Джесси Бёртон - Миниатюрист
Она выходит, не дожидаясь возражений. Руки сами тянутся к парадной двери. Она отодвигает засовы, поворачивает ключ в замке, открывает дверь.
На пороге, широко расставив ноги, стоит молодой человек немногим старше ее. Она даже задохнулась. Высоченный красавец с непослушной копной темных волос, бледное, словно высеченное скульптором необыкновенное лицо. Он улыбается ей. Одет он модно, но невпопад, манжеты великолепного кожаного пальто почти прикрывают кисти длинных рук. Новенькие сапоги из коричневого шевро плотно облегают икры. Из распахнутого воротника рубашки выглядывает треугольничек кожи в веснушках, и они как бы довершают портрет человеческого несовершенства. Нелла держится за косяк, и ей хочется верить, что в своем выигрышном платье она производит на него не меньшее впечатление, чем он на нее, о чем молодой человек и сам отлично знает.
– Доставка для Неллы Оортман.
Откуда ни возьмись появляется Резеки, и стоит незнакомцу присесть, чтобы ее погладить, как она начинает на него лаять. Нелла вздрагивает, у молодого человека необычный акцент: бесцветный, невыразительный. По-голландски он говорит хорошо, но язык для него явно неродной. Нелла опускает взгляд на его руки: в них ничего нет.
– Вообще-то для доставки пользуются черным ходом. Или кухней за углом.
Молодой человек снова одаривает ее улыбкой.
– Ну конечно. Как я мог забыть! – Он смеется, а Нелла откровенно пялится на, пожалуй, даже отталкивающую красоту. Хочется потрогать это лицо, чтобы потом его оттолкнуть. Почувствовав, что кто-то стоит у нее за спиной, она оборачивается. Йохан, подсвеченный сзади целой россыпью свечей, становится между ней и молодым человеком.
– Что вам здесь нужно? – Он ногой отпихивает собаку обратно в дом. Уже никаких признаков опьянения, голос тихий, сдавленный. Он перешел почти на шепот, к чему бы это?
Молодой человек с безразличным видом сунул руки в карманы, но видно, как он напрягся и свел ноги вместе.
– Доставка товара, – отвечает он.
– Для кого товар?
– Для Неллы Оортман, – парень тщательно выговаривает ее имя, выдерживая тяжелый взгляд. Йохан складывает руки на груди.
– Расскажите что-нибудь более правдоподобное.
Молодой человек извлекает из кармана объемистый пакет. Из-за плеча мужа Нелла сумела разглядеть рисунок чернилами: знак солнца.
– Для меня? – удивленно спрашивает она.
Парень переминается с ноги на ногу, потом взъерошивает шевелюру. Нелла протягивает руку, но тот стоит в замешательстве, поглядывая на Йохана.
– Вы откуда? – спрашивает она. – С Калверстраат?
Муж кладет руку ей на плечо, настолько тяжелую, что, кажется, под этим гнетом она сейчас осядет на землю.
– Петронелла, не разговаривай с ним.
Как странно. Так к ней обращается только Марин. Ей это не нравится. Это звучит как попрек и попытка контроля.
А у молодого человека ее слова вызывают смех.
– Вообще-то я из Лондона. Район Бермондси. – Отвесив поклон, он прикладывается к ее руке. От его губ, сухих и мягких, у нее пробегает дрожь по телу. Бермондси. Такое чувство, словно ее поцеловал святой в кожаном пальто. А рядом дышит Йохан. Нелла забирает посылку и прижимает ее к себе.
– Джек Филипс, – представляется молодой человек. – Иногда я работаю на ОИК, иногда на себя. В качестве посыльного. Но когда-то я был актером в Лондоне.
Резеки рявкает в темное небо, и к ним возвращается эхо, отразившись от домов напротив. Джек Филипс отступает на шаг, но не уходит.
– Кто вам заплатил? – спрашивает его Йохан.
– Никто. – Джек помолчал. – Мне платят за доставку, вопросов я не задаю. – Он отступает еще на шаг.
– Кто? – в голосе мужа Нелле слышатся нотки паники.
– Да вы не беспокойтесь. – Отвесив Нелле поклон, Джек спускается с крыльца и уходит неторопливой походкой, а эти двое молча глядят ему вслед.
Они возвращаются в дом. На лестнице, ведущей в кухню, их поджидает Отто.
– Кто это был, господин?
– Никто, – следует ответ. Отто согласно кивает.
– Супруг мой, – говорит Нелла. – Если вы будете обсуждать тему сахара, я могу вас покинуть?
Йохан повернулся к ней, и она невольно съежилась перед его внушительным ростом и широченными плечами, перед этой седой шевелюрой, тронутой солнцем, и мощными челюстями, перед ручищами, которые одним движением могут повергнуть ее на пол. Но он лишь улыбнулся.
– Разумеется. Я бы и сам убежал, если б это было возможно.
