Валерий Денисов - По кличке «Боксер»: Хроника времен культа личности
Сказав это, незнакомец поднялся и вышел из комнаты…
Два дня Николай маялся, отходил от своего недавнего поражения на ринге. А на третий решил все-таки воспользоваться странным приглашением незнакомца и сходить по указанному адресу.
Каково же было его удивление, когда оказался он у здания АзГПУ. Сверил по бумажке номер дома. Нет, все точно. Николай остановился в нерешительности, и в тот же момент ощутил, как на плечо опустилась чья-то тяжелая рука. Обернулся и обмер: перед ним стоял блондин, которого он запрещенным ударом нокаутировал на ринге.
«Влип! – промелькнуло в голове Николая. – Мужик с якорем притворялся. Знал, – что я чекиста свалил недозволенным приемом и теперь меня арестуют, как контру. И зачем потребовалось комедию ломать?»
Трудно сказать, о чем бы еще подумал Николай и какое бы решение принял, но течение его мыслей прервал блондин.
– Ты к нам зачем?
Прямой вопрос требовал прямого ответа. И Николай протянул своему недавнему сопернику по рингу листок бумаги. Тот быстро прочел текст и подсказал:
– Тебе в двенадцатую комнату. Я провожу. Кстати, фамилия моя Маньковский.
– Поляк, что ли? – поинтересовался Николай.
– Да, вроде. Родителей не помню, а родом из Сибири. В здешних местах новичок. По службе сюда перевели.
Маньковский подошел к часовому, что-то объяснил ему, показал записку, с которой пришел Николай. Часовой долго с кем-то созванивался. В конце концов оба молодых человека прошли в здание. Расстались они у комнаты с номером двенадцать… Вот так в жаркий июльский день двадцать девятого года привела судьба чемпиона республики по боксу Николая Сатова в ОГПУ. На службу.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ЗВЕЗДНЫЙ ГОД НИКОЛАЯ САТОВА
– Сколько дел о террористических актах против вас и Берия было заведено?
– Шестнадцать-семнадцать…
– Сколько людей в связи с ними было расстреляно?
– Не помню. Обычно расстреливали.
– Вы верили, что против вас готовились террористические акты?
– Нет, не верил.
– Почему же вы допускали фальсификацию таких дел?
– Я не вникал в них…
(Из допроса бывшего первого секретаря ЦК Компартии Азербайджана Багирова Генеральным прокурором СССР. 9 апреля 1954 года).1.
– Вася, сворачивай в Ичери-Шехер, – скомандовал Зобин,
– Так ведь нам в Баладжары нужно, товарищ капитан, – с недоумением произнес шофер.
– Успеем, успеем в поселок. Делай, что говорю.
Довольно потрепанный «газик», шумно пыхтя и обдавая прохожих облаками черного дыма, с трудом развернулся в узком переулке и покатил в направлении крепости.
Зобин любил старый район города. С его таинственной Девичьей башней, ажурным дворцом Ширваншахов, уходящим в небо минаретом Сынык-Кала. Эти памятники старины, величественные в своем безмолвии, эти руины некогда неприступных стен, на камнях которых запечатлена вечность, вселяли мысли о суетности бытия, о мелочности повседневных забот, давали успокоение. А глинобитные стены домов и заборы, образующие бесконечные лабиринты узких, тенистых улочек, словно губка, впитывали в себя августовскую жару. Ему же, Зобину, как никогда раньше, требовалось остыть и успокоиться, обдумать все, что сказал утром заместитель наркома.
Неладное Семен Захарович почувствовал уже в приемной. Молоденький сержант в отлично подогнанной и тщательно отутюженной форме резко поднялся из-за стола и, открывая перед капитаном дверь кабинета шефа, произнес с явным укором:
– Что это вы задерживаетесь? Комиссар недоволен.
«Так ведь звонок ко мне был лишь пять минут назад, – подумал Зобин, – пока пробежишь все этажи да коридоры…» Однако эта «крамольная» мысль оборвалась, едва Семен Захарович увидел Борщева, стоявшего в непривычном для него месте, около окна.
– Чем вы занимаетесь, Зобин, черт вас возьми?!
От неожиданности начальник секретно-политического отдела брякнул первое, что пришло в голову.
– Так вам же известно…
– Мне ничего не известно, – прервал комиссар подчиненного. – Зато там, – Борщев поднял вверх руку, – там все о нас с вами известно. Сегодня ночью мне звонил народный комиссар. И о чем вы думаете шел разговор?
Зобин неопределенно пожал плечами и тихо спросил:
– Неужели обо мне?
