Геннадий Ананьев - Андрей Старицкий. Поздний бунт
- Великолепное решение! - в один голос воскликнули сразу почти все ясновельможные и тут же предложили отметить завтрашний успех.
Недаром поднимали они кубки за изворотливый ум Яна Заберезинского, продуманный им коварный план сработал без заминки.
Заберезинский позволил себе опоздать на несколько минут на встречу с королем, и тот с явным недовольством спросил:
- Никак не смогли найти нужного решения?
- Нашли.
- Так в чем же задержка?
- Я не сказал, что нашли вчера. Нашли его только что, вернее, ясновельможные только что согласились с моим предложением: повести дело так, чтобы князь Глинский сам покинул королевский двор.
- Любопытно.
- Покойный король вручил ему правление земское и государственное на время борьбы с нашествием татарским. Попроси, ваше величество, отчет о расходовании казенных денег на этот период. Полный отчет.
- Какой еще отчет? Какие расходы? Он все расходы, какие имел, покрыл с лихвой доставленными в казну трофеями.
- Именно. Поэтому требование отчитываться за расходы кровно обидят схизматика, и, если ты не отступишься от своего, он определенно решится на опрометчивый шаг.
- Принимаю с благодарностью твой совет и прошу тебя лично передать Михаилу Глинскому мое приглашение на беседу. Дружескую, - лукаво улыбнулся Сигизмунд.
Заберезинский напыжился от гордости, предвкушая, как будет выглядеть схизматик, когда он передаст ему слово короля, но решил прикинуться лисицей: с подчеркнутой почтительностью и показной завистью передавал ясновельможный просьбу Сигизмунда. Именно просьбу, а не повеление:
- Он особо уведомляет тебя, князь, что приглашает на дружескую беседу. Оцени это.
Однако Глинского на мякине не проведешь: он сразу же почувствовал неладное, а игру Заберезинского оценил как его победу. Проницательность князя и на этот раз его не подвела: король заговорил с ним вроде бы с мягкой доверительностью, но Глинский не позволил себе расслабиться, не допустил ни малейшей откровенности, которая могла бы пойти ему не на пользу. А король, будто и впрямь ничего не знающий, попросил Глинского подробно рассказать о победе над туменами крымцев, слушал со вниманием, когда же Михаил Львович закончил свое повествование, похвалил, как казалось, от чистого сердца.
- Ты, князь, достоин великой награды. Я подумаю над этим. Пока же прошу подготовить отчет о расходах казенных денег за то время, какое ты исполнял обязанности правителя. Мне это нужно, чтобы иметь полную картину о состоянии моей казны на день коронации.
Глинский не сразу понял, что с ним случилось, почувствовав и гнев, и страшную обиду за попранную честь, - какое-то время не мог выговорить ни слова, хотя пытался это сделать.
Сигизмунд Казимирович торжествовал. Влиятельнейший человек не только при дворе, но и во всей Польше в один миг повержен. Молодец Заберезинский, предложивший ловкий ход.
- Трофеи, Сигизмунд Казимирович, доставленные мною в казну, едва ли не превосходят всю ее прежнюю наличность. Как можно подозревать меня в казнокрадстве? - произнес напряженно князь, наконец-то обретя дар речи.
- Я не сказал: казнокрадство. Мне нужен полный отчет о твоих расходах, а также отчет о всех трофеях и о том, как они поделены.
Понял князь, что дальнейший разговор бесцелен, усилием воли заставил себя совершить положенный по этикету поклон и, круто повернувшись, покинул королевские покои.
Что делать дальше? Сразу же собраться уехать из Кракова в одно из своих имений или в Туров, в вотчину? Конечно, достойней попытаться одолеть своих недругов, оклеветавших его?!
«Потребую Суда чести!» - решил князь.
Свое требование Глинский изложил в довольно длинном прошении, адресованном Сигизмунду Казимировичу, на которое, по сложившемуся обычаю, король должен был ответить немедленно, но он молчал, будто никакого прошения о суде чести не получал. А через пару дней Глинскому через посланника напомнили о необходимости ускорить подготовку отчета.
«Не нужен я ему, это как ясный день. Но я нужен Польше!» - решил князь и следующим ранним утром покинул Краков, направившись в Венгрию, сопровождаемый большой свитой, чтобы придать своему визиту к брату Сигизмунда Владиславу солидность. Не попрошайкой едет Глинский - борцом за свою попранную княжескую честь.
Король Венгерский понял его, разделил оскорбленное чувство князя и не только написал письмо брату, но даже направил к нему внушительное посольство.