Она благодарит его, а он разворачивается и уходит в столовую, откуда доносится смех Лийк.
* * *Оказавшись в своей комнате, куда почти не доносятся голоса снизу, Нелла залезает с ногами на широкую кровать и внимательно разглядывает посылку. Выглядит вполне безобидно: большая коробка, лоснящаяся оберточная бумага, бечевка. На лицевой стороне написано ее имя, а на оборотной черными чернилами нарисовано огромное солнце, а вокруг него заглавными буквами начертан девиз: «Всякая женщина – хозяйка своей судьбы». Интересно, что по этому поводу сказал бы Господь. Она тут же прогоняет богохульную мысль и, развернув бумагу, высыпает содержимое из коробки. Там оказываются коробочки поменьше. Она осторожно открывает одну.
У нее перехватывает дыхание. В коробочке лежит французский белый пудель величиной с мотылька, с изогнутым хвостиком. В открытой пасти можно разглядеть розовый язычок из воска и крошечные зубки. Идеальная собачка для француженки. С косточкой в придачу. Нелла подносит ее к носу понюхать. Это выкрашенный желтым зубец чеснока. Вылитая косточка, только запах выдает.
Она раскрывает вторую коробочку – на ладони у нее лежит миниатюрная доска для игры в триктрак. Треугольнички на доске при ближайшем рассмотрении оказываются не просто раскрашенными, а еще и инкрустированными деревом. Есть и набор крошечных фишек, черных и красных. Нелла принюхивается: они пахнут семенами кориандра, разрезанными пополам и покрашенными.
Третья коробочка – под марципан, то, что она заказывала. На крышке вырезаны инициалы Н и О, украшенные цветами и виноградной лозой. Нелла осторожно приподнимает крышку… внутри, на смазанных маслом бесшумных пружинках, лежит марципанчик размером с кофейное зернышко. Нелла чувствует, что у нее заныли вкусовые сосочки языка в предвкушении подслащенного миндаля. Ковырнув это чудо пальцем, она пробует его кончиком языка… марципан настоящий, с ароматом розовой воды.
Она в жизни не видела ничего подобного. Мастерство, тщательность проработки, изящество всех деталей. Содержимое четвертой коробочки исторгает у нее восторженный возглас. Лютня не больше указательного пальца. Она начинает робко перебирать струны и убеждается в их стройном звучании. Она тихо наигрывает одним пальцем мелодию, которую этим летом играла в родном доме для Йохана.
В следующей коробочке обнаруживается оловянная брачная чаша диаметром меньше мизинца с изображением держащихся за руки мужчины и женщины. Она держит ее перед собой. Все новобрачные в Голландии пьют из таких чаш – чего нельзя сказать о них с Йоханом. Она представляет себе, как они пригубили бы рейнское вино, стоя в старом отцовском саду, а соседи осыпали бы их головы рисом и лепестками роз. Теперь эта маленькая чаша – единственное свидетельство исторического мгновения, которого не было в реальной жизни.
Перед ней на расшитом покрывале разложены дары, и она ощущает себя милостивой великаншей, взирающей на свою собственность, которую при желании могла бы прихлопнуть одной ладонью. От возбуждения она хватается за очередную упаковку, забыв о том, что все ее пожелания уже выполнены. Разорвав бумагу, она видит два кресла – на спинках вырезаны львы размером с божьих коровок, сиденья обтянуты зеленым бархатом и обиты медными гвоздиками, а на подлокотниках возлежат морские чудища в затейливых листьях аканта. Такие же кресла, только в натуральную величину, стоят внизу, в гостиной. Совсем недавно на них сидела она вместе с Лийк и Марин.
Озадаченная, Нелла разрывает еще одну упаковку с чем-то «объемистым». Это колыбелька из дерева на оловянных колесиках, с замысловатыми цветочными инкрустациями, с бахромой, кружавчиками и пологом. Настоящее чудо, от которого перехватывает дыхание, но отчего-то ей делается не по себе. Она кладет колыбельку на ладонь, и та начинает тихо раскачиваться.
Вероятно, это ошибка, вещь предназначена для кого-то другого. Зачем ей колыбель, в насмешку, что ли? Положив ее на постель, Нелла ворошит бумажные обертки в поисках возможного объяснения, которое успокоило бы разгулявшееся сердце… и натыкается на пару миниатюрных гончих с шелковистой серой шерстью и серебристыми мордочками величиной с горошину. И вдруг сердце куда-то ухнуло. Это же не просто собаки, это Резеки и Дхана!
Она выпускает их из рук, словно ее укусили, и вскакивает, по-настоящему напуганная, успев бросить взгляд на свой «дом» в темном углу. И снова смотрит на брошенных собачек. Собственно, с чего она взяла, будто это «те самые гончие», что сейчас свернулись на коврике в кабинете Йохана? Но ведь как похожи! Бока, цвет шерсти, обтекаемые уши, точно пара крошечных жемчужин.
