Бетси Шидфар - Абу Нувас
Ты хочешь получить это молоко, собранное медовым выменем моей благородной верблюдицы, даром? Нет, клянусь Тем, в Чьей руке моя жизнь, я отдам его не меньше, чем за пять дирхемов бурдюк!
Зрители хохочут, поощряя бедуина возгласами, а он, опершись на свой пастушеский посох, по обычаю бедуинских поэтов, продолжает свою речь. Наконец он сторговался с купцом, они бьют по рукам, сделка состоялась, а Хасан бредёт дальше. Вот и их дом, окружённый высокой стеной. Хасан берёт в руки тяжёлый дверной молоток и изо всей силы стучит.
Дверь открывает сосед. Войдя, Хасан слышит необычный шум. Во дворе какие-то посторонние люди, из дома доносятся вопли и причитания. Когда мальчик, удивлённый необычным шумом, подбегает к дверям дома, навстречу ему выходит лекарь, чья лавка помещается на соседней улице. Едва не сбив его с ног, Хасан вбегает в дом.
Отец, всегда жизнерадостный и весёлый, лежит на кровати. Его глаза закрыты, на полу стоит наполненный густой красной жидкостью таз, видно, лекарь только что пускал отцу кровь. Из задней половины дома доносятся рыдания женщин — матери, сестёр и соседок. У постели отца сидит его друг — стражник Али. Он родом из Дамаска, как и отец.
— Что случилось с отцом? — спрашивает его Хасан.
— Аллах милостив. Твой отец, как обычно, стоял на своём посту. К утру он стал жаловаться на головную боль, я проводил его домой и привёл лекаря, чтобы тот пустил ему кровь. Но ему стало хуже после кровопускания. — Помолчав немного, Али говорит: — Аллах милостив, он не оставит вас сиротами.
Отец стонет. Хасан бросается к нему и подносит к губам чашку с водой, смешанной с лимонным соком. Но вода проливается на постель, отец не может поднять голову, и глаза его по-прежнему закрыты. Наступает вечер. Али ушёл, у постели сидят мать Хасана, его сёстры и младший брат.
Потом приходит ночь. Какая страшная ночь! Хасан никогда не забудет её. Отец мечется в жару и бормочет непонятные слова, лицо его покраснело, он совсем не похож на себя. Мать шепчет молитвы, потом, закутавшись в покрывало, выбегает из дому.
Она приводит с собой старуху, знающую древние молитвы магов-огнепоклонников, ведь мать Хасана — из древнего персидского рода. Может быть, поможет священный огонь? Старуха приносит с собой пахучие травы, разводит огонь в медном котелке и бросает в него травы. Они вспыхивают, к потолку взлетает сноп искр, языки огня извиваются, бросая причудливые тени, старухина тень растёт, и она кажется сказочной великаншей, злым духом, покинувшим пустыню; она бормочет непонятные заклинания, наклоняясь к огню.
Наконец наступает утро. Усталые дети заснули, мать подошла к больному и положила ладонь ему на лоб.
Мальчика будят пронзительные вопли матери:
— Вставайте, несчастные, ваш отец умер!
Хасан не помнит, что было дальше. Как сквозь сон ему чудилась суета в доме, какие-то длиннобородые старики, друзья отца, приносящие соболезнования. Его не покидает ощущение своей вины. Может быть, Аллах покарал его отца за то, что он был невнимателен на уроке и плохо читал Благородный Коран? Но тогда надо было покарать не отца, а его самого. Видно, Аллах вовсе не так милостив, как говорят…
Опомнился Хасан в дороге. Мать расплатилась с домовладельцем, распродала небогатую утварь, связала в узлы всё, что могла взять с собой, и отправилась в Басру. Соседка сказала ей: «Басра — большой город, а ты ведь искусна в стирке. Ты сможешь зарабатывать стиркой, и пристроить своих детей к достойным людям».
И вот Хасан покачивается в паланкине на спине высокого светло-рыжего верблюда. Один из бедуинов, пожалев вдову, взялся доставить её за небольшую плату в Басру. Так вот она какая, степь, воспетая поэтами в звучных стихах! Кругом холмы, кое-где покрытые чахлой травой, справа тянется пересохшее русло потока, глубокая долина, по которой весной, сметая всё на своём пути, мчится бешеная вода. На серо-жёлтой земле чёрными пятнами выделяются норы тушканчиков, высоко в небе парит степной орёл.
Говорят, в этих местах раньше было много львов, рассказывает погонщик, шагая рядом с верблюдом, но теперь они ушли далеко в заросли тростника, к болотам Басры, в места, недоступные для людей. Бедуин идёт мерным шагом, и кажется, никогда не устанет. Трудно понять, сколько ему лет, — его спина пряма, как у молодого, но лицо покрыто глубокими морщинами, то ли от старости, то ли от лишений. Мальчика сильно беспокоят прямые лучи солнца, а проводник, кажется, совсем не чувствует их слепящий жар.
