Родион Феденёв - Де Рибас
Через бывшие меньшиковские покои, в которых стены и даже потолок были облицованы сверкающим голубоватым голландским кафелем, Рибас прошел в кабинет, где матово светились ореховые панели, а Бецкий сидел перед секретером под портретом Петра I. Рибас поклонился.
– Рад видеть вас в добром здравии, генерал.
Но Бецкий молчал, испытующе смотрел на вошедшего, слегка повернув к нему голову, отчего складки шеи накрыли шитый золотом ворот кафтана. Рибас, наконец, решился и дрогнувшим голосом, мучаясь собственной непоследовательностью, произнес:
– Я имею честь просить руки вашей воспитанницы, генерал.
– Вы говорили об этом с ней? – последовал суровый вопрос.
– Почитаю своим долгом сначала узнать ваше мнение.
Генерал вздохнул, раскрыл табакерку, но табак нюхать не стал.
– Все зависит от Насти, – сказал он. – Как она решит, так тому и быть. Приезжайте к нам завтра, официально, в три часа. – И генерал заулыбался, стал прежним, приветливым Иваном Ивановичем: – Что поделываете хорошего? Продолжаете свои занятия? Это превосходно. Почему я вас не видел вчера?
– Но вы принимали в корпусе какого-то генерала.
– Генерала? – удивился Бецкий. – Кто вам сказал?
– Караульный.
Бецкий засмеялся:
– Я обязательно скажу Дени, за кого его тут приняли солдаты. Вчера в корпусе был мой друг-философ Дени Дидро. Он гостит в Петербурге по личному приглашению императрицы. Представьте, по дороге из Парижа Дени даже не заехал в Берлин – так он не любит Фридриха. Мельхиор Гримм обязательно напишет об этом. Европа должна знать, кого предпочитают философы и куда они стремятся даже на склоне лет.
Виктор Сулин согласился сопровождать Рибаса во время официального визита, но сказал:
– Со стороны может показаться, что вы выбираете легкий путь. Действительно, Бецкий богат. У Настасьи Ивановны прочное положение при дворе. Но я предвижу для вас немалые трудности.
– Какие именно? – спросил Рибас.
– Всему свое время. Но не удивлюсь, если в один прекрасный момент вам захочется все бросить и бежать.
– Бог мой! – воскликнул Рибас. – Объясните ваши предположения!
– Все начнется с двух перемен: перемены подданства и религии.
Действительно, когда на следующий день в три Виктор и Рибас были в домашнем кабинете Бецкого и после ничего не значащих фраз секретарь Марк Антонович был послан за Настей, Иван Иванович благодушно сказал кандидату в женихи:
– Этому браку будет много препятствий. Сейчас явится первое.
Препятствие в лице Насти явилось в голубом платье-полонезе. Две голубые ленты в отливающих медью волосах казались Рибасу вымпелами чистоты и покорности.
– Душенька, майор просит твоей руки, – объявил Бецкий.
Настя ответила просто и не выказывая волнения:
– Я согласна. Но… – Она повернулась к жениху. – Получили ли вы разрешение на брак от вашего отца?
– Я напишу ему сегодня же.
– Вы должны знать, – продолжала твердо Настя, – я не смогу стать католичкой.
– Православная и католические верования – религии христианские, – отвечал Рибас, – и я готов пойти вам навстречу.
– Прекрасно, похвально, – говорил Бецкий жениху, как ученику-кадету. – Сделаем это не откладывая, пока отец Илиан не ушел.
Все направились в домашнюю церковь Бецких, где отец Илиан велел жениху преклонить колена на синюю бархатную подушечку и приступил к совершению обряда. Через десять минут миропомазанный Иосиф Михайлович де Рибас двадцати трех лет предстал перед невестой, графом Иоаном Минихом, Бецким, Виктором и секретарем. Иосифа Михайловича поздравляли, желали многие лета, обнимали и лобызали. Иван Иванович взял руки жениха и невесты, соединил их и сказал:
– Иосиф Михайлович, встаньте-ка перед образом лицом на восход, вот так. Я отдаю вам руку моей любимой Насти, которая для меня дороже всего на свете. Берегите ее и не давайте в обиду. А ты, Настя, уважай и люби будущего супруга своего.
Затем вернулись в кабинет и расположились в креслах по-домашнему.
– Итак, мои дорогие, то, что сейчас произошло, по русскому обычаю называется «ударили по рукам», – сказал Бецкий. – Еще нам предстоят сговор и свадьба.
– И разрешение на свадьбу императрицы, – добавила Настя. – Ни фрейлины, ни камер-фрау не могут без ее позволения выйти замуж.
– Да-да, – кивал Бецкий. – Время сговора мы назначим, но жених может и сейчас знать, что, кроме обычного приданого, я даю за Настей тридцать тысяч золотом и этот дом.
– Как? – удивилась Настя. – Но где же вы будете жить?
