Николай Садкович - Георгий Скорина
– Пан Глоговский очень добрый и ученый муж.
– Молодец, Франек! – Кривуш неожиданно зашептал: – Помни, мы собираемся каждый четверг и субботу. Приходить нужно не ранее чем стемнеет и не всем вместе.
– Как!.. – вскричал Георгий. – Разве и ты бываешь там?
– Николая Кривуша только там и можно найти, где мудрость и высокие знания. Я рад за тебя, Франек… Прощай!
Кривуш исчез. Удивленный и радостный, Георгий медленно направился в бурсу.
Глава III
Уже несколько недель Георгий служил приказчиком в лавке Отто из Любека, куда помог ему поступить Николай Кривуш.
Торговля хотя и не привлекала Георгия, но не была новым для него делом. Сын купца, не раз выполнявший дома различные торговые поручения, он скоро завоевал доверие хозяина и уважение приказчиков.
После тяжелой, полуголодной зимы служба казалась ему просто раем. Георгий больше не думал о пище, получая ее у хозяина, подобно другим служащим. Его платье оставалось чистым и опрятным, так как на работе он носил специальный кафтан, сшитый из хозяйского сукна. В кармане уже позвякивали деньги.
Главным же преимуществом этой службы было то, что у него оставалось достаточно свободного времени для занятий. Теперь он редко бывал в университете, в котором окончательно разочаровался. Зато не менее четырех раз в неделю он по вечерам посещал дом Глоговского.
Кружок был невелик: несколько студентов-поляков, с которыми Георгий прежде встречался в университете, но не был близко знаком, Николай Кривуш и Вашек, привлеченный Георгием с разрешения пана Глоговского.
Эти вечера были совсем не похожи на монотонную жвачку университетских лекций. Беспредельные просторы открывались перед юношами. Легко и вдохновенно шла сложная работа мысли, освобожденной от оков.
Глоговский излагал им свои философские взгляды, пытаясь по-новому осмыслить учения древних мыслителей. Он рассказывал также о своих опытах в области анатомии, особенно подробно останавливаясь на своей любимой теме – строении человеческого черепа и функции мозга.
Студенты свободно высказывали свои мнения. Георгий обычно задавал вопросы, дававшие пищу для оживленных споров между юношами, и нередко отваживался почтительно, но твердо возражать самому профессору.
Профессор одобрял и всячески поддерживал стремление юноши усвоить не только то, что сообщалось на лекциях факультета свободных искусств, но и то, что преподавалось на других факультетах – медицинском и богословском.
Не раз слыхал Глоговский о том, что Скорина ставил в трудное положение своих учителей, находя явные противоречия в лекциях разных факультетов их университета.
Друзья предостерегали Георгия от опасности таких открытий.
– Скоро, Франек, ты станешь Фомой неверующим, – говорили они. – Да и к чему тратить время в спорах о том, чего не надобно знать «артисту»?
Георгий, смеясь, отвечал им:
– Видали ли вы дерево, одна ветвь которого не согласуется с другой? На котором вместе растут груши и огурцы, яблоки и тыквы? Вторым Вавилоном был бы сад из деревьев таких. Наука же, подобно широкому лугу, должна цвести цветами разными, но в единый ковер сливаться…
Особое место в кружке занимал Николай Кривуш. Он удивлял товарищей глубокими и своеобразными суждениями и незаурядным поэтическим дарованием. Воспитанные на классической поэзии древних греков и римлян, юноши с удовольствием слушали лирические сонеты Кривуша. А его злые, острые эпиграммы и шуточные песенки вызывали взрывы веселого хохота, к которому присоединялся и сам профессор Глоговский.
Иногда на беседе присутствовал Коперник. Нередко он рассказывал о событиях, происходящих в Королевстве Польском и Великом Литовском княжестве, о которых был хорошо осведомлен.
Когда же беседа касалась астрономических тем, Коперник осторожно указывал на ошибки устаревшей системы Птолемея и бегло говорил о собственных изысканиях.
– Я нахожусь в периоде поисков и потому не могу еще с полным убеждением отстаивать свою гипотезу. Придет день, когда я смогу сказать вам о том, к чему пришел и что считаю истинным.
Студенты чувствовали за этой неторопливой и немногословной речью величие истинного ученого и всегда радовались приходу Коперника.
По утрам Георгий охотно бежал в лавку дяди Отто. Здесь, в компании простых и веселых приказчиков, он отдыхал от напряженной умственной работы.
