Сергей Мосияш - Фельдмаршал Борис Шереметев
— Что ж тут не понять, — сказал Петр. — Сам же говоришь, палкой кинь в собаку — в шведа попадешь. А шведский-то приговор ему какой?
— Ах да, да… А я и не смекнул. Верно, он же для шведов изменник.
— Решаем так, Прокофий Богданович, ты в Посольском приказе начнешь переговоры со шведами, мы с Федором Алексеевичем здесь, в Преображенском, с саксонцами. Одновременно. Понял?
— Что ж не понять-то, Петр Алексеевич. Токо о чем мне с ними говорить? Они мне за эти месяцы надоели хуже горькой редьки, плешь переели. Теперь ты им надобен. Ты.
— Вот и начни с обсуждения протокола. Вспомни, как нас в Голландии да и в Вене мурыжили с протоколом. С того и начни: царь, мол, готов вас принять хоть завтра, давайте обсудим протокол. И тяни с ними, пока я с саксонцами вожусь.
Пятого октября начались переговоры одновременно со шведами в Посольском приказе и с саксонцами в Преображенском. Поскольку в Преображенском разговор шел о союзе против шведов, Петр счел целесообразным пригласить туда и датского посланника.
— Интерес один, тема одна, пусть присутствует.
Высокие стороны сели за один стол, но по разные стороны его. С одной стороны царь Петр, имея под правой рукой переводчика Шафирова, а слева генерал-адмирала Головина. С другой стороны генерал-майор Карлович и так называемый Киндлер, одетый в расшитый золотой и серебряной нитью кафтан, в волнистом парике, столь надежно прилаженном, словно это были родные его волосы. Белоснежная сорочка по вороту была повязана белым же бантом. Лицо холеное и довольно симпатичное, хотя и несколько женственное.
Хотел Петр для равновесия присовокупить к саксонской стороне и датчанина, но тот неожиданно уперся:
— Я здесь посижу, в сторонке, — пробормотал Гейне.
— Как ему будет угодно, — сказал Петр Меншикову, пытавшемуся затащить датчанина за стол. — Пусть сидит в углу. Оставь его.
Меншиков удалился из комнаты, его дело было следить, чтоб сюда никто не вошел и чтоб была исключена всякая попытка подслушивания происходящего в комнате кем бы то ни было.
Петр был одет в простой шкиперский костюм и, пожалуй, этим резко отличался от всех присутствующих, даже от своего переводчика.
Переговоры начались, как обычно, с обоюдных приветствий и уверений в дружбе и приязни одного монарха к другому. После этого генерал Карлович выложил на стол листы бумаги и подвинул их через стол царю.
— Вот, ваше величество, мемориал моего короля вам. Прошу ознакомиться. На его основе, надеюсь, мы и составим наш договор.
Петр взял листы, взглянул на них мельком и передал Шафирову:
— Петр Павлович, к завтрему переведешь и представишь утром мне.
— Слушаюсь, ваше величество.
Мемориал был написан на немецком языке. Если разговорную речь Петр понимал и даже мог сам немного изъясняться, то написанное для него было за семью печатями.
— Итак, господин генерал, пожалуйста, в двух словах, что предлагает нам король Август?
— Мой король предлагает заключить наступательный союз против Швеции. В мемориале оговорено, кому и что отходит. Вам — России — отойдет Карелия и Ингерманландия.
— Попросту Ижора.
— Да, да, ваше величество, и вы сразу получаете выход к Балтийскому морю.
— Благодарю вас, генерал, — молвил царь, но иронию его уловили лишь свои. Карлович воспринял реплику царя за чистую монету, видимо из-за разницы языков.
— Эстляндия {111}, Лифляндия {112}, Курляндия {113}, — продолжал бодро Карлович, — естественно, подпадают под юрисдикцию моего государя, курфюрста саксонского и короля польского Августа II.
«Не успел я изготовить короля, — подумал Петр, — как он эвон чего заглотить сбирается Прыток, друг мой, ай прыток». Но вслух спросил:
— Какими же силами располагает король для столь блестяще задуманной кампании?
— У него двадцать тысяч доброго саксонского войска, готового хоть завтра вступить в бой. Ну и рано или поздно он заставит воевать на нашей стороне и поляков. И потом, шведов прищемит в Голштинии {114} король датский {115}. Я думаю, посланец его подтвердит мои слова, — Карлович обернулся в сторону сидевшего в углу Гейнса.
— Да, да, — несколько смутился тот. — Мой король тоже готов выступить.
— Вот видите, ваше величество, мы все готовы. Дело за вами.
