Александр Чиненков - Крещенные кровью
— И куды же ты теперя собираешься? — спросил Аверьян. — Мыслишь, хде-то лутше теперя, чем у нас здеся али в Тамбове вашем?
— А чего тебя интересует, куда я собираюсь? — пьяно ухмыльнулась Анна. — От всех скрывала, а вот тебе скажу! За границу я теперь одна уеду, чтоб не видеть мне больше ни Ивана Ильича «преподобного», ни России, которую я просто ненавижу!
— Успокойся, ерунду ты молвишь, неразумная, — покачал осуждающе головой Аверьян. — Ты хорошая и добрая дева, а то што…
— А ты что меня ублажаешь?… Да, и вообще зачем я вот сижу перед тобой и как на исповеди душу выворачиваю? А ты почему меня слушаешь?
— Думал, што плохо тебе одной будет, — пожал плечами Аверьян.
Девушка горько улыбнулась.
— А мне одной никогда плохо не бывает. Мне не привыкать коротать время одной. Мы дошли с тобою до перекрестка, где пути расходятся, так что…
— Нет, мы и не шли с тобой по одной дороге, — возразил Аверьян. — Мы шли каждый своей… Наверное, нам нечаво больше обсуждать. Тебе щас поспать малеха надо б, раз в путь-дорожку собираешься.
— Нет, выслушай меня! — воскликнула Анна. — Мне надо выговориться. — Строго посмотрев на него, девушка продолжила: — Сколько я помню Ивана Ильича, он был так энергичен, так умен, так превосходил всех, что я гордилась им и шла за ним как зачарованная. Я жила его мыслями, его чувствами, его желаниями. Как собака… Я уже думала, привычка подчиняться ему у меня в крови, но… все опостылело! Так не может больше продолжаться! Он превратился в ничтожество, а моя любовь и обожание — в тлен…
Анна тяжело задышала. Она запрокинула назад голову, от чего шея, казалось, вот-вот надломится. Ее настроение словно передалось Аверьяну. Он пребывал в затруднении и не мог определить свое отношение к тому, что только услышал. Поддавшись какому-то внутреннему порыву, Аверьян положил ладонь на голову девушки, провел по ее мягким шелковистым волосам. Анна отстранилась и тихо сказала:
— Уходи.
Аверьян убрал руку.
— Уходи, — повторила она.
Он встал, пожал плечами и направился к выходу.
— Ты хороший человек, Аверьян, — услышал он голос Анны. — Я рада, что мы с тобой расстались именно так, как расстались, а не так, как я замыслила…
* * *Поспешное отступление бандитов вызвало недоумение у чекистов.
— Они, наверное, скопцов тоже за нас приняли, — предположил один.
— Ага, особенно когда те запели и в пляс пустились, — усмехнулся еще кто-то. — Бандиты всех нас за спятивших приняли, вот и ушли восвояси!
— Как бы то ни было, а все обошлося, — вздохнул с облегчением Маркел. — Беда миновала. Что со скопцами делать, ума не приложу.
— Расстрелять как врагов народа! — выкрикнул молодой Гришка. — Будь сейчас Игнат средь нас, он бы так и приказал, не сомневайтеся!
— Ишь ты, душегуб какой выискался, — возразил боец постарше. — Да ежели бы не они, то и нас бы сейчас в живых не было.
Чекисты загудели, совещаясь, а Маркел задумался.
— Игнат нам приказал сюда скопцов вести и его дожидаться. Напали на нас внезапно, — принялся размышлять он вслух, повернув голову в ту сторону, откуда пришли бандиты. — С чего бы это? Случайность или еще что?
— Намекаешь, что предательство… — бросил раздраженно Гришка.
Но Маркел пропустил едкую фразу мимо ушей и продолжил:
— Можно подумать, что ево бандюки по дороге прихлопнули, — Маркел как ножом рубанул ребром одной ладони по другой. — А я уверен, что жив он и здоров. Почему Игнат нас и всех сектантов за город выпроводил, а сам остался? А остался он потому, что попа скопцов в городе оставил, ему от попа чего-то надо!.. А так как его сейчас нет, думаю, и нам обратно пора. Бандюки обожглися и отступили. А вот ночью, ежели не уйдем, они в самый раз с нами сполна и поквитаются.
Все смолкли, точно по команде. Утихомирились и скопцы. Все вокруг будто сделало передышку. Скопцы засуетились возле раненых, они перевязывали и своих, и чекистов, разрывая рукава рубах.
Маркел взирал на все это внешне спокойно, но на сердце его было тяжело. Он чувствовал горькую двусмысленность своего положения — роковое перепутье. Голова шла кругом от жалости к скопцам, от ненужных мыслей… Беспощадная война на истребление — это поединок двух вооруженных враждующих сторон! Причем здесь жалкие и безропотные сектанты, которые и так сполна наказаны чудовищным увечьем?