Атлас, бархат, кружева, сукна – все это было простым и привычным делом, не требовавшим ни сомнений, ни споров. Пестрое разнообразие материй, суета рынка, неторопливая важность хозяина напоминали ему родной Полоцк. Иногда Георгий садился в дальний угол прилавка и подолгу задумчиво смотрел в одну точку, пока старший приказчик не выводил его из оцепенения окриком:
– Франек, пойди к хозяину, узнай, не для этой ли досточтимой пани схоронил он драгоценнейшую золотную камку, что так редко попадается ныне.
Георгий убегал в заднюю дверь, зная, что ему вовсе не нужно тревожить хозяина, а надо постоять в темном коридорчике, пока старший приказчик произнесет знакомые слова:
– О, пани, если то схоронено не для вас, я предложу наиредчайший атлас, только в субботу прибывший с Востока.
Но пани уже хотела только золотную камку.
Георгий возвращался и равнодушно сообщал, что камку продать нельзя, так как хозяин ждет посыльного от жены самого пана воеводы. Приказчики делали грустные лица. Пани вспыхивала от обиды и гнева. Она видела в том унижение для себя и собиралась покинуть магазин. Но ей загораживали путь дорогими турецкими бархатами, малиновыми и зелеными, с золотыми и серебряными узорами. К ее ногам падали куски ткани, где, как в волшебной сказке, по золотой земле рассыпались чудесные травы. С прилавка небрежно лились тафта индийская, китайская… На вишневом и лазоревом поле сверкали золотые и серебряные цветы, деревья, горы. Ей предлагали мухоярь, зуфь. Все пестрело узорами, манило отливом складок.
Но пани хотела только золотную камку, ту самую, что берегли для жены воеводы. Приказчики вздыхали и снова бросались в атаку. Пани, казалось, уже готова была сдаться, но Георгий делал неосторожное движение, злополучная камка лихо разворачивалась поверх всех материй, затмевая их в глазах пани своей красотой. И пани хотела только ее. Ту самую золотную камку, что берегли для этой выдры, жены воеводы…
Старший приказчик заметно слабел и с грустью приказывал убрать все с прилавка. Он как бы признавал себя побежденным. Он тихо и с сожалением говорил:
– Пани видит, что мы рады ей угодить… Но мы видим также, что достопочтенная пани разбирается в искусстве. Что делать! Жаль… Слово хозяина – закон…
Тут Георгий, словно что-то вспомнив, шептал старшему на ухо. Тот оживлялся, также шепотом переспрашивая. Утомленная пани следила за ними с тревогой и надеждой. И ей объявляли приговор:
– Если пани поймет нас и ни словом не обмолвится о том… Мы ценим такое понимание красоты и, может быть, сделаем так, что жена воеводы… получит другую материю.
Измученная, но счастливая и гордая дама не спорила о цене. Рыжий мальчишка-посыльный, он же зазывала, едва поспевал за ней, неся пакет старой, давно вышедшей из моды материи. Приказчики стояли в дверях и, улыбаясь, смотрели, как вслед за «трудной пани» рыжий мальчишка уносил не десять аршин камки, а весь кусок в двадцать четыре аршина, завалявшийся в лавке.
Однажды солнечным утром дядя Отто сказал своим приказчикам:
– Уже время убирайт куфтюр и киндяк. Пришель каспаша Весна.
Плотные материи уступали место тафте и атласу. В лавке красили рамы окон и двери.
С наступлением весны Георгий стал задумчивым. Лицо его осунулось и побледнело.
Сквозь тоску по родному краю, сквозь высокие мысли, пробудившиеся под влиянием бесед с Глоговским, пробивалось новое, еще не понятное и тревожное чувство. Где-то в глубоких тайниках его существа накоплялось оно, волнующее и неясное, чтобы однажды вдруг превратить юношу в мужчину.
Георгий увидел во сне женщину и влюбился в нее. Понял он это не сразу. Однажды в лавку вошла молодая пара. Вероятно, жених и невеста. Кавалер сделал очень дорогой подарок молодой даме, щеки которой зарделись счастливым румянцем. Все, кто был в этот час в лавке, залюбовались ее красотой. Георгий тоже с удовольствием смотрел на счастливую пару. Но вдруг он мысленно сравнил молодую даму с той, что явилась ему во сне, и понял, что влюблен.
Да, влюблен! В видение, в дух, порожденный зреющим желанием, неотвратимым влечением к безвестной прекрасной подруге.
С этого дня Георгий жил в каком-то опьянении. Его мечта становилась день ото дня назойливей. Он ждал Её. Он знал, был уверен, что ОНА явится.
Вот как это произойдет. Она войдет через эту дверь, улыбнется рыжему зазывале и свирельным голосом спросит:
«Здесь ли служит бедный схолар Франциск, что поклялся любить меня больше жизни?»
