Милий Езерский - Марий и Сулла. Книга вторая
Хорошее настроение Страбона увеличилось, когда поступили донесения от Квинта Метелла Пия и Гая Люция Цинны: оба помощника сообщили, что марсы окончательно сложили оружие, а Квинт Помпедий Силон бежал к самнитам. Эпистола Метелла кончалась словами: «Боги с нами и да пребудут с тобой и с твоими легионами», а Цинны — проклятиями: «Пусть поглотит Тартар Помпедия, который, несомненно, возобновит борьбу!»
III
По зеленой равнине, исчерченной серыми дорогами и берегами узкой, но глубокой Пескары, шли толпы народа — старики, женщины и дети.
Впереди белела Италика, недавно еще скромная и малонаселенная, а теперь шумная, столица восставших, племен. Здесь заседал сенат из пятисот человек, чеканилась серебряная монета, с надписями на латинском и самнитском языках, а на форуме происходили народные комиции, похожие на римские.
В этот день сенат сзывал в столицу горожан и земледельцев всей области, но пришли только старики, женщины и дети. Все мужи и юноши находились в легионах, и даже мальчики собирались на войну. Несмотря на это, народу собралось много.
Небольшая площадь с возвышением, на котором стоял Каинт Помпедий Силон, не могла вместить всех прибивавших, и они взбирались на крыши зданий, на колонны портиков и храмов, чтобы услышать, что скажет любимый вождь.
— Братья, — звучным голосом заговорил Помпедий, — час нашего поражения еще не наступил, но уже близок Хищная римская волчица терзает нас. Мы разбиты, наши когорты не в силах бороться, и наши мужи готовы сдаться на милость врагов. Братья, мы стремились покорить римлян и основать новое государство. Мы — люди и жаждем человеческих прав и свободы. Кто желает бороться, пусть идет в легионы, а трусы, предпочитающие рабство, пусть остаются в городе и ждут кровожадных палачей!
— Веди нас! — закричала толпа. — Все пойдем!
— Останутся только старухи и дети!
— Веди!
Седобородое лицо Помпедия осветилось радостной улыбкою.
— Братья, враг приближается. Но прежде, чем мы отправимся, поклянитесь бороться до конца.
И он стал медленно произносить слова клятвы, а толпа хором повторяла их…
Сулла покорял Кампанию. Его легионы взяли и разрушили Стабию, потом пал Геркуланум, а Помпея упорно сопротивлялась.
Полководец понимал, как важно овладеть ею: она была общей пристанью Нолы, Нуцерии и Ахерр. Объезжая городок, он смотрел на величественный Везувий, поднимавшийся над городами и деревнями, покрытый зелеными полями, поглядывал на Серреит и на мыс Сиренус, где возвышался храм Афины, сооруженный, по преданию, Одиссеем, и всюду глаз встречал виноградники и оливковые посадки. Вспоминался Венафр (откуда лучшее оливковое масло), славный прозрачным, как мед, маслом, его долины и крутобокие белогрудые девы.
Взяв Помпею, Сулла двинулся на юг.
Военное счастье сопутствовало ему: разбив союзников при Ноле, он вторгся в Самниум и, узнав от разведчиков, что римское войско окружено противником, перешел через дикие, почти неприступные горы, по крутым тропам, вьющимся над пропастями, и ударил самнитам в тыл.
Помпедий отступил. Но даже после поражения при Авфиде, где силы союзников были почти уничтожены, он продолжал держаться, ведя свои легионы на приступ с неизменным кличем:
— За независимость!
Его любили, перед ним преклонялись. Весь Самниум говорил: «Пока жив Силон — цела родина!»
Его многочисленные отряды состояли из стариков, мужей, юношей, женщин, девушек и мальчиков, знавших, за что они борются. И мысль о прекращении военных действий и подчинении Риму никому из них не приходила в голову.
Претор Метелл Пий, оттеснив самнитов в Апулию, внезапно напал на них.
Битва продолжалась весь день и всю ночь. Самниты не устояли, и храбрый Помпедий Силон пал в смертельной схватке с Метеллом Пием. Рядом с ним рубился Понтий Телезин: он отогнал Метелла от раненого вождя, который говорил с усилием:
— Обещай, Понтий… до конца!
— Отец! — с горестью воскликнул Телезин. — Обопрись о мое плечо… Отец!..
Сдерживаясь от рыданий, он обхватил Силона и, продолжая отбиваться от напиравших на него римлян, вынес его из боя.
Вечерело. Солнце садилось за горами Самниума, и длинные тени их ложились на равнину. И по мере того, как уходило солнце, Телезину казалось, что уходит и жизнь полководца… Зачем воевать? Кто поведет теперь воинов? Чей победный клич будет их воодушевлять перед жаркими схватками, во время боев и преследований врага?
