Николай Ульянов - Атосса
V
Переходя Истр, персы рассчитывали встретить несметные полчища скифов. Но шли дни, войско углублялось в степь на сотни фарсангов, а врага не было. Васильки, фиалки, цикории задумчиво кивали головками, факелами пылал чертополох, синими звездочками мерцал пырей, пахли заросли мяты и змеиного лука. Кругом стояло такое цветенье и щебетанье, что воины начали забывать о битвах и о пролитии крови.
Дарий мрачнел и каждый раз спрашивал, когда же будут настигнуты скифы? «Я пришел сражаться, а не гулять по степям». Сатрапы и караносы шли хмурые, с озабоченными лицами, стараясь реже попадаться ему на глаза. Кто-то посоветовал позвать Агелая. О горбатом греке, приведенном к царю Гистиэем, вельможи успели забыть и теперь снова испытали раздражение при виде сухонькой фигуры урода. Гнев их усилился, когда грек на поставленный вопрос ответил:
— Скифов вы увидите не скоро, но стрелы их узнаете раньше.
На другой же день стало известно, что в глубоком тылу, в двух днях пути от передового отряда, в сумерки убито много пеших воинов неизвестным врагом. Потом. пришло известие о нападении на аллародов. Они оказались наполовину истребленными, а другая половина бежала в степь и рассеялась. Враг пропал прежде, чем шедшие впереди мардии успели придти на помощь аллародам.
Стали опасаться за обоз. Он совсем отстал от войска. Дощатые колеса повозок тонули в рыхлом песке. Повозка, которую раньше тянула пара, — теперь требовала четырех или шести волов. Повозки разделили на две части и волов, всем скопом, заставляли везти сначала одну их половину, а потом выпрягали и возвращались за другой.
Скоту не стало хватать корма. Трава по обе стороны пути вытаптывалась шедшей впереди конницей и, чтобы накормить волов, надо было отгонять их далеко от дороги. Агелай высказал мысль, что если враг до сих пор не уничтожил обоза, то только потому, что принимал его, благодаря множеству мулов и верблюдов, шедших в клубах пыли, за большое конное войско, на которое не решался нападать.
Когда царь созвал приближенных на совет, Ариа-рамн в пространной речи доказал необходимость остановить движение, дабы дать время обозу подойти. Он считал нужным поставить его под охрану пеших и конных войск и впредь идти медленнее.
Его сокрушил своим красноречием Фариасп.
— Не думаешь ли, Ариарамн, что нашей главной заботой в этой войне будет охрана мешков с сырыми и сухими финиками? Или скорость похода мы поставим в зависимость от скорости вьючного скота? Нет, трижды мудр царь, приказавший неустанно стремиться вперед, к сердцу Скифии, ошеломить врага быстротой, не дать стянуть всех сил. Разве это не значит — кончить войну раньше, чем возникнет необходимость питаться сушеным мясом? Да и понадобится ли оно, если у нас будет вдоволь свежего? Ведь собратья этого горбатого грека твердили о несметных скифских стадах. Не так ли, горбун?
— О, господин, — вздохнул Агелай, — если нам придется есть скифских баранов, то не раньше, чем съедим ремни на собственных щитах и сандалиях.
— Будь ты проклят, костлявый ворон, — зарычал Ариарамн. — Осмелься еще раз высказать свое змеиное пророчество и я сделаю так, что горб твой поднимется выше темени!
Агелая прогнали, но слова его зародили у царя огонек тревоги. Как ни противен был вид горбатого грека, он, после долгих раздумий, велел тайно позвать его. И когда Агелай от него вышел, царь приказал остановить головные отряды, подтянуть войска и обоз. Он приказал также не двигаться больше колонной, но образовать широкий фронт.
— Ого! — воскликнул Фариасп. — Эта ионийская жаба прыгнула нам прямо на шею! Берегись, Ариарамн, покрыться бородавками и, подобно паршивому борову, быть прогнанным с глаз царя!
VI
Чем дальше проникали в глубь Скифии, тем тревожнее впивались глазами в загадочный окоем.
Страх поддерживался отсутствием врага. Никто не запомнил такого похода, когда бы двадцать дней шли по вражеской земле, не встречая *ни одного воина, ни одного поселения. Теперь персы шли широкой лавой,. так, что с одного ее конца не видно было другого. Они сокрушали и вытаптывали степь на пространстве многих фарсангов, оставляя за собой черную равнину, на которую страшно было оглянуться.
— Куда мы идем? — спрашивали люди. Полководцы молчали, делая вид, будто не слышат ропота. Сам Дарий каждый день всматривался в степную даль, стараясь заметить врага. Одна Атосса верила, что войско идет назначенным путем, что всё происходящее полно глубокого смысла. Верила потому, что ей вручена была одна из тайн Скифии.