— Благодарю вас, генерал, за столь обстоятельное освещение положения. Мы вступим в этот союз обязательно, но начнем боевые действия не ранее как заключим мир с турками. Не ранее. Я это и королю говорил в свое время.
— Но когда это случится?
— Не знаю, генерал. Это ведомо лишь Всевышнему.
— Но вы готовы подписать договор?
— Я готов подписать, но с условием.
— Каким?
— Чтоб о нем раньше времени не узнали шведы. — Говоря это, Петр выразительно взглянул на Киндлера.
Тот принял этот взгляд на свой счет, молвил твердо, с легким оттенком спеси:
— Большего врага, чем я, ваше величество, шведы не имеют.
— Я полагаю, Киндлер им и не интересен, — усмехнулся Петр. — Вот Паткуль — это другое дело.
Карлович и Паткуль переглянулись, у саксонца на губах явилась виноватая улыбка.
— От вас, ваше величество, ничего невозможно утаить.
— Если вы призываете меня в союзники, я полагаю, и ничего не должны утаивать.
— Простите, ваше величество, мы вынуждены были это сделать. В Москве сейчас столько шведов, а Иоганн Паткуль осужден стокгольмским судом к смерти. Вы должны понять нас…
— Я понимаю, генерал, но я не швед, слава Богу. И полковнику Паткулю незачем меня бояться.
После некоторого замешательства, вызванного разоблачением царем инкогнито Паткуля, посланцы Августа, перекинувшись несколькими словами, достали еще один лист бумаги. Карлович развернул его перед Петром. Лист был чист.
— Вот, ваше величество, наш король уже подписал договор. — Генерал ткнул пальцем в низ листа, и Петр обнаружил там закорючку-подпись короля. — Он надеется, что и вы подпишете оговоренное ранее вами в Раве Русской.
— Разумеется, генерал, я подпишу договор, но не чистый же лист…
— Мы его сегодня заполним, а при следующей встрече вы поставите подпись рядом с королевской.
— Хорошо. Но только давайте договоримся, чтоб не испортить этот лист с драгоценной подписью короля, вы вначале составьте договор вчерне, переведите текст на русский с помощью нашего переводчика, вот Петра Павловича Шафирова. Потом я прочту его, сделаю свои поправки. Вот тогда перебелите начисто на листы с подписью короля. Я надеюсь, у вас два листа с его подписью?
— Даже четыре, ваше величество.
— Зачем так много?
— Его величество сказал: вдруг какой испортите, берите в запас.
— Вот и отлично. Один экземпляр будет на немецком, другой на русском языке. Я оба и подпишу.
Тут подал голос и датчанин:
— Ваше величество, а с нами?
— А у вас что? Тоже есть листы с подписью короля?
— Нет. Но я уполномочен.
— Ну и я уполномочу своего думного дьяка из Посольского приказа, с ним и подпишете.
— Спасибо, ваше величество.
Вечером Возницын был у царя. Петр спросил:
— Ну как там шведы?
— Согласились вырабатывать протокол.
— Ну и слава Богу. Тяни насколько возможно.
— Да уж сегодня проспорил с ними полдня.
— О чем?
— Да требуют, чтобы вы, ваше величество, поклялись на кресте и даже поцеловали крест.
— Гм!.. — Петр достал глиняную трубку, стал набивать табаком. — А ты им, Прокофий Богданович, что на это?
— Я говорю, сие было на Руси полтыщи лет назад, при Мономахе еще {116}.
— Правильно отвечал, Прокофий. Молодец!
— Тогда, говорю, договора не писались, потому и было распространено крестоцелование. Государь, говорю, подтвердит на аудиенции Кардисский меморий, того и довольно.
— Верно, Прокофий.
Петр встал, склонился над свечой шандала, попыхивая, прикурил. Пустил дым, затянулся с наслаждением.
— Знаешь что, Прокофий Богданович?.. — И, прищурясь, умолк царь, глядя на кольца дыма. — Знаешь, надо пустить им пыль в глаза.
— Как, Петр Алексеевич?
— А просто: заложи в протокол королевские почести, строй полков, гром барабанов, ковровую дорожку. — Петр засмеялся. — Подумай, может, и салют в честь дорогих друзей шмалянуть? А? Ну а если моей подписи потребуют…
— Не потребуют, Петр Алексеевич. Я им сказал, мол, не дело новую подпись царя просить. Есть рука покойного государя — вашего отца, и довольно.
— Что, отец действительно подписывал этот договор?
— Да нет. Тогда за царей бояре подписывали.
— А если узнают они?
— Откуда? Почитай, дело сорок лет тому было, уж быльем поросло. Цари, помазанники Божьи, до подписи не опускались, для того бояр хватало.