— Отец!
Он положил его под развесистым деревом и смотрел на бледное седобородое лицо, сжимая меч.
Из широкой раны в боку лилась кровь, и помочь было нечем.
— Отец, скажи хоть слово… взгляни…
Рыдание вырвалось из груди Телезина. Упав на колени, суровый воин коснулся рукой лица Помпедия.
— О, не уходи от нас, душа Самниума, сердце нашего народа! — шептал он. — Ты один способен повести наск победам…
Глаза Силона открылись.
— Понтий? Ты?.. Почему ты здесь?.. Твое место там… Оставь меня…
— Отец…
— Иди, сын мой, борись и побеждай…
Голос его дрогнул, глаза сомкнулись, тяжелый вздох вырвался из груди.
Телезин нагнулся к нему, прижался головой к его сердцу. Не билось. Встал и, сорвав ветвь, бросил ее на труп. А затем, не оглядываясь, побежал туда, где кипел яростный бой.
IV
Мульвий нашел Телезина и Лампония в шатре. Они молча сидели над остатками скудной пищи. Вести были нерадостные: Страбон подавил восстание в горах, Метелл Пий захватил Венузию и три тысячи пленных, Сулла отнимает у самнитов кампанские города…
— Не разделиться ли нам? — предложил Лампоний. — В Лукании и Бреттии можно еще продержаться.
— Хорошая мысль. Необходимо спасти войско.
— Я отойду в Луканию, а ты?..
— Я разделю свои легионы на небольшие отряды и буду тревожить римлян.
— Мульвия пошлем в Азию просить помощи. Лампоний кивнул и вышел из шатра, решив немедленно выступить в поход.
Была лунная ночь, когда его легионы молча уходили в серебристую даль.
Лампоний ехал верхом впереди войска. Рядом с ним покачивалась на коне юная луканка с копьем в руке — его жена. Оба не сказали ни слова во время всего перехода.
А когда войско подошло к реке и Лампоний приказал бойцам расположиться на привал, она повернулась к мужу:
— Долго ли нам еще воевать?
— До самой смерти, — спокойно ответил вождь и протянул ей руку. — Видишь эти звезды? Они бессмертны, и так же бессмертна наша воля к борьбе.
Луканка легко спрыгнула с коня и, взяв его под уздцы, спросила:
— Мульвий с нами?
— Нет, остался с Понтием.
— Почему?
— Он едет в далекие страны просить помощи.
В следующие дни войска шли дальше. И чем больше приближались к Лукании, тем обширнее и пустыннее становилась местность.
Однажды разведка донесла о наступлении римлян. Лампоний остановился, решив принять бой.
Разбив лагерь на холме, он укреплял его несколько дней, поджидая неприятеля.
Римляне подошли ночью и, видя спящий лагерь, бросились на приступ. Но не успели они приблизиться на расстояние полета стрелы, как лагерь ожил.
Лампоний различил смутные тени, бежавшие, пригибаясь к земле, по направлению к лагерю, и думал, как перехитрить противника. Он послал несколько когорт в обход наступавшему врагу, а сам приказал встретить римлян копьями и мечами.
После отчаянной схватки враг был отбит. Лампоний вывел войско из лагеря и стремительно ударил в растерявшегося противника.
Уже светало, и широкая равнина окрасилась пламенем утренней зари. Обе стороны отчаянно рубились.
Лампоний поскакал навстречу римскому военачальнику, который громким голосом призывал легионариев держаться.
— Стой, римская собака! — крикнул он, направляя на него коня. — Неужели ты побежишь перед варварами?
Военачальник, презрительно взглянув, взмахнул мечом:
— Авл Габиний никогда не бегал перед луканскими лисицами, — ответил он и стегнул жеребца бичом.
Съехались. Военачальник искусно отражал удары, стараясь объехать Лампония, а тот пятился, притворяясь, что отступает. Габиний погнал на него коня. Лошадь Лампония взвилась на дыбы, и тяжелый меч упал .на голову римлянина: блестящий медный шлем с конским хвостом, звякнув, свалился, и острое лезвие, вонзившись в левое плечо, рассекло грудь до самого сердца.
Увидев убитого вождя, неприятель стал поспешно отступать.
— Преследовать! — крикнул Лампоний.
Римляне гибли. Они спасались на обозных лошадях и мчались без оглядки из этих пустынных стран, населенных воинственными племенами.
V
Наступала зима, и военные действия всюду почти прекратились. Пользуясь случаем, Сулла отправился в Рим, чтобы получить консульство. Он добился его без труда: союзническая война создала ему славу искусного полководца; рассказы о подвигах его украшались красивыми небылицами; патриции открыто восхищались им на форуме. Он стал кумиром женщин, но оставался спокойным и ко всему равнодушным.
