Похититель детей - Сюпервьель Жюль

— Никакой новости ты не сообщил, друг мой. Я и сама заметила это почти две недели назад, — говорит Деспозория. И прибавляет: — Это мой недосмотр. Не следовало селить их в соседних комнатах.

— Ну а я-то хорош! — воскликнул Бигуа. — Спас ее из вертепа матери, и по тому же сценарию все произошло под моей крышей!

— Тише, не шуми.

— Ты права. Больше ни слова об этом!

Чуть погодя он говорит с радостью, не знающей предела, так что Деспозории становится жутко:

— Мы все должны быть счастливы, и ты в первую очередь, бесценная моя супруга, ведь я люблю тебя всем сердцем!

Такая обнаженность чувств и сияющий взгляд мужа смутили Деспозорию, и она быстро сменила тему.

Выйдя от жены, полковник сказал Нарсисо.

— Сегодня ночью нет нужды оставаться со мной. Ты выручил меня, дружище. Известно ли тебе, что скоро в нашем доме родится ребенок, а? Вдаваться в подробности пока не могу, мой славный Нарсисо, но знай: мы все ждем этого события с нетерпением!

Надо же, в этом доме появится на свет ребенок! — изумлялся Филемон Бигуа, вернувшись к себе в комнату. Ну да, прямо здесь. А я-то думал, квартира бесплодна, как тут ни бейся, но оказывается, в ней зародилось живое существо! Бигуа считал этого ребенка наградой за долготерпение.

«Ни сына, ни дочери у меня нет, зато будет — в некотором смысле — внук, и мир преподнесет его, словно прекрасный дар, без моего участия в творении».

Непостижимый полковник начинал раздражать Марсель. Похоже, он явно рад ее беременности.

— Теперь мне незачем возвращаться в Америку, — говорил он. — Счастье — вот оно, в доме у сквера Лаборд.

Однажды, когда полковник потягивал в гостиной мате, сидя напротив Антуана и Марсель, девочку вдруг разобрал безудержный смех — она смеялась, совершенно не владея собой, даже не пряча лицо в ладонях.

— Иди выпей пару глотков воды на одном дыхании, — сказал ей Бигуа, полагая, что приступ хохота можно остановить, подобно икоте.

Однако Марсель засмеялась пуще прежнего.

В отчаянии полковник заподозрил, что причиной его внешний вид. И старался угадать, чем он мог выставить себя на посмешище перед самим собой, перед Марсель и Вселенной, которая всегда наблюдает за нами, что бы там ни говорили.

Да, произошло именно это.

Опустив глаза, Бигуа заметил между пуговицами брюк кончик укромной части своего тела.

Он вскочил и бросился из гостиной, покраснев так, как не краснеет даже раскаленное железо. Лишь затворив за собой дверь, Бигуа привел брюки в порядок. И тут же услышал, как хлопнула дверь подъезда.

Полковник опрометью выскочил из квартиры, словно его преследовали.

Поймал проезжавшее мимо такси. Вечерний холод напомнил ему, что он забыл надеть шляпу. — В магазин шляп, — сказал он шоферу.

Сидя в такси, Бигуа клял себя на чем свет стоит. Выйдя из магазина, он снова сел в машину и осознал, что его лицо по-прежнему было пунцовым: узкое зеркало, висевшее перед водителем, указывало полковнику на его позор — стойкий и, вероятно, теперь вечный, неизбывный.

— Катите по Парижу как можно быстрее, — сказал он водителю. — Остановитесь, только когда я попрошу.

Возвращаться домой нельзя. Я заклеймил себя, стал карикатурой, жалким паяцем для бесконечной череды поколений своей семьи. Но ведь у меня нет детей, возразите вы. Справляйтесь с этой неувязкой сами, как хотите. Ярость переполняет меня до краев, и сегодня я неспособен рассуждать логично. Бывают и такие дни! Решено: я больше не покажусь на глаза ни Марсель» ни Антуану, ни самому себе. Пока такси мчится по городу, по крайней мере половина меня успеет прийти в равновесие.

Полковник, не смущаясь, размышлял громко вслух и размахивал руками. Возле ограды Беженского леса он сказал водителю:

— К Порт-Майо, гоните еще быстрее!

Потом он направил такси к парку Бют-Шомон, в Монруж и Батиньоль.

