Алла Кроун - Перелетные птицы
И вдруг:
— Надя!
Хриплый шепот раздался сзади. Боже правый, как она не услышала шагов брата? Что делать? Что говорить?
Он взял ее за руку и потянул, но она не поддалась. Пока она будет оставаться здесь, он не посмеет повысить голос. Сергей опустился на одно колено рядом с ней.
— С каких это пор ты стала верующей? Какое лицемерие! Ты ходишь со мной в трактир, хочешь участвовать в наших делах, а потом я ловлю тебя на том, что ты посещаешь церковь! Сколько раз мы при тебе повторяли, что религия — это опиум для народа? И это не мы придумали.
Надя с удивлением выслушала его гневную тираду.
— Если ты на минутку успокоишься, я скажу тебе, зачем я сюда пришла. Нет никакого лицемерия. Я здесь не для того, чтобы молиться. Да я и не знаю, как это делается.
— Тогда зачем?
— Потому что это единственное место, где можно побыть одной и подумать.
— Зачем тебе быть одной? Ты прекрасно можешь быть одна дома у себя комнате. А это место — огромный мраморный морг!
— Как посмотреть, Сережа. Оглянись вокруг. — Она подняла руку, останавливая его попытку прервать ее. — Видишь эту красоту, это великолепие? Как можно называть это моргом?
— А ты никогда не задумывалась над тем, сколько хлеба для голодающих можно было бы купить за этот мрамор, за это золото?
«Ну вот, опять начинается проповедь, — неожиданно подумала Надя. — Надоел!»
— Не хочу я больше об этом говорить, Сережа. Здесь не то место, чтобы спорить.
— Тогда выйдем отсюда.
— Нет, я хочу еще побыть здесь. Можем продолжить разгопор, когда я приду домой. Хотя скажу тебе честно — я не знаю, о чем еще тут можно говорить. И не понимаю, почему тебя так злит то, что я тут нахожусь. Пожалуйста, оставь меня.
Не произнеся ни слова, Сергей встал и ушел.
Выйдя на площадь, он остановился и набрал полную грудь сырого воздуха. Он задыхался. Надя не только впервые открыто ослушалась его, но и откровенно лгала. Этот ее монолог о красоте церкви. Что за чушь! Она пришла туда молиться. Даже со стороны наблюдая, как сестра входит туда, он понял, что она таится, не желая, чтобы ее кто-нибудь заметил. Он догадывался, о ком она молилась. Граф Алексей. С тех пор как Сергей увидел их вместе в Летнем саду, он подозревал, что они тайно встречаются. Твердых доказательств у него не было, но мелочей, складывающихся в общую картину, имелось предостаточно.
Морозный воздух пронзил легкие тысячей иголок, но Сергей был рад этой боли. Она притупляла его злость. Злость, которой он стыдился, потому что она всегда возвращала его к тому, что было ее причиной. После всех этих лет (сколько прошло? Двадцать лет?) ему по-прежнему было мучительно думать об этом. Воспоминания приходили яркими цветными картинками, которые то вспыхивали, то гасли, как электрический свет. Он ненавидел их.
Тогда ему было всего девять. Однажды, когда у княгини случилось очередное недомогание, отец взял его с собой во дворец Персиянцевых. Мать выгладила и почистила щеткой серый костюмчик сына и отправила его с отцом.
Во дворце, когда отец пошел к княгине, няня взяла его за руку и отвела в детскую. Это была просторная яркая комната с высокими окнами и голубыми с золотом обоями. Повсюду были разбросаны игрушки. Обои по какой-то причине ему запомнились особенно хорошо: на них были изображены большие павлины и колокольчики. Посреди комнаты стоял мальчик, на несколько лет младше его. До этого Сергей никогда не видел мальчиков в костюмах из настоящего бархата и стал его рассматривать, разинув рот от удивления. Мальчик покраснел.
— Закрой рот! Ты разве не знаешь, что разглядывать других невежливо? — сказал он.
Няня подвела Сергея ближе к мальчику.
— Это Сережа Ефимов, сын доктора. Он подождет здесь, пока его отец побудет с вашей матушкой. — И, повернувшись к Сергею, сказала: — Это граф Алексей, Сережа. Он поиграет с тобой.
Маленький граф неохотно подвел его к игрушечным солдатикам, расставленным в боевом порядке на паркетном полу. Мальчики сели рядом с пестрой игрушечной армией в зеленых с красным и синих с белым мундирах, и Алексей принялся перечислять полки. Очарованный таким обилием игрушек, Сергей взял одного солдатика, но Алексей вырвал фигурку у него из рук. Удивленный такой враждебностью, Сережа отпихнул графа локтем и схватил другого солдатика. Алексей тоже в долгу не остался, и они принялись тузить друг друга кулаками. Пока няня пыталась разнять мальчишек, дверь детской отворилась и в комнату вошел граф Персиянцев с отцом Сережи.