Увы, Сигизмунд Казимирович упрямо стоял на своем: отчет и никаких отступлений. Тогда Глинский решился покинуть двор короля Сигизмунда, все приготовил для отъезда. Казну же и то, что посчитал нужньм прихватить с собой, загодя отправил обозом. Предложил ехать с ним и братьям князьям Василию и Ивану. Иван Львович воспринял предложение брата и его поступок как должное:
- Верно, брат, решил отступиться от коварного Сигизмунда. Мы, Глинские, по роду своему не ниже Сигизмунда. Не ущербно бы тебе сидеть на королевском троне. Сигизмунд не понимает, что ли, этого?
- Понимает, оттого и желает избавиться от меня. Но, думаю, делает великую ошибку, сам горько пожалеет не единожды о неприязни ко мне. .
- Верно. Он заслуживает мести! Я, брат, с тобой! Михаил Львович улыбнулся в ответ - горяч Иван, слишком горяч, недаром его Мамаем прозвали. И все же верно он мыслит: отомстить Сигизмунду надлежит непременно, наотмашь ударить, чтобы знал княжескую руку. Удар этот нужно готовить с умом и без спешки. Совершенно иной разговор вышел с Василием Львовичем. Мягок он душой, к тому же еще и труслив.
- Я, конечно, поеду с тобой, Михаил, но все же хочу посоветовать тебе не делать рокового шага. Кроме нас, братьев, кто с тобой всегда заодно, у тебя есть еще и племянник Миша, в честь тебя названный, и твоя любимица Елена-сорванец[89]. О них подумай, прежде чем седлать коня ретивого. В Турове ли им расти и воспитываться либо в Кракове. По себе суди: ты провел молодость в Германии, отсюда и развитость твоя, не в пример другим.
- Прав ты, многое зависит от воспитания, но не последнее место отводи уму. Если его нет - и от воспитания толку чуть. Что же касается коня, считай, я его уже оседлал и расседлывать не стану. Если опасаешься ехать со мной, оставайся. Воля твоя. Думаю, мой оскорбитель Сигизмунд не лишит тебя своей милости. Но нужна ли знатному роду Глинских милость полунищего князя, интригами ясновельможных вскарабкавшегося на королевский трон? Вот в чем загвоздка.
- Ну, если ты поедешь, я не отстану, - уныло согласился Василий.
- Тогда так: все необходимое в дорогу и казну отсылайте с Иваном заранее. Сами, поочередно, покинете город без лишней огласки. Меня ждите в Клецке. Там у нас хорошая опора. Не забыли градоначальники да и простолюдины, что я спас их от разорения, пленения и даже смерти. Только предупредите, чтобы встречи мне не устраивали. Чем тише мы едем, тем спокойней. Да и подводить градоначальников не стоит: за пышную встречу мне Сигизмунд может разгневаться.
- Завтра же отправлю обоз. А когда следом, условимся с братом.
Глинский считал, что король не станет его преследовать, не решится послать погоню, боясь, как бы она не перешла на сторону князя, однако на всякий случай об отъезде не распространялся и даже своих стремянных и малый отряд шляхтичей, ему преданных, отправлял за городские ворота весь день по два-три человека. Сам же князь выехал перед самым закрытием ворот на ночь.
До Клецка ехали бодро, там остановился на несколько дней, дабы отдохнуть основательно перед новым броском. Вполне возможно, город и теперь бы встретил князя Михаила Глинского с торжественной пышностью, но раз он сам попросил не делать этого, ради чего дразнить Сигизмунда. Вдоволь попировав, братья, теперь уже все вместе, тронулись дальше. Пиры угнетали напоминанием о былой славе, о былом почете. Разве они такими были еще полгода назад?
Михаил Глинский проходил по тем самым местам, по тем дорогам, по каким он, главный воевода, вел войско Речи Посполитой громить крымцев-разбойников, и теперь этот путь торжества стал путем унижения и оскорбления - душа князя жаждала справедливой мести, он ехал молчаливо-сосредоточенный, обдумывая свои дальнейшие шаги. Будущее виделось в тумане, только одно князю было совершенно ясно: «Я не оставлю без внимания случившееся. Заставлю Сигизмунда пожалеть, что послушал он Заберезинского! Сурово отомщу и самому Заберезинскому!»
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Поздней осенью, когда уже время от времени налетали белые мухи и дыхание зимы неотвратимо набирало силу, князь Андрей Старицкий с воеводой Хабар-Симским неспешно приближались к Москве, позволяя себе пережидать непогоду в усадьбах знакомцев. Все, что они в свое время предложили царю Василию Ивановичу, выполнили полностью со всем старанием. Работали они дружно, обсуждая вместе те или иные дополнения, какие вдруг требовала жизнь, и всегда находили лучшее, на их, конечно, взгляд, решение. В одном они разно мыслили: нужно ли извещать князя Дмитрия, их начальника, о вносимых изменениях? Воевода считал, что делать это обязательно, князь Андрей предпочитал не связывать себе руки ожиданием согласия брата.
