Игорь Олен - Инкские войны. Incas
– Правда, Вождь! Беззаконие!
Зал неистовствовал, не решаясь идти к вершине, где правящий клан сплотился. Кто-то вскричал со зла:
– Полукровки!!!
И все увидели Ильма Инку.
Сгорбленный Вáман Ачачи свистнул; стража Совета вывела горлопана.
– Набольший, – вновь повёл канцлер, – кончил кампанию с арауканами и идёт в поход на Ольáнтая, для чего мыслит рейд в Вануку, чтоб отсечь самозванца от диких на Урубамбе, что с ним в союзе…
Вот Има-сýмак (из Мусу-Мýсу). Спешит со служанкой улочкой, веретёнце в руке, сандалии – под подолом, мнущимся от движений бёдер. Щёчки пунцовые, глазки чёрные, на запястье браслет… Красный Город – в отсвете золотых стен Дома Избранниц. Евнух провёл её в сад, к гордого вида даме. Дикая кланялась:
– Мама Вако красивая! Что звала?
Мама Вако, расспрашивая, вела её. Има-сýмак сбивалась, мысль путалась. Ох-илльи, сад кругом! Дерева и обычные, и златые… Птичка подсела к птичке резвиться, а та – из золота… Выше – башни с добром; можно сотни раз в день надевать одежды – не перемеришь… Слуг сколько! Вот бы сидеть-приказывать: ты туда, ты сюда… Мама Вако – вторая по знатности в Четырёх Сторонах. Зачем ей, дщери Луны, муравьедиха? Жёны гвардейцев-самоотверженных лопнут в зависти! Даже пальам не так легко к Маме Вако… Ох-илльи, кружится голова!.. У пруда сели вдруг на скамейки. Глянув, как плещут рыбки, Вáракова наложница произнесла:
– Работу! Я бы работала, слушала Маму Вако!
Подали пряжу с прялкой. «Ежели женщина, коя, не бывши пальей, а лишь женой кураки, шла в гости к палье, то, после слов приветствий, гостья просила дело, чтоб дать понять: она не в гости, ибо не ровня палье, но чтоб прислуживать. Пальа в знак поощрения ей давала работу. Это была награда, выше которой мечтать нельзя». Има-сýмак пряла. Мама Вако, следя, спросила:
– Любезная, сколько лет и откуда?
– Лет три по пять мне! Я жила в Мусу-Мýсу, стала кусканка и люблю Сына Солнца и Маму Вако!
– Милая, твой муж – Вáрак? Часто его вызывал в Красный Город муж мой владыка. Вáрак твой храбрый, и он доверенный Сына Солнца. Впрочем, о чём я… Дети? И сколько жён вас?
– Маленький мальчик есть, муравьед! Говорит пока: уа-уа! У Вáрака много жён. Я наложница… Мама Вако главная пальа. Я главная из наложниц! – Захваченная беседой, гостья забыла пряжу. – Знаю всех сынов Мамы Вако! Знаю про Апу Кáмака, Виса Тýпака, Урку Инку. Знатные муравьеды! Храбрые! Как ты их родила? Скажи!
Мама Óкльо медленно приложила край ликли к глазу.
– В душу ударила. Солнце взял Урку Инку. Пал на войне он, в Чили… Что говорит Вáрак?
– Он, как вернётся, платье подарит, сказки расскажет… У Мамы Вако ликля, мне б её!
Высокородная бросила ей накидку.
Дивная сребротканая ликля!!! Встречные будут думать: вот госпожа идёт, жена инки… Уай, рыбки, плавайте! птички, пойте! Солнце, смотри на ликлю, чтобы сверкала! Надо поцеловать перст знатной хозяйке!
– Так люблю Маму Вако!
Дама погладила ей плечо.
– Где же был Вáрак, милая?
– В Тумписе! Ели псы мужа! – журчала та. – Ньуста спасла его!
– Сильная страна Тумпис?
Как угодить? Пусть спрашивает, Има-сýмак хорошее отвечать начнёт.
– Сильная! Много домов, курак!
– Вáрак боится?
– Очень! Храбрые, страшные!
– Воевать Тумпис с инками будет?
– Уай, Мама Вако, будет!!
– Всё, всё, любезная. Провожу тебя.
Шли по саду. Возникла императрица с свитой фрейлин. Потупившись, Мама Вако присела. Дикарка же отдала себя созерцанию Мамы Óкльо, дщери Луны, одетой, будто Луна в полнолунье, императрице… Ох-илльи, главная дама в мире! Что говорит?! Уай, кружится голова!
– Ты, Мама Вако, к нам не заходишь… И ты без ликли? Так не пристало… Кто с тобой?
– Има-сýмак… Люблю Маму Óкльо!! – выла дикарка с туманным взором. – Очень люблю! Где ходишь – дай поцелую, знатная муравьедиха! – Она чмокнула землю и руку койи (так называли императрицу).
Все рассмеялись, за исключением главной пальи.
– Что ты с ней делала, Мама Вако?
– Сказки мне сказывала.
– Ко мне пусть ходит, – был приказ.
Има-сýмак не помнит, как, выйдя из Красного Города, добралась дó дому.
Заседание продолжалось. В Доме Советов с Холма вещал Инка Амару Тýпак, канцлер.