По пути полковник счел уместным объяснить:

— Видите ли, я иностранец и хотел бы познакомиться с Парижем.

И сразу подумал: «Опять оправдываюсь!»

Это блуждание по Парижу — вдоль и поперек, из одного конца в другой — в надежде обогнать мысли, оставить их позади немного успокоило Бигуа.

Проколесив по городу час, он позвонил домой и сказал, что к ужину не приедет, сославшись на важные дела. Важные дела! Брюки теперь в порядке, можно отправиться куда угодно, хоть в Елисейский дворец! Однако домой я не вернусь! Если тридцать раз кряду проверяешь, пристойно ли выглядит застежка брюк, но волнение не унимается, наверняка оно не уймется никогда и нигде, даже в ванной комнате, запертой на крепкую задвижку!

В конце концов полковник решил поужинать вместе с отцом Марсель и скоротать с ним вечер.

Консьержка сказала, что Эрбен недавно вышел и, судя по всему, сейчас в ресторане на пересечении улиц Лепик и Абесс.

«Хорошо бы он еще не успел приступить к ужину и мы могли отправиться в более достойное заведение!»

Эрбен хлебал суп, сидя за столиком в углу. Полковник узнал его со спины.

«Неужели я опоздал? Если человек уже съел суп, значит, он вряд ли пойдет в другое место. Может быть, лучше пригласить его в ресторан завтра? Но разве я дождусь завтра? Мои мысли неспособны ждать! Они вот-вот съедят меня живьем! Раз уж я сегодня — или вообще никогда в жизни — не осмелюсь появиться на глаза Марсель, позвольте хотя бы отужинать с ее отцом, которому невдомек, какая со мной приключилась оказия. Ну и слово меня угораздило подобрать — оказия! Это нелепо, малодушно! Но как еще назвать случившееся? Я подхватил первое подвернувшееся слово».

В ресторане он встретил Розу, и та спросила, приедет ли он к ужину.

— Нет, не ждите меня. Мне необходимо поговорить вон с тем месье, — ответил Бигуа как можно тише, стремительно подошел к типографу и постучал его по плечу, однако так легко и невесомо, что тот ничего не почувствовал.

Пять секунд полковник стоял у Эрбена за спиной, едва касаясь пальцем его плеча. И размышлял, как все-таки лучше поступить. Заметив, что Роза наблюдает за ним, Бигуа наконец произнес отчетливо и внятно:

— Здравствуйте, дружище.

От неожиданности Эрбен вскочил со стула.

— О, не тревожьтесь, — сказал полковник, усаживая его обратно. — Я просто хотел предложить вам поужинать вместе. Но, похоже, опоздал: вы уже поели супа.

— Да-да, поел супа, вы правы, поел, — растерянно ответил отец Марсель, и в его голосе сквозило глубокое сомнение, словно он был совсем не уверен, что действительно поел супа. Казалось, даже суп — или его остатки в тарелке — колебался в вопросе собственного бытия и не понимал, чем является — закуской, или все-таки первым блюдом, или десертом. Или же вообще супом с трапезы покойников.

— Я только приступил к ужину и всецело в вашем распоряжении. Здесь я завсегдатай, так что хозяева не будут в обиде, если мы перейдем в другое место.

— Ну а вы не будете в обиде?

— Да что вы, господин полковник! Ни в коей мере. Что такое, в конце концов, шесть ложек похлебки, которые я проглотил? Разве этим насытишься? — засмеялся Эрбен. — Вдобавок у меня никаких обязательств перед остальными блюдами ужина. Я свободный человек, причем благодаря вам, — смущенно добавил он.

Вскоре они уже сидели в солидном ресторане.

Подали ужин, и типограф сказал, явно стараясь сделать полковнику приятное:

— Вы даже не представляете, какое это счастье и облегчение — знать, что моя дочь воспитывается у вас, в благородном доме, где ей не грозит никакая опасность. Ведь кроме Марсель у меня на целом свете никого нет.

— Видите ли, безопасных мест не существует, и случается, разоряют даже подземные захоронения.

 Сейчас Бигуа не хотел быть мягким и не стремился проявить сочувствие к этому человеку, который только начал свой бесподобный ужин. Он сурово смотрел на Эрбена. Полковник был несчастен и подавлен горем, а значит, всем вокруг тоже следовало страдать.