Дмитрий Балашов - Дмитрий Донской. Битва за Святую Русь: трилогия
Поклонялись литвины солнцу, луне, звездам, также Перкуну, богу молнии и грома. Богов вообще было великое множество: боги ясного неба — Аушве, Сотварос, Окопирмос, водяное божество плодородия — Потримпос, или Атримпос, бог уничтожения — Поклус, бог плодов земных — Курко…
В уничтоженном тевтонцами Ромове стоял когда-то жертвенник под дубом с тройным изображением — Пер куна, Потрима и Поклуса (свет, плодородие, уничтожение), быть может, отголосок древнеиранской традиции — Митры, Ормузда и Аримана. Так же, как на Востоке, у персов-огнепоклонников, тут приносили жертвы огню. Вечный священный огонь "энич" горел в литовских храмах, время, как в древности, считали ночами, годы — лунами. Недели начинались с пятницы. В Литве сохранялось многоженство. Отправляясь в путешествие, литвин мыл себе ноги. Тулуп мехом наружу, лук и колчан с отравленными стрелами составляли все его имущество в пути. Пили кумыс, переправлялись через реки вплавь, держась за хвост коня. Вся земля для литвина была святой: святые горы, святые озера и рощи, в которых жили святые животные, змеи и ящерицы попадались на каждом шагу. Здесь запрещалось рубить лес, здесь хоронили, сжигая своих мертвых. Весь мир был наполнен богами. Божество весны — Пергрубис, богиня любви — Мильда, бог хозяйства — Варшайтос, хлебов — Крумине, охоты — Шнейбрато, льна — Вайжгантис, напитков — Рагутис, пчеловодства — Аустея, садов — Кирнис, лесов — Пускайтис, орехов — Лаудона, овечьих стад — Кремара, скотинных стад — Ратайница, путников охранял бог Бентис и так далее… Каждый дом находился под опекою Нумеяс, божества дома, у каждой зажиточной семьи, кроме того, имелся свой бог. За всяким действием — начиная ли пахать, вынимая ли первый хлеб из печи, — надлежало приносить жертву божеству земли или пирогов. Гаданья, колдуны, гусляры, вещатели в монашеском одеянии, верховный жрец — Криве-Кривейто, духовные судьи — криве, вейдалоты, хранители огня, сигеноты, тилусоны и лингусоны, буртиникасы — литовские барды, толпы знахарей — сейтонов и лабдарисов, гаданья по внутренностям, на войне — по внутренностям захваченного пленника. В доме, принося жертву, вызывали к миске с молоком домашнего ужа.
Верховному князю в этом языческом море принадлежали огромные области с десятитысячными стадами коней и рогатого скота. Верховная власть обставляла себя наместниками, тиунами, детскими — как на Руси. Столетняя война с тевтонами приучала мужчин жить грабежом. Жены вели дом и, по словам того же историка, отличались невероятной распущенностью, имея подчас нескольких мужей. Голодные месяца перемежались празднествами, когда резали скот, объедались и опивались. Главные празднества начинались осенью (жатва, праздник пастухов — секмине, праздник козла и другие). Новый год отмечался сожжением старого в виде колоды и приветствием нового года в виде маленькой деревянной куколки. В голубином месяце апреле праздновали, сойдясь из нескольких поселков, в честь весеннего божества Пергрубис. В начале лета был "праздник розы". Горели костры на горах, вокруг них плясали и пели. Осенние празднества растягивались на несколько недель. Торжественные пиры (деды) творились на поминках. В погашенные костры лилась жертвенная кровь, ставили миски с едой, вешали на ветви священных дерев одежду для мертвых. Особый похоронный пир на сороковой день совершался молча, чтобы и собаки не лаяли. Святилище в Ромове, главной столице литвинов и пруссов, так и называлось: место вековой тишины…
Вот в такую-то землю и двигался сейчас поезд Ягайлы с чередою пышно разукрашенных всадников, с духовенством в разнообразных облачениях, с литовскою ратью и польскими рыцарями. Зная свой народ лучше католических прелатов, Ягайло привез с собою целый обоз шерстяных одежд, подарок для тех, кто крестится.
Начали с Вильны, города из двух замков, на горе и внизу, окруженных стеной и хороводом разноплеменных предместий, домами без улиц, в окружении лугов и садов.
Тут, в Вильне, среди христиан греческой веры угнездилась манихейская ересь, искоренять которую порешили силой. Одного боярина, ставшего манихеем, запытали до смерти. Русичей пока не трогали, но шляхетские вольности, право выдавать по желанию замуж дочерей и сестер, права наследования, облегчение от повинностей — получали одни католики. Особою хартией запрещались браки новокрещенцев с язычниками и схизматиками (а буде кто из них захочет сочетаться браком с новокре-щением, обязан принять католическую веру). Был разрушен храм Перкуна, залит водою энич, перебиты священные змеи и ящерицы, вырублены священные рощи. Язычники рыдали, но сопротивляться своему же великому князю не смел никто. Верховный жрец Лиздейка, по преданию, скрылся в Кернове, и там, в дикой лесной пустыне, жил отшельником. Наступило подлинное торжество францисканцев. Первым латинским пастырем в столице Литвы стал францисканец, Андрей Басило, поляк из дома Ястржембцев, почетный епископ в Серете, в Молдавии и прежний духовник королевы Елизаветы. На месте святилища Перкуна воздвигался новый католический собор.
