Эустахий Чекальский - ВОЛШЕБНАЯ СКРИПКА .ПОВЕСТЬ О ГЕНРИКЕ ВЕНЯВСКОМ
В Париже много говорят о новой восходящей звезде скрипичной игры. Об ученике Паганини — Камилло Сивори. Пишу тебе об этом, как обо всем, что касается наших детей.
* * *
Милый и дорогой муж!
Вообрази себе, во время выпускного концерта Генек играл совсем не концерт ре-минор, о котором я тебе писала, а совершенные мелочи: «Деревенскую мазурку» и фантазии на темы «Пророка». И получил первый приз. А Юзик тоже разделил этот приз в качестве композитора, — конечно, не без помощи брата. Вот теперь господин Аполинарий Контский может расточать свои чары. Когда речь идет об искусстве, их не бывает слишком много… Когда же мы увидимся? Гектор Берлиоз стал поклонником таланта наших сыновей. Ныне Париж — это музыкальный центр. Опять здесь жарко и нечем дышать. Хорошо, что Эдуард любезно согласился спрятать у себя разного рода мелочи, ибо кто его знает, что может случиться. Пока что я не вижу возможности вернуться в Париж еще раз, а мальчики не раз посетят этот беспокойный и полный очарования город… У Эдуарда останутся почти все книги и газеты, собранные Генеком. С ними на границе не оберешься хлопот. Ты знаешь, какой там строгий контроль, как шарят в чемоданах и сундуках, хотя наши паспорта не возбуждают никаких сомнений. Хуже всех не те в мундирах, а контролеры в штатском. Нужно смотреть в оба, потому, что я убедилась, что дело не в пошлине и не в пропаганде, а в возможности стянуть какую-либо мелочь. Они не брезгают коробкой пудры только потому, что она из Парижа. Им может понравиться блузка, перчатки, туфли.
III
ПОЧЕСТИ, ПОДАРКИ, ЦВЕТЫ, ЖЕНЩИНЫ,
ДЕНЬГИ, ОРДЕНА
Хвалебные гимны в газетах. Концерты в королевских дворцах. Чего еще может желать музыкант, какого еще успеха? А ведь это только красивый, худощавый, черноволосый подросток, с очень изящными женскими руками. У него на верхней губе чернеют забавные усики. Он следит за своим туалетом, бельем, обувью и, как каждый юноша, полон разных причуд. В Киссингене, Баден-Бадене, Гамбурге, Висбадене, Крейценахе, Эмсе, Спаа или Киеве, Кременчуге, Орле он играет перед публикой, смотрящей на него как на экзотическую птицу, как на чудо природы, но как редко можно встретить кого-нибудь, кто понимал бы его искусство, его музыкальность. В Париже, Берлине, Петербурге, Москве, Брюсселе, Гааге его искусство расценивается скорее с коммерческой и салонной точки зрения. На эстрадах все еще выступают Эрнст, Тальберг, Липиньский, Контский, Мишке, Гаузер, Фред, Лунда, Вьетан, Бернацкий, Бадзини. Даже в его родной стране, в Варшаве, Кракове, Познани, Калише, Люблине на эстрадных концертах выступают крупные исполнители. Когда на афишах Варшавы появилось сообщение, что Генрик и Юзик Венявские устраивают свой концерт в Большом театре 16 декабря 1850 г., в столице еще хорошо помнили концерты пианистов Игнация Кжижановского и Юлиана Шульгофа, скрипача Аполинария Контского, виолончелистов Лаврентия Келлермана, Франца Шмидта, Станислава Щепановского. Хроникер газеты «Курьер варшавский» отметил: «Не часто видит Варшава такой съезд знаменитых музыкантов».
Дуэты Венявского на тему из «Лючии ди Ламермур» или исполнение им русского национального гимна, сочиненного князем Львовым, милостиво принятое императрицей 10 ноября не могли особо интересовать варшавских любителей музыки. «Деревенская мазурка», фантазия на тему «Пророка» — это произведения расчитанные тоже на широкую публику. Мамочка хотела бы Баха, Моцарта, Бетховена, притом без вариаций, но такая программа была бы неинтересна покупателям билетов.
Большой театр переполнен. Публика аплодирует, вызывает Генрика. Братья кланяются, благодарят. За кулисами танцовщицы поглядывают на юношей и шлют им красноречивые взгляды. Юзик мало что в этом понимает, но зато Генек прекрасно знает, чего от него хотят девушки. Он знает таких из Парижа, Петербурга, почему бы и не в Варшаве? В это время на сцене артисты играют фарсик «Ротозей из Сент-Флор». Зрители смеются. Юзик ушел в дирижерскую комнату и там ожидает маму, а Генек тем временем, в темном уголке, заставленном разными декорациями, флиртует. Его сюда затащила танцовщица Лиля-Броня. Сквозь шум смеющейся публики слышны отрывки их беседы.
