Валерий Есенков - Восхождение. Кромвель
Однако спустя всего несколько дней пришлось убедиться, что передряги с финансами приключаются вовсе не по вине жалкой кучки обозлённых смутьянов. Впрочем, и представители нации, тоже по своей невинности в делах государства, считали, что все разногласия между королём и парламентом возникают единственно по вине дурных, озлобленных и непримиримых советников, какими себя по неопытности окружает монарх. Самый недостойный, самый несносный советник, лишённый малейших проблесков государственного ума, был у всех на виду. Виновником всех бедствий, неурядиц и несуразностей и родовитые лорды, и менее родовитые представители нации, и последний из горожан называли герцога Бекингема. Достаточно было перечислить все титулы, звания и должности этого жадного до почестей, тщеславного, ничтожного человека, чтобы понять, что он присосался к королевской власти единственно ради того, чтобы безмерно возвеличить себя: Джордж Вильерс герцог, маркиз и граф Бекингем, виконт Вильерский, барон Уэлдонский, генерал-адмирал Англии и Ирландии, главный командир кораблей и морей, генерал-лейтенант-адмирал, генерал-капитан и начальник флотов и армий его величества, обер-шталмейстер, лорд-телохранитель, канцлер и адмирал над пятью портами, констебль дуврского замка, судья в управлении королевскими лесами и охотами на юге от Трента, констебль виндзорского замка, камергер, кавалер ордена Подвязки, тайный советник и ещё с десяток менее важных званий и должностей, которые в общей сложности, вместе с другими подачками короля, приносили ему доход около 284 395 фунтов стерлингов из вечно пустой королевской казны. Терпеть и кормить этого, сибарита и бонвивана[7], тем более продолжать держать его около короля депутаты считали недопустимым, и двадцать первого февраля они вошли в палату лордов с ходатайством начать против герцога Бекингема судебный процесс.
Правда, обвинить первого министра на законном основании было нельзя, ведь он никаких законов не нарушал, ничего не украл, никого не убил, а всё, чем он владел, было ему добровольно даровано королём. Под рукой у представителей нации были только разнообразные слухи, легенды, молва. Среди парламентариев было немало юристов, они понимали, что этакую дребедень невозможно в качестве доказательств вины представить суду. Они и не хотели суда. Им было достаточно опорочить первого министра и любимчика короля и таким недостойным путём принудить его отправить Бекингема в отставку. Двадцать второго апреля на основании сплетен было зачитано обвинение. Нечего удивляться, что герцог Бекингем без труда опроверг все статьи.
Тем не менее разразился скандал, на который, собственно, и рассчитывали представители нации. Граф Джон Дигби Бристоль подал в палату лордов жалобу на то, что его не пригласили в парламент. Палата лордов признала жалобу справедливой. Королю пришлось послать опальному приглашение, однако видеть его в парламенте он не хотел, и следом за приглашением отправил приказ, запрещавший графу покидать свои замки. Граф сочинил новую жалобу. Карл обвинил строптивого графа по самой скользкой статье: оскорбление величества. Верно сообразив, что тучи сгущаются, настойчивый граф обвинил герцога Бекингема в злоупотреблении властью, что подбросило жару в скандал, поскольку граф Бристоль был старым придворным и не понаслышке знал проделки генерал-адмирала, лорда-телохранителя и обер-шталмейстера. Теперь герцог Бекингем был обвинён с двух сторон. Его положение при дворе повисло на волоске. Не считаться с этим было нельзя. Монарх попытался урезонить разгорячившихся депутатов. Самых непримиримых он пригласил к себе для беседы. Вновь были поставлены кресла. Вновь приглашённые вступили в тронный зал один за другим и в строгом молчании сели, приготовившись слушать, ожидая, что король наконец осознает свои заблуждения и пойдёт на уступки. Карл им сказал:
— Я должен объявить вам, что не потерплю, чтобы вы преследовали кого бы то ни было из моих слуг, тем менее тех, которые поставлены так высоко и так близко ко мне. Бывало, спрашивали: что мы сделаем для человека, которого почтил король? Теперь находятся люди, которые ломают себе голову, придумывая, что бы сделать против человека, которого королю угодно было почтить. Я желаю, чтобы вы занялись делом о моих субсидиях. Если же нет, тем хуже будет для вас самих. И если из этого выйдет какое-нибудь несчастье, я, конечно, почувствую его после всех.