За годы обидные слова, которые произнес тогда отец, стерлись из памяти Сергея, но горькое ощущение от несправедливости того, что его выбранили на глазах у заносчивого противника, и, хуже того, унижение, испытанное, когда граф Персиянцев назвал его невоспитанным мальчиком, глубоко врезались в его подсознание. Когда отец уводил его из детской, старший граф бросил ему вдогонку: «Я не хочу, чтобы поведение вашего сына мешало вам исполнять свой долг. В следующий раз лучше оставьте его дома». Поспешный ответ: «Да, конечно, ваше сиятельство. Это не повторится!» — по сей день вспоминался ему с болью, и он так и не понял, почему отец тогда рассердился. Ни до того, ни после так с сыном он не разговаривал. Тлеющая неприязнь к семье Персиянцевых разгоралась с каждым годом все сильнее, и его личная обида постепенно переросла в ненависть ко всем аристократам и сочувствие к обездоленным.
Сегодня выдался особенно тяжелый день. Началось с того, что сломался печатный пресс. Эсфирь позвонила ему и попросила найти кого-нибудь, кто мог бы его починить. Один из братьев Шляпиных был механиком, но найти его Сергей не смог, поэтому пошел в почтовое отделение, в котором Эсфирь работала телеграфисткой. Он повел ее в пельменную на соседней улице. Что в такую холодную погоду может быть лучше обжигающе горячих пельменей в дымящемся бульоне?
Пока они, сидя за небольшим столом, ели восхитительные пельмени, чувствуя, как внутри разливается благодатное тепло, Сергей посматривал на темноволосую девушку, гадая, знает ли она, что ему известно о ее трагическом прошлом. Яков рассказал ему, что, когда ей было шестнадцать, ее родителей убили во время одного из самых жестоких погромов. Эсфирь тогда убежала в поле, но ее поймали и изнасиловали. Девушку приютили местный раввин с женой. Они увезли ее в другую деревню и помогли вернуться к жизни. Окончив школу, она решила порвать с воспоминаниями о прошлом и уехала в город, где Яков привлек ее к подпольной деятельности.
Сергей, у которого она вызывала душевный трепет и одновременно какое-то смятение, все никак не мог разобраться в своих противоречивых душевных порывах. Очевидно почувствовав его взгляд, Эсфирь перестала есть и подняла на него глаза.
— Ты смотришь на меня. Мне это не нравится. Говори. Что у тебя на уме?
Ее рубленые фразы не оставили шанса отделаться шуткой. Удивительная девушка! Никогда он не встречал таких, как она. Что же сказать, чтобы не раскрыть своих истинных мыслей?
— Я просто подумал, бывает ли у тебя время, чтобы отдохнуть, заняться чем-нибудь для души? — наконец нашелся он.
Эсфирь опустила ложку.
— Почему ты спрашиваешь? Сейчас моя жизнь полностью отдана великому делу. Решение задач, которые мы перед собой ставим, требует организации и тщательного планирования.
Сергей посмотрел на нее с любопытством.
— И какая цель именно у тебя?
— Та же, что и у тебя. Сделать так, чтобы революция свершилась как можно скорее.
— Но одной тебе с этим не справиться. Нужны люди. Нужно общаться с ними и сделать так, чтобы они приняли твои идеалы.
— Печатное слово действеннее. В речах часто бывает слишком много чувств, а чувства непостоянны. Они быстро сгорают и так же быстро забываются.
— То есть ты предлагаешь работать как бы за кулисами, верно?
Эсфирь пожала плечами.
— Что мне подсказывает мое чутье, то я и делаю. Я никогда не верила в пустую риторику.
— Почему ты считаешь, что вся риторика пуста? Иногда ведь нужно доносить идеи до простых людей.
— Возможно. Но моя цель уже. Я должна уничтожить упадок и загнивание, которые, как раковая опухоль, расползаются по высшим кругам общества. Когда с этим будет покончено, я уеду к своей тете в Америку.
— В Америку?! Какой смысл к чему-то стремиться, если вместо того, чтобы радоваться успеху, ты собираешься уезжать?
— Я занимаюсь этим не для радости. Это месть.
— Ты слишком храбрая, мне за тебя страшно.
— Я независима и вполне самостоятельна.
— Разве ты не знаешь, что независимость подразумевает ответственность? Если ты один, тебе нужно уметь постоять за себя.
— А ты, значит, считаешь, что я не могу постоять за себя. — Она закурила и, прищурившись, посмотрела на него сквозь дым. — Не нужно читать мне проповеди, Сергей. Я нравлюсь тебе, — она улыбнулась, заметив его очевидное смущение, — и я не отвергаю тебя. Но не нужно влезать в мою душу слишком глубоко. Я человек замкнутый.
