Георгий Федоров - Игнач крест
— Ладно, друже, — не стала вступать в спор о достоинствах и недостатках Мстислава Удалого Александра, — давайте лучше послушаем, что с князем Андреем дальше было.
— Взял Мстислав Удалой двух человек из своей дружины, и мы тайно выехали из стана, — продолжил прерванный рассказ князь Андрей. — Проехали мы не так уж и далеко, как увидели мерцание костров. Велел мне Мстислав подобраться к ним поближе, чтобы все разведать. Когда я рассказал ему, что тысячи тысяч воинов около этих костров готовят оружие к бою, понял он: предстоит великая сеча, вернулся к своей дружине и велел поскорее вооружаться, но другим князьям ничего не сказал, не предупредил, потому что между ними была большая распря, особенно с Мстиславом Черниговским да с Мстиславом Романычем Киевским…
Тут князь Андрей не выдержал и ударил со всей силы кулаком по дубовым доскам стола, так что вся посуда подпрыгнула.
— Распря! Из-за этой распри разбили нас тогда при Калке, и сейчас орда Батыя бьет князей поодиночке. Доколе еще будут Русь терзать междоусобицы?!
— Ну а дальше-то что было? Как ты в таурменское войско попал? — раздались нетерпеливые голоса.
— А дальше и вспоминать не хочется. Кончилась моя жизнь, кончилась моя свобода… Отца убили в битве, меня взяли в полон. После победы при Калке пошли поганые вверх по Днепру, а нас гнали впереди себя. Напали и на наш детинец. Все сожгли, разрушили, всех перебили. Так погибли и мать с сестрой. Потом таурмены решили избавиться от пленных, однако тем, кто владел каким-нибудь ремеслом, даровали жизнь. Узнав, что я умею ковать оружие, отправили они меня в свою столицу Каракорум, где рабом-оружейником я и пробыл целых четыре года, пока не началась у них последняя война за покорение Тангутского царства, что находится между Китаем и страной Тибет, лежащей высоко в горах. Сам великий хан Чингис был еще жив и возглавил поход. Но тангутцы, которые сродни половцам, отчаянно защищались, много досадила ему и лихая тибетская конница, бившаяся на стороне Тангута. Из-за больших потерь эзэн хан[77] Чингис требовал все новых и новых воинов. Так и я оказался однажды в его войске.
Мне тогда было все равно, против кого биться, лишь бы избавиться от рабства. Храбро сражаясь, я мог завоевать почет и уважение. Что я и делал. Это заметил мой воевода менган-у-ноян, что по-нашему тысячник, и вскоре сделал меня джаун-у-нояном, то есть сотником. А потом призвал меня сам Повелитель вселенной Чингис и велел провести скрытно через горный перевал в Тибет три сотни чэригов. Мы должны были соединиться с отрядом, который шел с другой стороны, и замкнуть кольцо вокруг одного из тибетских городов, продолжавших сопротивление. Так он решил расплатиться с ними за то, что они помогали Тангуту.
На перевале нас застал снежный буран и лавины. Я приказал бросить тяжелые пороки, камни для метания, все, кроме теплой одежды, личного оружия и брашны. Отряд, освобожденный от огромных тяжестей, осилил перевал, и мы благополучно спустились в долину и соединились со всем войском. После штурма и взятия города меня снова вызвал к себе Чингисхан и пожелал узнать: как я смел побросать снаряжение и этим нарушить его приказ — приказ самого Повелителя вселенной? Я сказал, что не нарушал, а выполнял приказ. Он спросил, с трудом сдерживая гнев: как это понимать? Я почувствовал, что от смерти меня отделяет стенка тоньше кленового листа.
«Мне приказано было перевести отряд воинов через перевал, а не оставить на нем три сотни обмороженных трупов, что обязательно произошло бы, если бы мы не бросили пороки», — ответил я.
Чингисхан закудахтал, словно курица, перед тем как снести яйцо, и сказал, что если бы все воеводы были так же смысленны, как я, то на завоевание вселенной ушло бы гораздо меньше времени, и тут же произвел меня в минган-у-нояны, и я стал командовать тысячью сабель. Только во время похода на Русь я не участвовал в боях, выдавая себя за соглядатая самого великого хана Угэдэя.
Все эти годы я мечтал о возвращении на родную новгородскую землю. Теперь это произошло, но совсем не так, как хотелось, — с горькой улыбкой закончил Андрей и украдкой взглянул на Александру.
Лицо ее выражало сочувствие и душевное волнение. Глаза покраснели и увлажнились.
— Спасибо, князь, за помощь в нашем святом деле. Если бы не ты… — начала Александра, но тут дверь в горницу с треском отворилась и вошел рыцарь, ведя за руку Дарью.
Афанасий невольно перекрестился и что-то возмущенно пробормотал.
