…
Жанне почудился в этих словах скрытый намек. Но Вильбуа не мог ведь знать тайны герцога Марвы. Она поспешно сказала:
— Что же ты молчишь, егермейстер?
— Что должен сказать я, о король?
— Почему мы не слышим ничего об обещанной нам охоте?
— О король! Охота ждет тебя завтра с восходом солнца!
Ночью прошла гроза. Она вымыла лес, поля и замок для нового праздника. Солнце взошло на чистом прохладном небе.
Охота собралась быстро. Все уже сидели на лошадях, когда на крыльцо вышла Жанна в своем мальчишеском костюме.
— Пора, пора, господа. Солнце уже высоко.
Атхальский лес встретил их ароматами влажной листвы, трав и цветов. Они пересекли речку через брод и углубились в чащу кленов, дубов и орешника. Жанна, отпустив поводья своего белого коня, с наслаждением вдыхала лесные запахи. Чириканье ранних пташек не нарушало лесной тишины. Отметив, что в лесу тихо, Жанна подняла голову и обнаружила, что осталась одна: охотники свернули куда-то в сторону. Она улыбнулась. Ей именно это и нужно было сейчас: побыть немного одной. Заблудиться она нисколько не боялась — королева не иголка, и сейчас ее уже, наверное, ищут. Ну и пусть поищут. Она беззаботно ехала дальше, прямо в зеленую мглу, косо прорезанную дымными лучами солнца.
В седельной кобуре у нее лежал томик Ланьеля. Она достала его и, вынув левую ногу из стремени, уселась по-дамски. С непривычки сидеть верхом у нее болели бедра.
Она раскрыла книгу и склонилась над ней. Белый конь плелся шажком, то и дело останавливаясь; тогда Жанна щекотала его шпорой, и он шел дальше. Стихи волновали сердце, кружили голову; она впитывала, всасывала их в себя.
— А вот это… — прошептала она, — это словно про меня.
Закинув голову, она медленно прочла вслух:
Распались пылью
Ночные крылья
И окропили
Луга росой.
Пылают зори,
И синь, как море.
Исчезло горе,
Пришел покой.
Царю, владыке,
Кто солнцеликий.
Поклон великий
С восторгом шлю,
Цвети, природа,
Красуйтесь, всходы,
Леса и воды, —
Я вас люблю…
— Ваше Величество! — окликнули ее сзади.
Жанна вздрогнула и обернулась. Ее нагонял Вильбуа, одетый в давешний венгерский доломан. Он уже издали увидел, что помешал ей, и ему стало неловко. Он сорвал шапку-гусарку и поклонился.
— Простите, Ваше Величество, я потревожил вас…
— Нет, нет, принц, — ласково сказала Жанна, — если это вы, то никто меня не потревожил… А вам, знаете, очень идет этот венгерский костюм. У меня нет причины льстить вам, поэтому верьте, что я говорю искренне…
— А если я в свою очередь скажу, что Ваше Величество в этом белом наряде так хороши, что способны свести с ума, то вы можете мне не поверить… более того, Вашему Величеству может показаться, что здесь не я, а герцог Марвы.
Жанна рассмеялась и докончила фразу:
— …а этого не хотели бы ни вы, ни я, правда?
Она увидела между деревьями еще каких-то охотников; но они не решались приблизиться, видя ее с принцем.
— Ваше Величество, — сказал принц, — олени уже близко. Все собрались на поляне… Но я не вижу вашего мушкета. Егермейстер посмел забыть о вас?
— Нет, он предлагал мне. Но я отказалась. Я не хочу стрелять в оленей.
Она снова села по-мужски и положила книгу в сумку. Она была так хороша, что у Вильбуа сердце подступило к горлу.
— Я понимаю, — сказал он. — Черный Принц тоже без мушкета. Если так… — Он снял с седла свой мушкет и закинул в кусты.
— Что вы делаете? — воскликнула Жанна. — Вы с ума сошли!
— Весьма возможно, Ваше Величество. Я буду настаивать на запрещении охоты… — Он как-то виновато улыбнулся. У Жанны просто руки чесались погладить его по лицу. Она не смогла вполне удержать себя и коснулась его плеча.
— Нельзя, сеньор гусар, — сказала она, — если мы сделаем еще и это, господа взбунтуются в тот же день…
Они выехали на поляну, по краю которой вытянулись, верхом на лошадях, все охотники. Эльвира издали поскакала к Жанне:
— Жанета, ты заблудилась?
— Так, немножко. Принц меня выручил. А почему все верхами?
— Это Лианкар придумал. Я полагаю, ему надо показать себя перед Вашим Величеством… ходит слава, что он меткий стрелок, но ведь ты еще не видела этого. Уговорил всех стрелять сверха. У него и лошадь ученая, не боится выстрелов… Вот, я все тебе рассказала, вот это место для тебя…
Жанна заняла свое место рядом с Лианкаром. Герцог Марвы, все еще в обличии Моисея Рубаго, лучезарно улыбнулся ей. Она ответила ему также улыбкой, довольно-таки вымученной.
Показался олень. Все спешно приложились, открыли пальбу. Белый конь Жанны прядал ушами и топтался на месте от треска мушкетов; ей приходилось сдерживать его. Рыжая лошадка Лианкара стояла как вкопанная, даже ухом не вела.
