Алан Саваж - Восемь знамен
Роберт томился от неизвестности и неопределенности своего будущего, а тем временем цветущая весна сменилась летом, лето снова зимой, пока не миновал почти год с того момента, как «Альцеста» под управлением Юнь Кайлу вошла в Янцзыцзян. Наверное, в Калькутте их давно уже считали пропавшими без вести.
Что ж, они и в самом деле пропали — словно пошли ко дну во время тайфуна. Роберт не думал, что кто-нибудь из них снова увидит Англию. Во всяком случае его матросы уже совсем потеряли надежду. Некоторые из них женились на китаянках и больше времени проводили на берегу, чем в заключении на корабле, но никто против этого не возражал. Томми с головой окунулся в дворцовую жизнь; Роберту порою приходила в голову мысль, что Сао готовит из юнги замену ему самому; ведь когда-нибудь он постареет и утратит силы. Только боцман Армстронг не втягивался в местную жизнь, редко покидал бригантину и был постоянно погружен в раздумья об их судьбе. Все стремились к одному — выжить, а между тем их положение оставалось весьма непрочным. Особенно оно поколебалось летом 1796 года, когда Сао, державшая невольничий рынок, выбрала себе на нем приемного сына — шестилетнего мальчика по имени Бао.
— Выходит, мне отставка, — сказал Роберт.
Сао улыбнулась.
— Никакой отставки, Баррингтон. Ты согреваешь мою постель как никакой другой мужчина. Но я должна смотреть в будущее.
Роберт так и не понял, что она имела в виду, да вскоре стало не до того — пришла долгожданная весть о смерти императора Сяньлуна.
Смерть императора явилась событием огромного значения для всего Китая — она означала не просто смену правителя. Императора положено было похоронить только в указанный придворными астрологами день, а он мог наступить даже через год. Затем следовал период траура продолжительностью в двадцать семь месяцев. В это время запрещалось жениться, умерших хоронили с более скромными церемониями, а новорожденным не давали имен.
Никто не знал, относятся ли все эти правила к отрекшемуся от трона императору, но в любом случае народ в Ханькоу не был склонен придавать особое значение происходящим в Пекине событиям. Чжэн И и его соратники просто испытали облегчение оттого, что умер человек, которого они боялись больше всего на свете. Оставался только Хошэнь. Но вот сначала пришло известие, что Хошэнь смещен новым императором со всех своих постов, а затем сообщили, что его заставили покончить с собой.
— Теперь наша революция победила — объявил Чжэн И.
— Жаль, — задумчиво сказала Сао. — Я мечтала кастрировать его своими собственными руками.
— Сейчас, когда император Сяньлун умер, — продолжал Чжэн И, — мы в полной безопасности. Этот, новый, не обладает такой силой воли, какая была у его отца. Маньчжурская империя рухнет, и мы создадим свою империю здесь, в Шэньси. По-моему, варварский корабль нам больше не нужен.
— Я подумаю, что нам лучше сделать, — ответила Сао.
Роберт попытался в последний раз уговорить Сао.
— Мы вам больше не нужны, почему бы не позволить нам вернуться домой? — отважился спросить он.
— Ха! — откликнулась Сао. — Посмотрим.
Некоторое время ему пришлось довольствоваться этим ответом, но на следующий месяц все снова пошло кувырком: Ханькоу достигла новость о том, что император Цзяцин собирает большую знаменную армию для похода в провинцию Шэньси, чтобы покончить с Белыми Лотосами раз и навсегда.
— Ты говорил, что теперь у нас будет несколько лет мира, — напомнила мужу Сао.
— Не уразумею я что-то. Гаоцзун Шунь хуанди мертв. Император Цзяцин всегда слыл пьянчугой и бабником.
— И к тому же глупцом, — добавила Сао. — Мы разобьем его так же, как разгромили отца.
— Войсками его отца командовал Хошэнь, — заметил Чжэн И. — На сей раз возглавить войска может какой-нибудь храбрый вояка.
— Ба! — Сао усмехнулась. — Вот и сразимся с ним!
Ее уверенность снова превратила Чжэн И в счастливого, не сомневающегося в своих силах мужчину. Война и кровопролитие — вот в чем он по-настоящему знал толк. А вот Сао, невзирая на свои смелые речи, нередка впадала в задумчивость при виде приемного сына.
— Почему бы тебе не остаться здесь, пусть мужчины сражаются, — предложил Роберт.
— Нет, я должна быть там. — Сао посмотрела на него. — И ты тоже должен быть там, Баррингтон.
— Я? Я моряк, а не солдат.
— Тебе не помешает узнать, каково приходится солдатам. Кроме того, я хочу быть уверенной в том, что твой корабль останется здесь, вдруг он нам понадобится.
