Вадим Полуян - Кровь боярина Кучки (В 2-х книгах)
- Меня вырастил отец. Думалось, взаправдашний. Любовь к нему - на всю жизнь. Да без матушки разве детство? Новая вера дала мне новую мать. Хочу, - он снял с себя ладанку и надел её на шею Овдотьицы, - хочу, чтобы ты берегла для меня отцов перстень. А матушкин крест - на мне. Я ведь теперь христианин, и она была христианкой. Крест с меня даже тать не снимет, а перстень могут отнять.
- Святая правда, сынок, - нежно дотянулась до его светлых кудрей Овдотьица. - Себя береги, а я сберегу твоё родовое имя.
Только что низкие солнечные лучи не могли пробуравить лесную чащу, и вот дневное светило взметнулось выше, пронзило зелёные кроны, заиграло бликами на тропе.
Долго пришлось идти, пока в запах прелого листа не ворвался грибной дух.
- Вот это место, - узнал никогда не бывавший здесь Род.
Обоих ждала неприятная неожиданность. На грибной поляне темнел как бы четвероногий, собирающий боровики Петрок и большеглазо уставился на них по- бычьи. Каким чудом он здесь? Только что был в хоромах. Не иначе, знает короткий путь.
Род все же двинулся вперёд, и Овдотьица за ним.
- С пустыми руками во что будете собирать, в подол? - разогнулся Петрок и направился следом.
Шаги шумели в сухом листье.
Путь оперся в сосну, упавшую поперёк. Она росла не у самой тропы, чуть поодаль. Род шагнул влево и внимательно осмотрел рваное основание дерева.
- Дай нож, - попросил он Петрока.
Тот неохотно извлёк из-за голенища охотничий нож с наборной рукоятью. Род отчекрыжил изогнутую кору, чтобы отделить пень от дерева. Потом, взяв в охапку комель, убрал вековую сосну с дороги. При таком оказательстве силы очи изумлённого глазуна совсем вылезли из орбит.
- Уй-юй-юй! - слился его бас с шумом убираемой лесной великанши.
Воздух стал тошнотворно сладким. Овдотьица запричитала в голос. На освобождённой тропе в иглах осыпавшейся хвои лежала ничком Варсунофья.
- Экое несчастье, скажи на милость! - сокрушённо произнёс глазун.
- Это не несчастье, - поправил Род. - Это убийство.
Овдотьица смолкла. Боярский отрок глянул исподлобья.
Юноша объяснил:
- Сосна не сломлена, а подрублена и повалена с умыслом.
- Не верю!
- Тут веры не надобно, - мрачно произнёс Род. - Достаточно глаз. Даже щепу убрать поленились, - Он покопался в сосновой кроне, - Вервие не отвязали, а оборвали, - И поднял конец верёвки.
Глазун отворотил нос:
- Ну и пахнет, однако!
Род срезал и очистил два тонких берёзовых ствола, соединил их ветвями. Всхлипывающая Овдотьица перевернула старуху, попыталась скрестить руки на её груди, что едва удалось. Уложили покойницу на носилки. Петрок взялся спереди. И началось печальное шествие.
Созерцая спину напарника, Род заметил свежую землю на его плечах и рукавах. Откуда на нём земля?
- Более краткий путь тебе ведом? - спросил юноша.
Петрок на мгновение застыл, как бы недослышав, потом пробубнил:
- Не ведом.
Ближе к концу пути Петрок вновь остановился с намерением опустить носилки.
- Обожди немного. Меня мутит.
Он сгинул в чаще. Род с Овдотьицей остались одни.
- Чуяло моё сердце, - истиха вымолвила Овдотьица. - Уходили они старуху.
- Кто… они? - спросил Род, хотя уже знал ответ.
Хотя как дознаются про наш с Варсунофьей лесной разговор?..
Род в тёплый солнечный полдень ощутил озноб.
- А если Степана Ивановича уведомить?
Женщина отмахнулась, ничего не ответила. Возвратился Петрок.
С телом Варсунофьи они внесли в боярские хоромы суету, плач и хлопоты по покойнице. Время клонилось заполдень, была нужда спешить: по обычаю полагалось предать усопшую земле в тот же день до захода солнца.
Улучив время, Род сызнова подступил к Овдотьице: должно же быть боярину ведомо, что причина смерти старухи не несчастье, а преступление. И опять вводница отмахнулась:
- Поверь, боярин нарядит доиск во главе с тем же Петроком. Чего доищешься?
С погребения Род не пошёл на поминки, передал, что ему неможется. В своей одрине растворил оконницу настежь, трупный дух все ещё дурманил его. А свежий воздух вечернего огорода портила гниль палых яблок. Такой богатый урожай плодов, и никто не собирал, будто потеряла в доме былую крепость рука хозяина.