– Перед чилийской кончили мы войну в Айаваке, приблизившись к царствам Киту, Тумпис, Каньари. Там верховодит Тумпис Великий. Есть сведенья, что он выставит двести и даже более тысяч копий. Наместник Севера Вáман Ачачи предупреждён был Тумписом: до Айаваки, что инкская, Тумпис нам друг – к северу от Айаваки Тумпис нам враг.
– Нас оскорбил тем Тумпис! – встал Анта Кена.
– Думай-ка о своей Стороне, о Южной, – встрял одноухий, сгорбленный Вáман Ачачи. – Я знаю Север. Тумпис, Каньари, Киту выставят триста тысяч. Ты, что ли, дашь войска?
Зал дивился мощи трёх государств. Канцлер, кашлянув, отчего разрумянился, начал:
– Ольáнтай грозит с Востока. В Чиму, что ни луна, – то бунт. Кóхиль тумписский чванится и на корточки не садится, так как велик и могуч-де Тумпис… – Указка означила на макете длинную территорию, дескать, тумписскую. – Инкам следует быть одним. Сто птах выгонят и орла, коль вместе. Чима-панака, инка-панака, айльу-панака! Вы представители трёх групп инков, хватит бахвалиться, кто знатнее! Мы все равны, как гладь Тити-Каки! Мы все чисты, как снег Вильканоты46! Все – маховые перья в мощном крыле инкской славы! – Амару Тýпак сходил с холма, дотрагиваясь до лиц Совета.
Выкатив грудь, сжав кулачки, встал Вождь Кусканский.
– Слушай, Амáру, сказку про ягуара. Состарился и давай мурлыкать: все мои братья! Звери не береглись – он съел их… Яркие все слова твои. Пусть крепостью не слабей они Саксавáмана! Испытанье: пусть Ильма Инку, позволившего оскорбить Династию, выпустят.
Зал вскричал.
Стриженые с Холма, размыслив, вызвали главного стражи (Связывающего Преступника) и отправили за виновным. Шквал радости побудил всех к воплям. Лишь Титу Йáвар, отряхиваясь от нюхательного табака, хмыкнул: лам ведут на заклание крашеным поводком.
Верховный Жрец, восседавший под троном подле вершины, поднялся с посохом.
– Инки! Мы тут надумали… Усмирения ради стран и славы Солнца, в капища Куско ставить богов народов, сколько ни есть в империи. Впредь культ Солнца препровождать ритуалом малым богам. Да будет!
Синчи Йупанки тронулся к выходу, стаскивая с себя знак инки.
– Стой, – молвил канцлер Амару Тýпак, – стой, Вождь Кусканский.
Порох ждал пламени: – Стыд быть инкой! Низменными твореньями сквернят Солнце! Завтра какой-нибудь варвар предложит выпить с ним инке, раз его бог близ Солнца. Я, чадо Солнца, буду чтить жаб с сих пор и подобных?!
– Правда!!
– Гнусным соседством порчен Отец мой, Солнце Великий, – сыну быть чистым? Пойду поселюсь-ка у Тити-Каки, которая родила нас, инков!
– Ложь! – дёрнулся Титу Йáвар, муж рассудительный в политических дрязгах, но из себя выходивший в тонкостях веры. – Как родила нас вдруг – Тити-Кака?! Мать инков – Анды, это известно! Разве что Тити-Кака, – не без содействия Чучи-Кáпака, кто был некогда царь аймарцев и всех гривастых имел в прислугах, – вывела трусов, коим из милости нашим предком даден был титул инков.
Вождь Куско взвизгнул: – Вот как раскрылся косы плетущий? К чёрту вас, косоплётов, свергнувших нас, гривастых!! В ад блюдолизов, выкравших трон!! Скрыв низость, выдумали про Анды, что-де им мать?!
Сидевшие на златых местах вскочили, гривастые побежали к ним драться снизу Холма.
– Раб!! – трясся наместник Востока, побагровев. – Айуска! Прочь беги!! Да, прочь, прочь!! Подь на грязный насест свой чистить блохастые перья!!
Инки таскали друг друга за гривы или косицы. Лишь Анта Кена стыл бледный. Как Вождь Кусканский был сбит с ног, раздался глас тихий, но – прекративший бой:
– Ведающий Делами и Соглядатай, я говорю вам, что все законы, предложенные Совету, обсуждены честно, без злобы, корысти, зависти. Мы закончили.
Паланкины всесильных один за другим растеклись по улицам.
Ёрзая, бормоча под нос, ехал Синчи Йупанки. Около крепости Саксавáман, в роще на склоне, были кварталы чима-панака, – дикого камня и с щелевидными почти входами, возведённые той порой, когда Куско был островом в море варваров. Подле лестницы на коленях ждал Пики-Чаки в платье кураки и с тростниковыми вставками в уши.
– Ты рода тáмпу? – продемонстрировал Вождь Кусканский знание ушных вставок. – Древний род! Он служил моим предкам… Что тебе?
– Инка! Шествуешь – стынет Солнце, светится след твой! – и гость склонился. – С просьбой я как один рода тáмпу, коему Манко Кáпак, предок твой Перво-Инка, милостью сделал дыры ушные шире, чем у других, дав мерку дыр и тростник для вставок. Нынче мы, тáмпу, под Титу Йáваром. Ты, инка, можешь помочь мне, как Опекун Избранниц…
