Каирская трилогия (ЛП) - Махфуз Нагиб
«Самое большее счастье, которое я прошу у Аллаха — равнодушно бросить её. Она унизила и оскорбила тебя, но можешь ли ты вернуться сюда и не застать ни следа от неё?!»
— Я не очень-то верю в твоё благородство, но не могу себе представить, чтобы твоя неблагодарность дошла до такого!
— Ты хочешь, чтобы я была камнем, у которого нет ни чувств, ни достоинства?
«Ты даже ещё более презренна, чем это, если бы ты знала!..»
— Нет, я хочу, чтобы ты была человеком, что признаёт права, вытекающие из прекрасного обращения…
Сменив тон с гневного на насмешливо-жалобный, она сказала:
— Я сделала для тебя даже больше, чем ты можешь себе представить. Я согласилась бросить свою родню и занятие, чтобы жить там, где ты хочешь. Я даже скрывала свои жалобы, чтобы не нарушать твой покой, не хотела говорить откровенно, что «отдельные люди» желали мне лучшей жизни, чем такая, однако я не обращала на них внимания…!
«Неужели есть и другие проблемы, которые не приходили мне в голову?» — спросил он себя, словно нанося себе же рану.
— Что ты имеешь в виду?
Она поиграла своими золотыми браслетами на левой руке:
— Один уважаемый господин желает на мне жениться, и неустанно настаивает на этом…
«Жара и влажность и так душат тебя, но эта мегера в придачу раскрыла рот для того, чтобы проглотить тебя целиком. До чего счастлив тот моряк, который свёртывает свой парус перед окном!..»
— Кто он?
— Человек, которого ты не знаешь. Зови его как хочешь!
Он отступил на шаг назад, затем сел на диван меж двух больших стульев, схватил ручку своей трости обеими руками, и спросил:
— Когда он тебя видел? И как ты узнала о его намерении?
— Он много раз видел меня, ещё когда я жила с тётей, а в последнее время вообще пытался поговорить со мной всякий раз, как встречал меня на улице. Но я игнорировала его, а он подбил одну из моих подруг сообщить мне об этом. Вот и вся история!
«Как же много у тебя историй! Когда я искал тебя вчера, меня убила одна боль, но тогда мне и в голову не приходили все остальные боли и проблемы. Брось же её, если можешь, порви с ней, ибо только так можно обрести покой. Разве люди не ошибаются, представляя себе смерть самым худшим из того, что выпадает на их долю?!»
— Скажи мне откровенно, я хочу знать: ты хочешь принять это предложение?
Она отбросила руку нервным движением и с высокомерным выражением на лице поглядела на него, а затем утвердительно сказала:
— Я же сказала уже тебя: я проигнорировала его. Ты должен хорошо усвоить смысл моих слов…
«Сегодня ночью ты не должен ложиться в постель с такими смертельными мыслями, чтобы вчерашняя ночь не повторилась ещё раз. Рассей эти тревоги».
— Скажи мне честно: тебя кто-нибудь посещал в плавучем доме?
— Кто-нибудь?! Кого ты имеешь в виду? Никто, кроме тебя, не входил в этот дом…
— Зануба, я же могу всё узнать. Не скрывай ничего от меня. Скажи мне всё как есть, даже мелочи. После этого я прощу тебя, что бы там ни было…
Она гневно возразила:
— Если ты и дальше будешь сомневаться в моей искренности, то лучше будет нам расстаться…
«Помнишь ли ты муху в агонии, которую видел сегодня утром в паучьей сети?!»
— Хватит уже об этом. Позволь-ка спросить тебя: этот человек встретил тебя вчера?!
— Я уже сообщила тебе, где была вчера…
Несмотря на это, он фыркнул:
— Почему ты меня мучаешь? Я не желал ничего, кроме одного: сделать тебя счастливой…
Она ударила рукой об руку, словно ей были больше невмоготу его сомнения, и сказала:
— Почему ты не желаешь понять меня?… Я пожертвовала ради тебя всем, что мне дорого!
«До чего восхитительная песня! Плохо только то, что она вполне может исходить из пустого сердца, как певец, что исполняет грустную жалобную мелодию, сам же и растворяется в ней, пока сердце его пребывает в опьянении от собственного счастья и триумфа».
— Призываю Аллаха в свидетели твоих слов: скажи мне сейчас, кто этот человек?
