Похититель детей - Сюпервьель Жюль

Полковник дал Нарсисо понять, что нужно проделать все как можно тише. Впереди обогреватель, протиснуться мимо которого — задача непростая, а потом надо бесшумно прокрасться перед комнатой Марсель. Однако девочка услышала, как матрас скребет по двери.

— Кто там? Вам плохо? — взволнованно спросила она.

Нарсисо посмотрел на полковника. Тот сделал ему знак молчать.

Снова пришла тишина, шаткая и неуверенная, вопрос Марсель так и остался без ответа. Девочка встала и сквозь замочную скважину разглядела в коридоре двоих мужчин с матрасом на плечах. Потом, разочарованная, свернулась калачиком в кровати и заснула. Этот человек непостижим.

Полковник уложил Нарсисо в своей комнате прямо напротив двери. Помог ему расправить постель, осведомился, не нужно ли еще одно одеяло, и накрыл своим пончо.

Проснувшись рано утром, он сказал Нарсисо:

— Вечером снова придешь сюда ночевать. Положишь матрас у двери. Мне может понадобиться твоя помощь.

Принятые меры успокоили полковника. Он пошел в ванную приводить себя в порядок. И увидел в зеркале, что за одну ночь полностью поседел.

Как показаться на глаза домашним с этой вопиющей сединой? Зачем он выбелил себе волосы, выставив напоказ боль, которую следовало запрятать поглубже, в самый темный угол души?

Все утро полковник не выходил из комнаты, потом наконец спустился к завтраку, надев свой котелок. Никто словно бы не обратил внимания на перемену, которая произошла в нем за ночь. Все уже привыкли к шляпе. Бигуа злило сидеть за столом как ни в чем не бывало, скрывать давившую на него тяжесть, и внезапно он снял котелок — так просто и безыскусно, что стало жутко, — и молча бросил его на ковер. И до конца завтрака не поднимал глаз.

Его лицо было до того благородно и исполнено страдания, что озадаченные дети не осмелились произнести ни слова.

Как только Бигуа перестал утаивать свою муку, к нему пришел покой. Однако еще не все в доме видели его новый облик. Полковнику предстояло показаться в прихожей перед слугами, а потом в гостиной и в комнате жены.

Деспозория была поражена, однако не подала виду, что заметила в муже необычную перемену. Склонившись над ней, Бигуа поцеловал Деспозорию сквозь завесу обжигающих слез, не понимая, чьи они — его ли собственные, или жены, или судьбы.

Полковник уже не интересовал Марсель так живо, и она дни напролет проводила с Антуаном, которому теперь было одиннадцать лет. Сделав уроки, мальчик спешил в малую гостиную и до самого обеда играл там с Марсель.

Антуану нравилось приклеивать к подбородку курчавую бороду, с ней он казался себе совсем взрослым.

Марсель была в восторге, вглядываясь в это странное лицо, на котором детство столь резко оттенялось чертами взрослого мужчины. Контраст и дисгармония были очаровательны, иллюзия пленяла. Жесткая борода стремилась восторжествовать над нежными детскими щеками. И даже завладеть душой мальчика. По сути, она уже проложила туда путь — разве теперь можно повернуть вспять? Марсель растерянно смотрела на это лицо и ничего не понимала, словно читая фразу, которую сложили наугад из разрозненных и перетасованных в шляпе слов. Ей нравился этот удивленный изгиб губ, окаймленных бородой. Глаза мальчика казались еще более чистыми и ясными, чем прежде! А когда Антуан опускал ресницы, пронзительное сияние юности, мечтательной и трепещущей, становилось еще ярче и лазурнее, чем лазурь его глаз. Интересно, скоро ли его нос, дышащий пока так мягко и тихо, обретет деловое чутье?

Стоило лишь Антуану показаться в гостиной, Марсель тут же забывала обо всем. Но Бигуа не ревновал к мальчику, его сердце всегда было распахнуто для Антуана с этой выдуманной курчавой бородой. В просторном доме с духом дальних стран всякой любви жилось привольно — любви братской и дружеской, сыновней, и отеческой, и пылкой, как у влюбленных, — в гостеприимной квартире с плотно закрытыми ставнями места было вдоволь. Как-то раз Антуан, набегавшись в Булонскому лесу, заснул после утренней прогулки в кресле гостиной. С приклеенной бородой. В том же кресле рядом с ним примостилась Марсель. Полковник, теперь совсем седой, увидел, что во сне мальчик держит ее за руку. Он подходит и разнимает их ладони. Марсель с недоумением смотрит на него.