Верующие тем временем готовились к смерти, выстроившись вдоль берега реки. Неподвижные в своем молчании, загадочные, они казались уверенными в том, что после расстрела у них вырастут крылья и вознесут всех в небеса.
Маркел вздохнул и зажмурился. Он вдруг почувствовал, что сам взвалил тяжкий груз на душу. А теперь никак не возьмет в толк, что с ним делать. Сбросить с себя и продолжить путь вместе с людьми или безумным поступком завершить падение?
— Ну? Что делать прикажешь, командир? — крикнул Гришка, глядя на небо.
— Ничего. Возвращаемся обратно, — глухо ответил Маркел. — Скопцов оставляем, а сами уходим.
— Ты что, ополоумел? — заорал возмущенно Гришка. — А для чего мы тогда их сюда притащили? В расход их!
— А ну заткнись, горлопан сопливый! — рявкнул на него Маркел, тоже начиная сердиться.
Он, с видом человека только что принявшего очень важное и ответственное решение, повернулся к ожидавшим в смирении своей участи скопцам и громко крикнул:
— Чего ухи развесили, овцы безропотные? Хватит хоронить себя заране! Уносите прочь свои задницы, да побыстрее, покуда мы не передумали!
Чекисты зашумели, удивленно переговариваясь. Такого исхода они не ожидали.
— А может, не стоит эдак, командир? — обратился к Маркелу Прохор. — Вдруг приказ на их расстрел все ж имеется? Ты же голову свою подставляешь!
Маркел горько усмехнулся. Он повернулся и крикнул скопцам:
— Всем пути счастливого, черти убогие! И никогда больше сюда не возвращайтесь!
Не глядя на товарищей и боясь осуждающих взглядов, чекист нахлобучил шапку и пошагал в сторону города.
— Эй, начальник! — услышал он окрик из множества голосов и, не оборачиваясь, остановился.
— Мы никогда вас всех не забудем, братцы! — закричали скопцы. — Век за ваши души бессмертные молиться будем, люди добрые!
— Это что, они нас добрыми назвали? — послышался удивленный возглас Гришки.
— А ты как думал, — ответил ему рассудительный глуховатый голос Прохора. — Это ты у нас еще молодой — не знаешь, что больше к добру стремиться надо, а не к смертоубийству кровавому!
Усталый, но довольный собой, Маркел шагал, тяжело прихрамывая. Ему хотелось одиночества, хотелось побыть одному, но спиною он чувствовал, что все бойцы отряда молча и медленно бредут за ним следом.
9
Будучи не в силах больше блуждать вокруг дома с противоречивыми сомнениями в душе, Аверьян подошел к крыльцу. Дверь оказалась не заперта.
Стеша сидела за столом перед зеркалом и внимательно разглядывала свое отражение. Как только Аверьян переступил порог, она живо обернулась и слегка побледнела от неожиданности.
— Может, я не ко времени? — спросил он срывающимся голосом.
— Заходи, коли пришел, — ответила она без ложного энтузиазма.
Стеша сидела всего в двух шагах от него. Аверьян смотрел на ее спину, на которой знал каждую родинку. От воспоминаний захватило дух. Он подошел к ней и провел ладонью по голове.
— Стеша…
Она обернулась и посмотрела на него. Аверьян тут же понял, что между ними уже не осталось ничего общего. Жена брезгливо поджала губы и увела в сторону глаза, явно не желая его видеть.
— Зря ты заявился, Аверьян.
— Но-о-о… Мы ешо вроде как повенчаны с тобой и ты мою фамилию носишь?
— И што с тово?
— Да вот хотел поглядеть на тебя и детишек, — сказал он. — Как они?
— С ними все хорошо, — ответила Стеша. — А вот о тебе я ужо давно думать перестала. Сызнова у нас ничаво не выйдет, и ты сам, поди, об том прекрасно знаешь.
Пальцы Аверьяна готовы были коснуться плеча жены, но он не решался этого сделать, словно перед ним сидела совершенно чужая женщина.
— Я хочу, штобы ты ушел, — очень тихо произнесла Стеша, глядя в зеркало.
Голос ее дрожал, в нем слышались слезы. Аверьян ждал, что она вот-вот расплачется, а он обнимет ее как прежде, чтобы утешить. А Стеша сдерживала слезы, зная их воздействие на мужа и твердо решив не давать ему повода.
— Прошу, уходи, — сказала она, вставая и отходя к окну с намеком, что разговор закончен.
Рука Аверьяна повисла в воздухе.
— Мы бутто совсем чужие, Стеша… Но у нас дети! Тяжело ведь одной поднимать их на ноги?
— Да, — сказала она. — Но мы всегда были чужими, а жили по надобности.
— А я по-другому мыслил, — признался Аверьян.