– О вашей никудышной, отвратительной работе! – замнаркома отошел от окна и почти вплотную приблизился к капитану. Казалось, он навис над Зобиным и вот-вот обрушит на него удар. Но последовал лишь поток самой отборной брани. Излив таким образом накопившийся гнев, Борщев несколько остыл и проговорил уже более спокойно: – За какой хрен вам платят деньги, дают пайки, в санаторий посылают! Ведь вы ничего за последнее время не выдали. Все мелкая рыбешка, плотвичка…
Зобин хотел было что-то возразить, но Борщев, заметив это желание подчиненного, вновь заорал/
– Молчать! Вы что, не понимаете, о чем идет речь? Вся страна, встревожена невиданной активизацией контрреволюционных сил. А у нас тишь да благодать. – Борщев перевел дыхание, а затем продолжил все с тем же напором: – Москва меня информирует, что в республике заговор, готовится террористический акт против товарища Багирова, а мои оперативники и следователи ушами хлопают…
«О чем он говорит, – думал Зобин, – о каких силах, о каком моменте? Ведь не дурак, вроде, знает истинное положение дел: просто нужно убрать с дороги тех, кто мешает, кто много болтает о демократии. Видимо, наверху спешат и давят. Против такого пресса устоять трудно, почти невозможно: упрешься – раздавят. Сейчас вот нажали на Борщева, он – на меня, а я на кого?»
Ответ на этот немой вопрос дал Борщев:
– В общем, товарищ Ежов обвинил нас в бездеятельности и недвусмысленно намекнул на оргвыводы. А ты знаешь, что стоит за такими намеками? Требование к себе сейчас одно: результаты – немедленно. На носу – выборы, и не дай бог, – замнаркома сделал многозначительную паузу, – не дай бог, что случится. Начни-ка, пожалуй, с кадров. Ищи, Зобин, ребят молодых, здоровых телом и духом! Таких, у которых классовая ненависть ключом бьет. У которых руки при виде врага чесаться начинают. Такие не подведут. Молодые, они ведь как – все побыстрее сделать норовят. Так я говорю?
…Вот такой разговор состоялся у Зобина, и сейчас, лениво блуждая на «газике» по Ичери-Шехеру, он вспоминал его подробности. Во всяком случае, угроза была высказана, нужно принимать меры. Иначе беду не отвести. Кого-то потребуется отправить на пенсию, кого-то «пустить по делу» (некоторые из «старичков» в последнее время вызывают у него подозрения). Но главное – отыскать надежную замену. В слово «надежную» Зобин вкладывал свое понятие. Ему импонировали люди, которые при слове «надо» прикладывают руку к козырьку фуражки и четко отвечают: «Будет сделано!» или в крайнем случае строго по-военному: «Есть!» Так, как сделал это сейчас шофер Василий, направивший «газик» по указанию своего шефа в сторону Баладжар.
Минут пятнадцать спустя Зрбин, миновав отдавшего честь часового, шагнул в тоннель сумеречного освещенного, кажущегося бесконечным, коридора районного отдела.
В нос ударил резкий устойчивый запах, так присущий казенным помещениям. Капитан брезгливо поморщился и даже остановился на мгновение, словно наткнулся на что-то, и в этот же момент откуда-то сбоку ворвался поток солнечного света. Это отворилась дверь, ведущая во двор. Коренастый мужчина, попав с яркого солнца в полутьму коридора, чуть было не сбил Зобина. Извинился и побежал дальше. Капитана удивил внешний вид сотрудника: гимнастерка, брюки – все как надо, но вот на ногах вместо сапог – парусиновые тапочки, а на руках – боксерские перчатки.
– Любопытно, – пробормотал про себя Зобин, а как только вошел в кабинет начальника отдела, поинтересовался: – Кто это у тебя, Онищенко, по коридору в тапочках бегает?
– В тапочках? – переспросил Онищенко, ошеломленный неожиданным визитом важного руководителя.
– В тапочках, тапочках, да еще с боксерскими перчатками.
– Так то Сатов. Опер наш.
– Ему что, делать нечего? Служебное время, работы невпроворот, а он бега по коридору устраивает.
– Так то не по коридору, на дворе хлопцев боксу обучает. У нас сегодня физподготовка.
Зобин прошел мимо стоящего навытяжку Онищенко и занял по-хозяйски его место за столом.
– Сатов… Сатов, – произнес он задумчиво. Что-то напоминало ему эта фамилия. Интуиция подсказывала: с этим человеком связаны какие-то события, правда, сравнительно далекие. Где же он встречался с опером-боксером? И вдруг словно молнией озарило сознание: ясно представил хижину в горах, хлесткие струи южного ливня, бьющие в лица уставших чекистов, поникшие фигуры связанных бандитов и занесенный для удара по лицу их главаря мощный кулак молодого оперуполномоченного в изодранной гимнастерке.
– Так ты говоришь – Сатов? Это не тот ли молодец, что брал Ага-кули?
