Игорь Лощилов - Несокрушимые
Будто вихрь поднял людей и бросил вперёд. Не ожидавший нападения неприятель быстро оставил передовую линию и откатился к монастырю. Там он тоже не сумел удержаться; в отсутствие Лисовского, отъехавшего к Княжьему полю, ему никак не удавалось оправиться от растерянности. Монастырь и мельница были оставлены, нападавшие уже достигли Сазонова оврага, и только сильный огонь польских пушек с горы Волкуши вынудил их остановиться. Стороны сделали передышку, собираясь с новыми силами.
В это время на мельнице и в её окрестностях охотники Власа Корсакова пытались отыскать начало подкопа. Поиски затруднялись темнотою и отсутствием видимых следов. В самой мельнице, на что первоначально очень надеялись, его найти не удалось. Маленький Слота беспокойно шнырял из стороны в сторону и выглядел явно удручённым.
— Не егозь! — поймал его за рукав более рассудительный Шилов. — Давай думать. Последки после копки должны оставаться?
— Вестимо, вот я и ищу, где их хоронят. Токмо свежих насыпок нигде не видно.
— А ежели они не в земле?
Слота подпрыгнул от неожиданной мысли и побежал к мельничной запруде. Как он сразу не догадался, что вода всё прячет и следов не оставляет? Если ссыпали сюда, то и рыли где-то рядом. Точно, в одном сарае-развалюхе нашли, наконец, укрытый рогожами земляной лаз. Слота спустился в него и убедился — лаз шёл к крепости, на большее решил время не тратить и вернулся за зельем.
Шилов побежал к мельнице, где были оставлены бочонки с порохом, и известил Корсакова о находке. От помощи он отказался; сами, сказал, справимся. Корсаков не настаивал, недальний бой загремел с новой, ещё большей силой. Обстановка там действительно осложнилась. Неприятель постепенно оправился от неожиданности, с Терентьевой рощи к нему подошли подкрепления, а троицкие стали нести сильный урон от пушечного огня. Внуков находился в самой гуще боя и получил несколько ран, но решил стоять до последнего, во всяком случае, до той поры, пока подкоп не будет взорван. Известие Корсакова обрадовало его.
— Погодим ещё чуток и начнём отходить, — сказал он Корсакову, — а ты беги в крепость и накажи пушкарям, чтоб начинали сюда целить. Без их подмоги никак не обойтись.
У подкопа шла своя работа. Слота отправился под землю с двумя бочонками пороха и запальным шнуром. От помощи длинного Шилова он отказался: застрянешь, дескать, в изгибе. «Я застряну, ты раздвинешь», — беззлобно отозвался Шилов, но спорить не стал, не время. Слота полз по лазу, впереди бочонки, сзади шнур. Отсутствовал он довольно долго, и Шилов стал беспокоиться. Со всех сторон слышался шум боя, гибли его товарищи, он же был вынужден томиться в бездельном ожидании, тут не выдержит даже самый спокойный. Наконец появился Слота, задохнувшийся, уставший, но со счастливой улыбкой — порядок! Шилов поднёс огонь, просмолённый шнур зашипел, испуская чёрный дым. Приятели отошли в безопасное место. Окружающий мир для них как бы перестал существовать, не тревожил даже приближающийся шум боя — всё сосредоточилось на предстоящем взрыве. Мгновения тянулись, казались вечностью, а его всё не было. Уже прошли все мыслимые сроки, и они встревожились: не погас ли огонь, не оборвался ли запальный шнур, не отсырел ли порох? Из лаза по-прежнему шёл негустой чёрный дым, подождали ещё немного — нет, всё тихо. Шилов покосился на товарища и подумал: «Может, что-нибудь не доделал, шмыгун, с него станется». Слота будто уловил его сомнения и бросился к лазу. Шилов за ним, чтоб подстраховать; для ошибок уже не оставалось времени, вражеские крики слышались на самой мельнице.
Они спешно пробирались по лазу, проверяя шнур на обрыв. Слота слышал за собой тяжёлое дыхание Шилова и не переставал ругаться: чёрт-де тебя за собой поволок, нужда придёт, назад не выберешься. «Ничаво, — отвечал Шилов, — дождёмся поры, так и мы из норы». Погасший конец нашли почти у самого заряда, не уберегли, видно, шнур от сырости, когда лежали на мокрой земле. Что теперь делать? Запасу нет и конец короток. Слота погнал Шилова назад — с тобой я навовсе застряну — тот послушно повернул. Слота подождал, пока стихнет шум удалявшегося товарища, прикинул так этак, наверно, он уже на выходе, и запалил конец. Времени, чтоб убежать самому, уже не оставалось, да и нельзя было допустить промашки. Ждать пришлось недолго. «Помоги мне, Господи...» — прошептал он, тут и жахнуло. Дыбом встала земля, подхватила Слоту и не успевшего далеко уйти Шилова. Впрочем, он и не пытался, ибо понимал, что всё равно не успеет, лёг за первым поворотом и стал читать отходную, основательно и неспешно, как обычно. И успел-то сказать всего:
— Душа, покайся прежде исхода твоего...