Юноша резко обернулся на звук желанного, хотя и нежданного голоса:
- Здравствуй, братец!
- Уля, не называй меня братцем… Как ты не остереглась ко мне в одрину взойти?
- Ах, что остерегаться? Все виноядничают. Поминки! Вчера пировали за здравие, сегодня - за упокой. - Улита закрыла окно и положила голову на грудь юноши.
- Вчера Андрей Владимирский с тебя глаз не сводил. Сокрушался, что женат, - сказал Род.
Улита ударила его ладошкой по губам.
- Перестань. Этот половчин намедни на Боровицком холме мне всю выть[84] на княжеском пиру отбил. Вурдалак сущий. Будто глазами из тебя кровь пьёт. Ну его!
Род вдыхал запах Улитиных волос.
- А Петрок тоже на поминках? - спросил он, - А Амелфа Тимофеевна?
- Мачеха прежде меня ушла. Глазун вовсе не явился. - Улита отступила к лавке, села, низко опустив голову. - Няньку жалко! Надо ж было так случиться.
- Её убили, - сказал Род. И пожалел о сказанном, поняв, что не ответит на расспросы девушки, которые тут же последуют. Ответить - значит слишком многое открыть Улите, а это может быть для неё опасным.
Конечно, боярышня всполошилась:
- Убили? Как? Кто? За что?
- Откуда мне знать? - отстранился он. - Вижу, подрубали дерево. Не само упало.
Тонкий лучик морщинки возник над Улитиной переносицей и исчез.
- Стечение случаев, - вымолвила она. - Кто-то хотел из нашего леса сосну похитить, да не успел. А Варсунофья под ней прошла…
Род благоразумно промолчал.
- Я ведь к тебе тоже с грустной новостью, - сообщила Улита. - Тётка Лиляны нашла вчера, где живёт твоя нянька. В селе Тайнинском за Яузой. Только дом её заперт. Расспросила соседа. Он видел, как за день до того подкатила к её воротам кареть, приехал неведомый человек и вышла Офимка с ним добровольно и не возвращалась с тех пор… Ой, как ты потемнел лицом, свет мой ясный! - привстав на цыпочках, сжала в нежных ладонях голову Рода боярышня. - Ну утешься ради меня. Будем дальше разузнавать. Найдём концы. Не кмети же её поймал и. Уехала по своей воле. Может, в гости?
«Мой погрех! - мысленно сокрушался Род. - Не явись я, не тронули бы Офиму. На страшное гостевание обрекли её! Каков умысел?» Он тем временем гладил тугие косы утешавшей его Улиты, смотрел поверх её золотой головки и видел постылый сучок напротив его одра на тесовой стене, похожий на человеческий глаз. И вдруг обратил внимание, что глаз тоже смотрит на него, даже веком моргает, и цветом он как кедровый орех.
Это открытие длилось миг. Род, тут же отстранясь от Улиты, бросился к стене… Сучок был на месте.
- Чтой-то ты? - испугалась боярышня.
- Нас наблюдали. Вот через это, - ткнул он в проклятый сучок.
- Пальцем его не выдавишь, - деловито молвила Улита, извлекая из золотых волос серебряную заколку… Сучок слишком гулко стукнулся об пол по ту сторону стены. Девушка прильнула глазом к отверстию.
Род резко оттащил её:
- Побереги своё око.
Не отвечая, Улита выскочила из одрины, толкнула соседнюю дверь… Та была заперта изнутри.
- Я успела узреть крышку подпола, - прошептала девушка. - И - слышишь ли? - крышка медленно закрывалась…
Юноша распахнул дверь, сорвав внутренний запор.
- А сучок-то… с рукоятью, гляди-ка!- удивилась, входя, Улита и подняла с полу затычку для дыры в стене.
Род откинул крышку подпола и - верно говорила Овдотьица! - обнаружил лесенку, ведущую глубоко вниз, в черноту.
Взял свечу из своей одрины и трут, попросил Улиту обождать, начал спускаться… Заметил, что отверстие, светившееся вверху, затмилось. Вскинул взгляд и увидел над собой стройные ноги девушки в кружевных чулках.
- Кто тебе разрешил за мною спускаться?
- Сама себе разрешила.
Наконец вместо хилых ступенек затвердела земляная площадка под ногами.
- Тут совсем темно! - прижалась Улита к Роду.
Отверстие вверху, чуть виделось.
Род зажёг свечу. Подземный сруб, в котором они стояли, был довольно просторен. Из него в обе стороны уводили низкие ходы. Их стены и потолок крепились брёвнами потоньше. Об этих ходах от Овдотьицы даже намёка не высказано. Значит, не знала. Род стоял, напряжённо слушая беззвучие подземелья. Капель не постукивала нигде, почва сплошь сухая.
Улита освоилась при свечном свете в глубоком подполе и с любопытством заглядывала то в правый, то в левый подземный ход.