— Почему вы сделали это? — шепотом спрашивает она.

— Потому что я люблю вас обоих, — говорит Бигуа. Он сам пока не понял, что именно хочет сказать. Но спустя мгновенье осознал: «Вспомнился Жозеф».

Полковника удивил его собственный непроизвольный жест. Ведь он даже не подозревал, что может ревновать к Антуану.

Сидя в гостиной напротив Марсель, Бигуа обвел взглядом ее хрупкую фигурку.

«Платье как-то странно топорщится на талии. Плохо сшито? Нет, дело вовсе не в платье! Дело в Жозефе! Вот он, здесь! Но Марсель ведь еще ребенок, ей даже нет восемнадцати! Да и Жозеф в ту пору едва достиг совершеннолетия. Какой ужас! Кромешный ужас. Врачи, спешите на помощь! Однако не суетитесь. Вот, значит, каковы теперь девочки — они перестали быть девочками? Уважаемые врачи, сделайте все необходимое, не подведите. Вмешиваться в вашу работу я не стану».

Полковник встревожен не на шутку. Он встает, закрывает дверь в комнату жены и уходит в молчание — сгущенное, шквальное, напористое, — в его голове проносится вихрь слов, которые подгоняют и пришпоривают друг друга. Прежде чем выйти из гостиной, Бигуа снова бросает взгляд на живот Марсель.

От девочки не ускользнуло, что полковник разглядывает ее, и, по-прежнему сидя рядом с Антуаном, она разрыдалась.

«Итак, Марсель беременна, — размышлял Бигуа у себя в комнате. — Подумать только, а я не решался даже задержать на ней взгляд, словно боялся на расстоянии зачать ребенка! Вот ведь как вышло — в ней развивается новая жизнь, Марсель носит ее в себе из комнаты в комнату и по улицам Парижа, останавливаясь перед витринами магазинов, а потом продолжая свой путь!»

В доме полковника родится ребенок. Но, как видите, Филемон Бигуа ничуть не рад этому.

Куда он направляется? Обратно в малую гостиную. Открывает дверь и, глядя на Марсель с жалостью, ужасом и отцовским чувством, столь сильными в нем сейчас, как и любовь к девочке садится напротив — с прямой, как жердь, спиной, неподвижный и безмолвный, точно египетские пирамиды. Марсель встает с кресла и уже готова уйти.

Полковник обнимает ее — очень крепко. Голова девочки утыкается ему в плечо, и он касается подбородком затылка Марсель. Как странно! Она не возьмет в толк, почему Бигуа вдруг обнял ее. Чтобы утешить? Дитя в животе как будто встрепенулось. Может быть, на самом деле встрепенулось. Полковник целует ее в губы, соленые от слез, — долгим, неистовым, бесконечно нежным поцелуем. И тут же отстраняется. Неужели для этого нужно было ждать, пока под платьем Марсель не начнет теплиться новая жизнь, семя которой посеяно другим?

На следующий день, сидя в гостиной, он подумал: «Маленькая глупышка! Но я люблю ее именно такую. Настоящую, непосредственную и далекую. Теперь можно смотреть на нее без страха».

В дверь постучали. Это Нарсиса, горничная. Она хотела пройти в комнату Деспозории через малую гостиную, чтобы не попасть под сквозняк в прихожей. В руках у нее шелковый платок, в который что-то завернуто: Нарсиса принесла для хозяйки травы, которые собрала в сквере Лаборд. Их наверняка можно использовать вместо тех, какими лечат у нее на родине. Нарсисе казалось, Деспозория быстро пойдет на поправку, если приложить эти травы к ее горлу и груди.

Деспозории стало чуть легче, и Бигуа решил рассказать ей о ребенке. Войдя в спальню жены, он попытался понять, выдержит ли она такой удар, и пришел к выводу, что Деспозория достаточно окрепла и новость не сломит ее.

Сейчас Бигуа объявит, что Марсель беременна. В его голове пронеслось, что Деспозория может подумать, будто отец ребенка он. Полковник растерялся, слова, которые он готовился произнести, замерли на губах, и он застыл с полуоткрытым ртом, словно давая возможность в последний раз глотнуть воздуха тому человеку, которым он перестанет быть, как только передаст весть жене. Деспозория смотрит на него с нежностью, какая рождается во взгляде от долгой совместной жизни. Полковник убеждается, что она спокойна. И ровным голосом делится с ней своим наблюдением, заканчивая речь почти на мажорной ноте.