Весть о разрушении подкопа, быстро разнёсшаяся по крепости, добавила воодушевления защитникам. Пушкари меткой стрельбой остановили дальнейшее продвижение поляков с Терентьевой рощи, своей прежней передовой линии те так и не достигли, там укрепились ратники Внукова. Их положение облегчил выход отряда Есипова из Пивного двора. Он ударил в южном направлении, выбил польские заставы на луковом огороде и скоро очутился за Подольным монастырём, в тылу у поляков. Лисовский, чтобы не допустить окружения, бросился на выручку, засадные войска с Княжьего поля пришлось увести да ещё обратиться к гетману за помощью. Какая уж тут гордость при угрозе разгрома? Ратники Ходырева наконец-то смогли перевести дух, но тут по приказу Сапеги на них обрушился огонь пушек с Красной горы. Подёргивалось, пузырилось разрывами поле, знавшее до сих пор только мирную соху; точно так же час назад троицкие пушкари перепахивали подступы к Сазонову оврагу после отступления отряда Внукова.
Отряд Ходырева, терпя большой урон, разделился на две части. Одна отошла назад и укрылась в Мишутинском овраге, другая под командованием самого начальника начала смещаться к северо-западу и на подходе к Благовещенскому оврагу встретилась со свежим войском полковника Мазовецкого. Силы оказались неравными, но у троицких выбора не оставалось: либо рассеяться по ближним лесам, либо вернуться назад под огонь вражеских батарей. Только вперёд — решил Ходырев и, собрав оставшихся воинов в кулак, повёл их на польские позиции. Данила Селевин шёл на самом острие атаки. При подходе заметил он бунчук приставшего к Мазовецкому воровского атамана Чики и двинул на него.
Неприятель встретил дружным огнём. Конь под Данилой пал, пришлось воевать пешим. Он ловко отразил удар наскочившего казака и ткнул его саблей в ногу, а когда тот невольно скорчился от боли, выбил из седла. Со вторым вышло менее удачно. Тот напал сзади и ранил плечо. Данила охнул и присел; казак, намереваясь добить раненого, сделал широкий замах — Данила стремительно распрямился, наподобие сжатой пружины, и пронзил раскрывшегося противника. Подъехал Ходырев, послал на перевязку. Данила только головой мотнул, хотел было сказать, что за Оськино предательство и гибель Брехова должен уложить не менее десятка, но промолчал и кинулся добывать третьего. Добыл и, получив смертельную рану от четвёртого, прошептал: «Прости, царевна...» С такой же отчаянной храбростью действовали и остальные. Отряд Ходырева проникал в толщу вражеского войска, как нож в масло, но, увы, лезвие ножа быстро истончалось.
Изменилась обстановка и на другом конце. Лисовский, собрав все свои силы, тяжёлым тараном двинулся на Подольный монастырь. Противники сошлись в жестокой рукопашной, стоившей многих жертв. Пали польский князь Стефан Угорский, четыре ротмистра, три воровских атамана, а прочих без числа. Но и троицким досталось. Погиб Есипов, раненый Внуков держался из последних сил, их хватило лишь на то, чтобы скомандовать отход. Защитники, удручённые гибелью отважных начальников, взяв их тела и раненых, кого удалось сыскать в монастыре, отошли к городским рвам, откуда начали нынешнее дело. Лисовский приказал трубить победу.
Со звуками ненавистных труб крепость всколыхнулась, будто небо над ней раскололось. Воспряли больные и раненые, старые и слабые, никого нельзя было удержать в стенах. Не слушая начальников, вопреки рассудку бросились те, у кого имелось оружие, на врага. Первыми среди них оказались воины монаха Нифония, прямиком устремившиеся к Красной горе. Ратное поле, бывшее местом неоднократных стычек, сразу поглотило с полсотни чёрных фигурок. Ну что они могли сделать сим малым числом? Долгорукий горько вздохнул и послал вдогон ратников под началом Бориса Зубова. Это был его последний запас, более не оставалось никого.
Грузный Нифоний нёсся впереди всех, лишь на подходе замедлил ход — хоть и не крут путь, но всё же взгорок. Его обогнал монастырский служка Меркурий Айгустов, прыткий и увёртливый. С блошиным скоком да на пушки? «Стой!» — громыхнул Нифоний. Куда там! Меркурий скок да скок, и вот уже у пушечной бойницы. Все пули мимо себя перепустил кроме одной. Выбежал прямо под ружьё дюжего пушкаря. Тот, однако, недолго ликовал, подоспевший Нифоний одним ударом снёс ему голову.