— Что тебе за дело такое? Я же сказала: ты его не знаешь. Он торговец не из нашего квартала, но иногда он захаживал в кафе господина Али…
— Его имя?
— Абд Ат-Таваб Ясин. Ты его знаешь?
«Я арендовал этот плавучий дом, чтобы хорошо проводить время. Но помнишь ли ты свои счастливые моменты?! О мир, помнишь ли ты Ахмада Абд Аль-Джавада, которого ничто не тревожило? Зубайда… Джалила… Бахиджа… Спроси их о нём. Он, без сомнения, совсем не похож на этого растерянного человека с сединой на висках…»
— Демон несчастий самый энергичный из всех демонов…
— Нет, самый энергичный это демон сомнений, так как он создаёт сомнения из ничего…
Он принялся постукивать по полу концом своей трости, затем глубоким грудным голосом сказал:
— Я не хочу жить, словно слепец. Ну уж нет. Ничто не в состоянии заставить меня быть небрежным к своему достоинству и чести. Короче говоря, я не могу стерпеть твоё отсутствие дома вчера ночью…
— Мы вернулись к этому во второй раз!
— И вернёмся в третий, и в четвёртый раз. Ты не ребёнок, ты зрелая и умная женщина. И сегодня ещё рассказываешь мне о том мужчине! Тебя на самом деле прельстило его обещание жениться?
Она высокомерно ответила:
— Я знаю, что он не обманывает меня. И доказательством тому служит его обещание не приближаться ко мне, пока мы не поженимся…
— Ты желаешь этого брака?
Она недовольно нахмурилась, а потом удивлённо спросила:
— Не не слышал разве, что я сказала? Я поражена тем, каким тугодумом ты кажешься сегодня. Но в любом случае, сейчас ты не в себе. Очнись от этого угрюмого состояния, что сам на себя беспричинно навлёк, и слушай меня в последний раз: я игнорировала того человека и его желания из уважения к тебе…
Ему хотелось узнать возраст того человека, но он не знал, как задать ей свой вопрос. Раньше он не считался с такими вещами, как молодость и старость, и потому после некоторых колебаний всё же спросил:
— Может быть, он из тех неопытных юнцов, что говорят, не подумав?
— Он не ребёнок, ему уже тридцать!
Другими словами, он был на четверть века моложе его самого. Оказаться впереди других хорошо во всём, кроме возраста. Ревность убивает нас без зазрения совести.
Она снова заговорила:
— Я игнорировала его, несмотря на то, что он обещал мне такую жизнь, о которой я мечтаю!
«Ты вся характером в свою тётку! Но даже Зубайда могла бы многому поучиться у тебя!..»
— Правда?…
— Позволь мне быть с тобой откровенной: я больше терпеть не могу такую жизнь…
«Вспомни ещё раз про муху и паука…»
— Правда?…
— Да, я хочу иметь спокойную жизнь вдали от греха. Или ты считаешь, что я заблуждаюсь?
«Ты пришёл сюда, чтобы учинить ей допрос, однако на чём ты стоишь сейчас? Это она тебя выгнала. И откуда только у тебя подобная кротость? Постыдись, сколько тебе ещё жить осталось? Ты вообще понимаешь, на что она намекает? До чего прекрасны волны, что сталкиваются друг о друга в час заката!»
Он долго молчал, и потому она снова тихо заговорила:
— Это никогда не рассердит тебя. Ты, прежде всего, богобоязненный человек, и не можешь помешать женщине жить по законам религии, как она того желает. Я не хочу быть седлом для каждого наездника, я не такая, как моя тётка. У меня верующее сердце, и я боюсь Аллаха. Это утвердило мою решимость встать на праведный путь и оставить грех…
Он слушал её последние слова с удивлением и тревогой, и начал всматриваться в неё с раздражением, скрываемым за бледной улыбкой. Наконец сказал:
— Ты мне раньше об этом не говорила. До позавчерашнего дня всё у нас шло превосходно!
— Я не знала, как раскрыть тебе то, что у меня на душе…
«Она удаляется от тебя с какой-то пугающей и неприятной скоростью. Какое крушение надежд. Я даже готов сейчас забыть ту зловещую ночь вчера… Забыть свои жалобы и боль… Если только она с корнем вырвет это своё злое коварство….»
— Но мы ведь жили счастливо и гармонично. Разве наши отношения так мало значили для тебя?!