Депутаты всё в том же строгом молчании поднялись со своих кресел, отдали поклон королю и удалились один за другим. Молчание было зловещим. Опасаясь, что жалобы графа Бристоля будут уважены, Карл запретил судьям отвечать на запросы палаты лордов. Тогда против герцога Бекингема объединились обе палаты. Представители лордов и общин собрались на совместное заседание, чтобы выработать общие требования. Не успело закончиться их совещание, как повелением короля Дадли Диггс и Джон Элиот были арестованы за дерзкие речи и отправлены в Тауэр. Собравшиеся обязали представителей короля передать, что не станут заниматься никакими субсидиями, пока арестованные не получат свободу. Узники были освобождены. Со своей стороны палата лордов потребовала освобождения несколько ранее арестованного графа Эрундела. Король освободил и его.
Колебания повредили ему. Он всем показал, что нерешителен, слаб, сам не ведает, как ему поступить. Окрылённые замешательством короля представители нации изготовили генеральную ремонстрацию. Карл распустил слух, что разгонит парламент. Вновь против него ополчились и лорды, что лишало его всякой опоры. В палате лордов изготовили адрес, в котором советовали королю воздержаться от столь несообразного обращенья с парламентом, и все лорды вызвались войти в депутацию, которой поручалось передать адрес по назначению. Королём овладела паника. Он заспешил. Пятнадцатого июня парламент был объявлен распущенным. Карлу показалось этого мало. От его имени была распространена прокламация, в ней говорилось, что представители нации не имеют права привлекать к суду королевских министров, что единственно от воли и желания короля может зависеть, когда и на какой срок созывать парламент и когда его распускать, и что отчёт в своих действиях король даёт только Богу. Текст генеральной ремонстрации был изъят и сожжён публично на площади. Лорд Эрундел был посажен под домашний арест. Граф Бристоль попал на излечение в Тауэр. Туда же был во второй раз отправлен Джон Элиот.
Откровенная вражда ничего хорошего не принесла королю. Он повелел собирать налоги, которые отказались утвердить парламентарии, — многие налогоплательщики увидели в его повелении ,грубое попрание своих прав, записанных в Великой хартии вольностей[8], и на этом основании отказывались платить. Его лорды-наместники вновь получили приказ обложить горожан принудительным займом — горожане всюду были возмущены и не повиновались властям. Власти прибегали к арестам — насилие не возымело успеха. Королевской казне перепадали жалкие крохи, которых не хватало даже на подачки придворным.
Между тем война с Испанией продолжалась. Без денег и талантливых полководцев она велась вяло, ограничиваясь отдельными скоропалительными стычками на море, более похожими на внезапные налёты пиратов, чем на умело организованные сражения. Становилось ясно, что пора заканчивать эту бессмыслицу, а Бекингем умудрился затеять другую. Будучи сватом в Париже, этот тщеславный красавец, известный множеством любовных интриг, заварил наполовину искренний, наполовину искусный любовный роман с королевой Анной Австрийской. Роман тлел кое-как. Любовникам, разделённым Ла-Маншем, редко удавалось встречаться. Разумеется, их быстрые короткие встречи окружала строжайшая тайна, однако во Франции не могло быть таких тайн, о которых рано или поздно не узнавал кардинал Ришелье. Его агенты дежурили в портах. Поездки Бекингема сделались невозможны. Герцог пригрозил великому кардиналу войной. Ришелье не мог поверить в эту очевидную глупость, но он был истинный, прирождённый политик, государственный человек, и должен был принять надлежащие меры. Его трудами началось укрепление прежде слабого королевского флота, его тайные посланцы вступили в переговоры о союзе с Испанией. Эти приготовления не могли укрыться от английских шпионов, Бекингему нетрудно было убедить легковерного Карла, что война неизбежна. Третьего декабря 1626 года последовал указ, которым предписывалось захватывать в английских территориальных водах французские корабли и товары. Великий кардинал не остался в долгу, французские власти арестовали около двухсот английских и шотландских торговых судов, вышедших из Бордо с грузом вина, а двадцатого апреля 1627 года ему удалось заключить с Испанией военный союз о взаимной помощи на случай войны с какой-либо из трёх держав, и война стала действительно неизбежной.