– Ведь я строю для себя дом рядом, так как предвидел этот день давно, – отвечал Иван Иванович.
– Вы останетесь подданным короля Обеих Сицилии? – спросил у жениха граф Миних.
– Да, – твердо отвечал Рибас, ибо обсудил все заранее с Виктором. – Я думаю, это не помешает бракосочетанию и не составит препятствий.
– Вас не интересует карьера при русском дворе? – спросил граф.
– Конечно же интересует, – отвечал жених. – Но пока я предпочел бы остаться подданным короля Фердинанда.
– Этим вы ограничиваете свои возможности, – сказал граф. – Вы способны занять высокое положение при дворе, если станете российским подданным.
– Я, вероятно, переменю свое теперешнее решение, но позже, – твердо заявил Рибас.
Виктор категорически настаивал на том, чтобы он не менял подданство. «От русского двора каждый день можно ожидать сюрпризов, – говорил он. – Россиянина в любой миг могут взять под микитки и показать, где раки зимуют. Неаполитанское подданство защитит вас. Но когда вам предложат место в Сенате, – добавил он смеясь, – тогда и решите окончательно».
– Остается одно, – сказал Бецкий. – Какое поприще вы намерены избрать в Петербурге? От себя скажу, что место на кадетском поприще и чин капитана вам обеспечены, Иосиф Михайлович.
– Благодарю вас, но, простите, мне нужно подумать.
Еще неделю назад он согласился бы сразу, но теперь узнал, что Алексей Орлов едет из Италии в Петербург, и решил дождаться его: Алехо мог предложить более заманчивую службу. Вечером Рибас написал отцу. Утром отправил чертежи и расчеты моста в Академию. Следовало спешить, так как Виктор объяснил, что на сговоре жених должен одарить невесту подарками, среди которых должны быть и бриллиантовые вещи. Положение невесты к этому обязывало.
Может быть, не без содействия Бецкого, но приглашение в Академию для обсуждения проекта моста последовало довольно быстро, и Рибас отправился в старое здание Петербургской Академии на Васильевском. Хотя путь был близкий, кучер чертыхался и ругал дорогу. Она была с такими рытвинами и ухабами, что пешеходы преодолевали их, как опасные крепостные рвы. Рибас заранее навел справки и узнал, что директором Академии состоит один из братьев Орловых – Владимир – при эфемерном президентстве гетмана и фельдмаршала Кирилла Разумовского – отца графа Андрея. Дела в храме наук были запущены донельзя, господа академики собирались крайне редко, а гимназисты-дворяне, учившиеся при Академии, едва умели читать.
В нетопленном сыром конференц-зале собрались несколько профессоров и до десятка молодых адъюнктов. Надворный советник и конференц-секретарь Иоган Эйлер представил Рибаса собравшимся и познакомил его с профессорами. Доклад мостостроителя был короток:
– Если господа просмотрели мои расчеты и чертежи, то мне нечего больше прибавить к ним. Я жду вопросов и с удовольствием отвечу на них.
Последовало долгое молчание, после которого берлинский анатом Фридрих Вольф, неизвестно для чего притащившийся на заседание, щуря близорукие глаза, ко всеобщему увеселению присутствующих спросил:
– А что же это за такие большие флаги посередине моста?
– Простите, но это не флаги, – отвечал Рибас. – Это паруса, с помощью которых средняя часть моста будет разводиться, чтобы дать возможность свободному проходу судам с высокими мачтами. Ворота моста будут раскрываться по течению сами, а против течения закрываться с помощью парусов.
– А если ветра не будет?
– По данным вашей же Академии на Неве в году не наберется и десяти дней, когда стоит полный штиль, – объяснил Рибас.
Сама идея с парусами вызвала одобрение. Маклебургский математик Ульрих Эпинус и библиотекарь Академии Семен Котелньиков, отлично знавший математику, высказались о тщательности расчетов. Молодые адъюнкты набросились на Рибаса стаей: «Шестиопорный мост не выдержит натиска льда. Место выбрано неудачно. Наплавной Исакиевский надежнее и дешевле». Рибас возражал, но окончательно дело решил надзиратель академического физического снаряда Людвиг Крафт. Он был придворным учителем и как раз спешил к урочному времени, а поэтому сказал лаконично:
– Господа, расчеты и чертежи хороши, но совершенно необходим макет моста. Без него нам нечего ломать копья.
На этом и порешили. Две недели в мастерской кадетского корпуса новоявленный мостостроитель сооружал модель. Когда она была готова, он представил ее в Академию, но на заседание явилась половина того числа академиков и адъюнктов, что собиралась в первый раз. Сторож Академии, нанятый за полтину, усердно дул мехами в паруса, и средняя часть модели моста, опирающаяся на колесики, легко закрывалась. Собравшиеся вновь отложили окончательное решение, потребовав добавки в расчетах. Раздосадованный и разочарованный мостостроитель махнул на все рукой.