Литвины удивлялись, что Бог один. "Много богов — больше сделают!" — толковали они. "И кто теперь будет посылать нам дождь и ведро?"
Жителей сгоняли в отряды, каждому из которых давалось одно имя, и крестили разом всех, так что явились тысячи Станулов, Янулисов, Петролисов, Катрин и Яджиул. Каждому, при этом, вручались белые шерстяные одежды. И не ради крещения, а ради получения этих одежд потянулись литвины под власть новой веры, наступлению которой они сопротивлялись до того целое столетие.
Управление Литвой, еще раз обидев Витовта, Ягайло вручил своему брату, Скиргайле, наделив его городами и поместьями, передав целиком Полоцкое княжество, а также Троки, наследственный удел Витовта.
В Вильне Ягайло пробыл всю зиму, вернувшись в Краков лишь к лету следующего года. В Ватикан пошли грамоты об успешном крещении Литвы, а оттуда, от папы, в Польшу явился кардинал Бонавентура, везя грамоты, благословляющие "любимого сына папы, короля Владислава": "Среди всех королей земли тебе принадлежит первое место в чувствах признательности святой римской церкви, матери нашей! Приветствуем тебя, возлюбленный сын, верный слуга, который за дела свои получил достойную награду: венец земного величия и, конечно, со временем получит венец небесный. Утешай себя, сын, что, долженствуя погибнуть с целым народом, как скрытое сокровище, ты найден! Утешай себя в глубине твоей души, что такая великая слава ходит по всему миру о деяниях твоих и что ты, столь любезный я милый, покоишься в блеске славы на лоне матери церкви!"
Ягайло выслушивал это послание стоя, со слезами на глазах. Не умеющему ни читать, ни писать королю читали сразу перевод латинского текста. Впрочем, все это было уже после отъезда княжича Василия из Кракова.
Набожный, как уверяют современники, Ягайло до конца дней своих сохранял языческие суеверия: от троекратного кружения перед каждым выходом, бросанья соломы и плевков позади себя до промывания водою сбритых волос.
В Литве тоже не сразу помирились с новой верой. Крещеных младенцев "перекрещивали", опуская в воды священных рек, умерших продолжали хоронить на языческих кладбищах, так же гадали, так же, украдом, приносили жертвы духам дома. Но корень дерева был подрублен, и медленно гаснущее язычество все более уступало место власти католического креста.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Тою же осенью, как Ягайло крестил Литву, Ядвига с войском направилась в Червонную Русь, склонять тамошнее население под власть польской короны. Ее сопровождали старый краковский каштелян Добыслов с сыном Кржеславом, каштеляном сендомирским, оба Леливита: Снытко из Мелыптына, краковский воевода, с братом Яськом Тарновским, воеводою сендомирским, Топорчики: Сендзивой из Шубина, воевода калишский, и Дрогош из Хробржа, краковский судья, был и прежний заступник Вильгельма, Гневош из Далевиц (позднее он попытается рассорить короля с королевой и на суде чести будет вынужден, признаваясь во лжи, залезть под стол и лаять собакой). Наконец, Кристин из Острова, маршалок двора королевы.
Королева находилась в Кракове еще в первых числах декабря 1386 года. Именно она провожала отъезжающих на родину русичей: княжича Василия с дружиной (Василий был на Москве уже 19 января), которых под Полоцком встретило посланное за ними князем Дмитрием боярское посольство. Но спустя четыре недели королева уже распоряжалась во Львове, столице Червонной Руси.
Снег укрыл землю. Кони весело бежали, взметая серебряную пыль. Ядвига большею частью ехала верхом, в обитом бархатом и украшенном лентами седле, и весело смеялась, когда снег из-под копыт скачущих всадников попадал ей в лицо. Только в самую метель юная королева слезала с седла, садилась в сани. В своей собольей шапке и расшитых рукавицах, в богатом зимнем наряде Ядвига, разгоревшаяся на морозе, была чудно хороша. Рыцари соревновались перед нею в галантности, шутили, смеялись, расточали похвалы ее красоте и умению ездить верхом. Червонная Русь, богатейшая земля, ныне опустевшая от татарских набегов, без боя сдавалась юной польской королеве. Венгерские вельможи, памятуя, что Елисавета с дочерью захвачены кроатами в плен, переходили к ней, добровольно присягая на верность, или сдавались при первом блеске оружия. Редко приходилось прибегать к силе меча.