— Твоя мать из Хорасана? — спрашивает он вдруг.
— Нет, она родом из Хузистана, а мой отец был чистокровный араб! — с гордостью говорит Хасан.
Ему льстит, что кочевник говорит с ним, как с равным, и, желая показать, что он заслуживает этого, Хасан добавляет:
— Я учился в куттабе и знаю наизусть весь Благородный Коран, а ещё я знаю муаллак, несравненные строки времен бедуинской старины.
Мальчик хочет начать стихи, но бедуин, не слушая его, говорит:
— Среди персов тоже бывают благородные и щедрые люди. Вот, к примеру, незабвенный герой и доблестный полководец Абу Муслим аль-Хорасани, да будет Аллах милостив к нему! В год, когда Абу Джафар аль-Мансур стал халифом, Абу Муслим проезжал по этим местам, направляясь в Мекку для паломничества. Клянусь Аллахом, мне не пришлось в жизни видеть такого человека! Своей щедростью он сравнился с Хатимом из племени Тай. Сколько палаток он роздал жителям наших становищ! Он дал мне красной материи столько, что мне хватило на всю мою семью на несколько лет, а всё потому, что, проезжая мимо нашего становища, он увидел нагих детей и пожалел их. А потом он приказал хорасанцам из своих воинов проложить дорогу среди наших ущелий и ещё вырыть пять колодцев, где и сейчас всегда много воды. Видно, его рука была благословенной! Говорят, он был из простых людей и не обижал никого. Да простит Аллах повелителя правоверных Абу Джафара, нехорошо он поступил с Абу Муслимом, после того как тот привёл к власти род Аббаса!
Бедуин ещё что-то бормочет, забыв, что Хасан его слушает, а потом нараспев произносит стихи:
— Что могут люди поделать против превратностей судьбы,
Судьба сметает все людские ухищрения!
Бедуин замолк. Набравшись смелости, Хасан попросил его:
— Расскажи мне ещё что-нибудь о Абу-Муслиме, шейх!
Бедуин посмотрел на Хасана, как будто только что увидел его, и спросил:
— Сколько тебе лет?
— Семь, — тихо ответил Хасан. Он испугался, что старик больше не захочет с ним разговаривать, раз он такой маленький.
— Ну что же, семь — благословенное число. Слушай, что я запомнил из известий о Абу Муслиме, и пусть воспоминания об этом будут тебе оружием против превратностей времени.
Рассказывают, что, когда Абу Муслим захотел уйти в Хорасан, Абу Джафар, боясь, что он поднимет против него этот край, послал одного из своих людей к Абу Муслиму с обманными словами, приказав передать ему: «Люди из зависти стараются посеять рознь между тобой и повелителем правоверных. Они хотят умаления благоденствия державы. Не начинай же смуту, о Абу Муслим!» Потом этот человек стал лицемерно усовещать его: «Ты ведь защитник и доверенный рода Мухаммеда, и люди хорошо знают тебя. Не забывай, что награда, уготованная для тебя Аллахом, больше, чем всё, чего ты сможешь достигнуть в мирской жизни. Не превращай же награду в возмездие, пусть сатана не сведёт тебя с истинного пути! Ты призвал нас защищать род Аббаса и сражаться с теми, кто враждебен ему, ты созвал нас, и мы пришли к тебе из разных краёв и дальних земель, Аллах вселил нам в сердце повиновение роду пророка и возвеличил нас победой. Неужели ты хочешь, после того как мы достигли вершины наших желаний и надежд, посеять смуту между нами и ослабить нас раздорами!» Абу Муслим послушал этого человека и отправился к Абу Джафару, а тот предательски убил его, и возмездие за свое злодеяние получит только от Аллаха после Страшного Суда!
Голос бедуина становился всё громче, он разбудил эхо в долине — словно кто-то повторял его слова. В песках что-то загудело: так звучат большие трубы перед сражением или выходом наместника. Бедуин умолк и повернул голову к востоку.
— Это поют пески! — тревожно сказал он. — Сохрани нас, Боже, от беды!
Труба ещё гудела, но всё тише, поднявшийся знойный ветер крутил песок у ног верблюдов, колыхал занавеси. Мать Хасана выглянула наружу и, встретившись взглядом с бедуином, тут же прикрыла лицо. Хасану хотелось спать и его немного тошнило от валкого шага верблюда, но он всё вглядывался в пески.
Вдруг ему показалось, что на ближайшем холме он видит всадника. Хасан протёр слезящиеся от яркого света глаза и снова всмотрелся. Так и есть — на холме стоит всадник, вот появился ещё один, потом ещё, они казались чёрными среди рыжих песков. Всадники неподвижно стояли на вершине холма, потом вдруг все разом пустились вскачь.