Она никого не спрашивала про пленника, но свита по заведенному порядку рассказывала о нем каждый день. Он изменился. От прежней неукротимости остались порывистые движения да звуки, похожие на птичий крик. Пищи больше не отвергал, не набрасывался на окружающих и даже ложился по ночам на войлочное ложе возле шатра. Атосса давно поняла, что в самом темном углу души, за всеми ее мыслями притаился этот гранитный образ с непонятной улыбкой. Поняла, что самым сильным желанием было — видеть его. Несколько раз пыталась это сделать, но кровь в ушах начинала шуметь с таким подобием пафосской бездны, что каждый раз отступала. Понадобились три бессонные ночи и три дня, проведенные без пищи, вся жажда ужаса и откровений, чтобы она решилась выйти к нему бесстрастной сверкающей царицей.
Скиф стоял среди высоких цветов и всё время, пока подойдя вплотную, она рассматривала пряди волос, высокий лоб и сводящую с ума складку губ, оставался застывшим, как изваяние.
— Кто ты?
Он улыбался каменной, неподвижной улыбкой.
— Адонис! — прошептала она и потом повторила: — Адонис!
С того дня свита перестала для нее существовать. Карлик ходил печальный, заброшенный, а эфиоп похудел и стал еще страшнее. Он не спускал с царицы горящего взора и крался за нею издали, как тень.
Враг
I
В тот день, когда Дарий перешел Истр, по всей Скифии завыли собаки. Из полей вторили волки. Никто не помнил, чтобы волки среди лета собирались в стаи, но теперь их видели недалеко от ставки Скопасиса. Стало известно, что вся степь тронулась и идет к Борис-фену. Вокруг царского становища появились козы и антилопы, дикие лошади подходили к скифским табунам, а лисицы забирались в палатки. Совсем близко прошли кабаны с маленькими поросятами.
Скопасис послал к Иданфирсу гонца со словами:
— Дарий в степях.
Он послал гонцов с тем же к агафирсам, таврам, сарматам и к народам севера. Иданфирс заверял в дружбе, но сам не шел и войск не присылал. Из окрестных народов только сарматы, будины и гелоны выразили желание помочь. Остальные ответили:
— Нам кажется, что персы идут не против нас. Скопасис захотел узнать будущее.
Из пещер Таврии, из лесов Гилей пришли чародеи в масках, в загадочно расписанных одеждах, увешанные оловянными и бронзовыми подвесками. Скифы целыми днями простаивали возле наглухо закрытых палаток, где волхвовали колдуны, но прорицания их были туманны и двусмысленны. Один Сибера не вникал в них и молчал, когда его спрашивали. Он перекликался в степи со зверями, рассматривал следы, чуть видные тропы, протоптанные копытами, наблюдал полеты птиц, пчел и шмелей.
Однажды он сказал, что персы перешли Тирас — другую большую реку Скифии. Ему не поверили, но через день Скопасису пришла весть об этом. Дарий перешел ее по бревенчатым плотам, приготовленным жителями Тираса и Никониума, двух небольших колоний, стоявших близ устья реки. Гистиэй отправил к ним послание с угрозой разорить и сжечь, если не возведут моста для царского войска. Тирасяне выбрали место, где река пестрела островками и отмелями, и согнали туда множество бревен с верховьев. Они создали путь для колесниц и пешего войска, а конница и верблюды пошли вброд.
Скопасис узнал, что и Гипанис не будет препятствием для персов. Гистиэй запугал ольвийцев так же, как запугал тирасян и теперь они все свои корабли и лодки отправили вверх по Гипанису, чтобы содействовать переправе персидских полчищ.
Дарий на Гипанисе!
Когда это разнеслось по степям, колдуны стали сеять уныние среди скифов, предрекая несчастья. Напрасно Никодем ободрял людей, уверяя, будто дариево войско составлено из народов, ненавидящих персидского владыку и недовольных походом в степь, будто оно само ждет смелого натиска, чтобы обратиться в бегство. Напрасно высказывал подозрение, будто колдуны изрекают зловещие предсказания по тайному сговору с ага-фирсами, неврами и таврами. Народ оставался угрюмым.
Тогда пришел Сибера и что-то сказал царю. Оба сели на коней скакали весь день и только к вечеру прибыли на место, поросшее белой, стелившейся по земле, повителью.
— Знаешь ли, где мы?
Скопасис смотрел на горбившийся вдали курган, на большие камни, белевшие в сумерках, как черепа, и не понимал.