— Вот, боярышня, что русская баня с человеком делает, — сказал Иоганн, бережно усаживая Дарью на лавку. — Я себя опять настоящим школяром почувствовал.
Он снял со стены гусли, напоминавшие ему аль-уд[78], и стал ловко перебирать струны; издавая то низкие, то высокие звуки, они сливались в непривычный для русского слуха напев. Это была песня, которую он исполнил на испанском языке, а потом сам и перевел:
В Саламанку, школяр, в Саламанку скачешь!
Там тебя никто не знает, не поймет, не приласкает.
А той, что быть твоей желает, чем, изменник, платишь?
В Саламанку, школяр, в Саламанку скачешь![79]
Дарья между тем стала пододвигать к рыцарю рыбные блюда и напитки, поставила перед ним расписную деревянную миску, глиняную кружку, положила деревянную ложку с резной ручкой. Иоганн с удовольствием отведал несколько блюд и выпил сбитень[80]. Лукаво посмотрев на него, Александра сказала:
— Дядя Иоганн, тебе да и нам всем нужно было бы отдохнуть, ведь заутро в Торжок, но я вижу, ты вовсе не настроен идти почивать…
Рыцарь повел своим хрящеватым носом, растянул тонкие губы в какой-то детской открытой улыбке и негромко ответил:
— Конечно, мой воевода, ты права. Вряд ли я сейчас заснуть смогу…
Рыцарь испытывал какую-то необыкновенную легкость и возбуждение, что передалось его товарищам. Александра Степановна, уловив это, сказала с несвойственной ей беспечностью:
— Ну что же, пусть будет по-твоему, тем паче что сегодня день особый — в полночь наступит Новый год. Лето 6746 от сотворения мира.
— Новый год! — с удивлением воскликнул рыцарь. — Уже два месяца как начался 1238 год от Рождества Христова. — Тут он хлопнул себя по лбу. — Я совсем забыл, что вы приход Нового года, как древние римляне, первого марта отмечаете — в честь бога Марса, который раньше богом весны и годового равноденствия почитался, а не богом войны. Весна — начало новой жизни! Надо ваш русский Новый год достойно встретить.
Дарья взяла большой кувшин со сбитнем и стала обносить всех, приговаривая:
— Пусть умрет старый год, но не люди…
Когда она наливала, разноцветные стеклянные браслеты на ее запястьях мелодично позвякивали.
— Новый год не неделя, есть еще дни впереди, — поддержал ее Трефилыч.
Поднесла Дарья сбитень и боярышне Александре, и князю Андрею. Александра поблагодарила свою кормилицу и пожелала ей в Новом году счастья да радости, потом первая осушила кружку, все с шумом и прибаутками последовали ее примеру.
Князь Андрей с удовольствием ощутил давно забытый вкус сладковатого и пахучего напитка.
Только успели выпить, как раздался сильный стук в дверь. Иоганн вскочил и потянулся к мечу, стоявшему у стены, но Дарья улыбкой и знаком успокоила его, и он снова опустился на лавку.
Между тем из-за двери послышалось громкое и довольно стройное пение:
Ежели хотите, чтобы в доме не было зла,
Поля чтоб урожайными были,
Мед не испортился и ворог не пришел,
Откройте дверь перед танцующей козой.
Устинья проворно отворила дверь, и в горницу ввалились трое ряженых с горящими лучинами в руках. На одном была голова козла, да и облачен он был в вывороченный мехом наружу козий тулуп, на другом — голова коня, у третьего на конце неестественно длинной шеи покачивалась из стороны в сторону страшная уродливая личина из тыквы с горящими глазами-плошками. В поводу это чудище вело на цепи живого медведя, который изредка рычал и смешно переваливался с ноги на ногу.
Тут Трефилыч подал боярышне Александре большой ржаной каравай. Она взяла его обеими руками, протянула к востоку и певуче сказала:
— Приди весна, приди солнце красное, обогрей землю. Пусть вырастут хлеба высокие, травы сочные, пусть тяжелыми будут колосья и легкими души. Аминь.
Все выпили, и Дарья с Устиньей опять наполнили кувшины. Рыцарь не отставал от других. Зато Афанасий совсем не пил и следил за всем происходящим с большим неудовольствием.
В горницу набивалось все больше и больше народа, и в общей суматохе медведь вырвался от чудища, подошел к Дарье и потянул ее когтистой лапой.
«Кого-то мне напоминает его походка», — мельком подумал рыцарь, вскочил и загородил собой Дарью, защищая ее от зверя. Тогда медведь облапил его самого и стал сжимать все сильнее и сильнее, Иоганн отвечал ему тем же. Несколько минут они молча боролись. Доносилось только тяжелое дыхание человека и животного. Со стороны казалось, что они просто стоят обнявшись.