— Ах, как ты хорошо играешь! Я влюбилась в тебя.
— Так отблагодари меня, — отвечает юноша.
— Я могу тебя поцеловать, — кокетливо говорит танцовщица и легонько касается губами его щеки.
— Ты только так умеешь? — юноша внезапно привлек девушку к груди.
Взрыв аплодисментов в зале заглушил часть диалога и протесты Лили.
— Приходи завтра утром в кафе на Трембацкой улице или жди меня у театра, — говорит она кокетливо и исчезает за кулисами.
В зале слышны смех и аплодисменты. «Ротозей из Сент-Флор» возбуждает веселье. Занавес уже опущен, на сцене началась беготня рабочих, а Генек побежал вслед за танцовщицей.
Юзик напрасно обыскал все уголки пытаясь найти Генрика, пока тот сам не выскочил из за какой-то декорации.
— Идем к маме.
— Сейчас иду. Одну минутку.
В Москве или Берлине в программы надо было включать действительно ценные произведения, но и там их не могло быть слишком много. Кассу наполняли посредственные слушатели. Если во время предварительной продажи все билеты раскупались, импрессарио бывал чрезвычайно доволен. Генрик учился практицизму такого рода, ибо знал, что успех зависит от прозаических вещей. Импрессарио любил если в Петербурге Венявский исполнял произведение, посвященное Николаю I, а в Берлине — прусскому королю.
Перед концертом в Гааге объявлялось, что Венявский играл в королевском дворце и что король Вильгельм наградил его орденом «Дубовой короны».
В Берлине, благодаря посвящению произведения Генека прусскому королю, в течение месяца удалось дать шестнадцать концертов с полными сборами, а в Голландии за сезон, виртуоз дал 45 концертов: в Утрехте, Амстердаме, Роттердаме, Лейдене к Гааге. Деньги получала пани Регина. Было их достаточно и у Генека. Не успели оглянуться, как он превратился в салонного щеголя. Он умел быть любезным и свысока относился к практическим делам. Деньги приходили легко и он легко и бездумно их расходовал. Его приглашали в лучшие дома. Он следил за тем, чтобы нравиться людям, чтобы быть интересным. Нередко садился за столик испытать счастье в карточной игре. Он стал частым посетителем казино и игорных домов. Приходил, ставил на красное или черное, но подолгу не задерживался. Если удавалось выиграть, повторял ставку, но не больше. Эта его черта скоро стала известна всем. Сплетни на тему о его карточных успехах помогали рекламировать концерты. Говорили, что он не раз срывал банк. Но не это делало его популярным, а женщины. Особенно в Германии и в России. Здесь уже не танцовщицы из кордебалета, а княгини, баронессы, графини занимали первые ряды кресел, пренебрегая вездесущей сплетней.
Они появлялись на всех его концертах, ездили за ним из города в город только лишь затем, чтобы полюбоваться стройным, гибким, молодым скрипачем-волшебником. Когда Юзик подрос, положение стало совершенно невыносимым; он становился как бы тенью брата.
Мама даже его просила, чтобы он обращал внимание на поведения Генека, но тот умел подсунуть Юзику поклонницу, а сам пользовался полной свободой. Много огорчений доставила Юзику и пресса.
Ведь он был прекрасным пианистом и хорошо играл, а в рецензиях ему отводили роль аккомпаниатора. Поэтому гонорар распределялся не поровну. Медленно нарастали недоразумения. Предотвратить их не могла даже мама, которая все еще заботилась о сыновьях.
* * *
В Варшаве идет снег. Декабрьское утро. На Театральной площади — толпы людей. Генек, одетый в хорошо сшитую бекешу, с бараньей шапкой на голове, прохаживается под арками театра и посматривает на дверь, откуда должна выйти вчерашняя знакомая. Он полагал, что она выйдет через дверь, ведущую в помещение дирекции, а она в обществе еще двух девушек вышла со стороны дворца Бланка. Генек делает вид, что ее не замечает. Он не хочет лишних свидетелей, но танцовщица прощается со спутницами и направляется к нему. Ее подруги не хотели верить, что она идет на свидание со вчерашним волшебником-скрипачем. Теперь — сомнений нет.
— Ты замерз? — говорит она громко, как бы желая, чтобы все видели и слышали.
— Почему я должен был замерзнуть?
— Ты холодно со мной здороваешься.
— Театральная площадь, люди, сплетни.
— А может быть я тебе сегодня не нравлюсь?
— Так поцелуй меня, чтобы не было сомнений, — быстро говорит Генек.
Танцовщица, привыкшая к театральным играм, бросается ему на шею и целует, будто встретила родственника.
— Куда же мы пойдем?
— Куда хочешь.
— Идем ко мне.
— К тебе? Хорошо. Может быть, позвать извозчика?