— Я готов остаться, Сао.
Она улыбнулась.
— Ты будешь со мной, как тебе и подобает.
— Я ничего не могу сделать, — сказал он Армстронгу. — Но я полагаю, что наше заключение скоро закончится. Белые Лотосы уверены в победе. Если они победят, мы Чжэнам больше не будем нужны.
— И они отрубят нам головы.
— Но не сейчас. А пока мы помозгуем, что делать в случае их поражения. Джим… Я хочу, чтобы ты выслушал меня очень внимательно. Всех мужчин, способных встать под ружье, призовут в армию, и наших стражей на корабле в том числе. Я хочу, что-бы ты держал бригантину готовой к отплытию, но не двигался с места, пока я не вернусь или пока ты не получишь известие о поражении Белых Лотосов. Получив такое сообщение, тут же незаметно ускользни из Ханькоу и отправься вниз по реке. Я хочу, чтобы в день вы проходили не больше пяти миль, и так в течение недели. В вашем распоряжении пушки, а я позабочусь о том, чтобы вам вернули и обычное оружие. Дрейфуйте вниз по пять миль в день и вставайте на якорь. Я вас найду.
— А что с женщинами?
— Естественно, пусть мужья возьмут с собой жен.
— А если вы не вернетесь в течение этой недели?
— Если меня не будет к концу недели после новости о поражении Белых Лотосов, ставьте паруса и убирайтесь из Китая. Корабль будет твоим. — Он хлопнул боцмана по плечу. — Но я уж постараюсь вернуться.
Привыкший жить на полную катушку, Баррингтон обнаружил, что с нетерпением предвкушает военный поход вместе с китайской армией. Но эта эйфория длилась недолго. Дисциплиной в армии Белых Лотосов и не пахло, она просто-напросто брела в указанном ее генералами направлении. Из-за отсутствия единого обмундирования невозможно было отличить воинов от следующих лагерем вместе с ними гражданских лиц, начиная с женщин всех возрастов и кончая мальчишками, гордо шествующими под трепещущими на ветру многоцветными знаменами.
Вместе с ними передвигалась армия животных, состоящая преимущественно из собак и свиней. Наличие ходячего провианта не мешало воинству прибирать к рукам всю встреченную на марше живность. Никакого представления о порядке и справедливости не существовало. Так, сержант мог снести голову солдату-насильнику, но лишь для того, чтобы самому надругаться над женщиной. Особенно жестоко обходились с дамами из местной знати, для которой, по мнению Белых Лотосов, любое наказание являлось чересчур мягким; было нечто особенно унизительное в том, что женщину с ножками-лотосами, обладающую свойственной ее положению утонченностью, насиловала в грязи свора подонков.
Армия передвигалась пешим порядком, лошади полагались только генералам, а также Сао. Безлошадный Роберт шлепал за Сао по раскисшей от зимних дождей дороге и старался держаться поближе к хозяйке, потому что это было самое безопасное место. «Будут ли эти люди сражаться?» — спросил он, когда они стали лагерем на ночлег, погруженные в разносящуюся на несколько миль окрест какофонию криков, визга, яростного рева и отчаянных воплей, лая собак, овечьего блеяния, коровьего мычания и петушиного крика, дополненную взрывами шутих и шумом дождя.
— Для этого они пришли сюда, — отчеканила Сао. — Что, боишься, Баррингтон? Не трусь. Белые Лотосы непобедимы. — Даже в устах Сао это звучало чересчур напыщенно, но уверенность в своих силах не покидала ее даже тогда, когда обстановка становилась все сложнее и сложнее. Наступление продолжалось.
Роберт безуспешно пытался выяснить, из каких частей, если таковые вообще имелись, состояла армия. Конечно, она располагала орудиями небольшого калибра, но они не были сведены в батареи. Попадались мушкеты, но опять-таки из их обладателей не сформировали ни батальоны, ни роты. Большинство воинов было вооружено мечами и пиками, а следовали они за тем из генералов, кто им больше приглянулся. Утешало, по крайней мере, то обстоятельство, что немало солдат пожелало маршировать под знаменем генерала Чжэна, но чьей это являлось заслугой — его самого или же супруги, Баррингтон не знал. Он был убежден в одном: когда этот сброд столкнется с мало-мальски дисциплинированным войском, он будет уничтожен.
Поход, если его можно так назвать, длился всю весну, затем продолжился ранним летом, и все потому, что обе армии двигались не спеша. Белые Лотосы могли не знающей преград волной нестись вперед два и три дня кряду, затем неизбежно следовала остановка для пополнения провианта или для основательного разграбления какого-нибудь городка; порою армия останавливалась из-за истощения сил. Такие привалы могли растягиваться до двух недель.
