Аркадий Савеличев - Савва Морозов: Смерть во спасение
— Это не шлиссельбургская Мадонна! Не Верочка Фигнер! И не петропавловская Софьюшка! Я встречал их в Петербурге, ошибиться не могу. Что происходит? Я протестую!..
Протесты начались и в карете. Грубые мужские лица отодвинули белокурую головку и закричали:
— Капитан? Мы дальше несогласные. Мы так не договаривались.
Творилось что‑то непонятное. Даже Илья-Громовержец приуныл. А тут еще какая‑то незнакомая девица стала открыто раздавать листовки. Когда прочитали — ахнули. Там черным по белому было прописано: «Бей жандармов!» Смышленый Амфи усомнился:
— Не провокацию ли нам готовят?!
Вальяжный Хан поспешил его успокоить:
— Неужели Илюша этого не предусмотрел? Ты же говорил.
— Говорят, что кур доят! Смотри, Хан.
Толпа, похватавшая было листовки, начала в паническом страхе разбегаться по переулкам. Оттуда навстречу выходили совсем другие люди, мордастые и сытые охотнорядцы, иные даже и фартуки не стали снимать. Процессия как раз подступала к Охотному ряду. На тротуарах, мешаясь с зеваками, замельтешили мрачные, бородатые лица. Многие люди были с дубьем. Как бы не замечая этого, девица, раздававшая листовки, взывала:
— Возьмите, прочитайте! Никто не должен умирать с голоду. Все обязаны выступать на защиту своих прав!..
В карете послышался визг, а из боковых окошечек на обе стороны понеслось:
Ванька-крючник, злой разлучник —
Разлучил князя с жаной…
Амфи озадаченно сплюнул:
— Черт знает что! Кто в карете?
Там, видно, услышали, нахально заорали:
— Дунька-Хунька, Машка-Ляжка да гусаки подсадные.
— Эй, капитан? Так не договаривались. Открывай! Дверь ломать будем!
Карета уже погромыхивала по Охотному ряду. Дворники и торговцы стояли наизготовку. Палки и дворовые лопаты уже не прятали.
— Кажется, нас бить будут?
— Да где Громовержец‑то наш?
Рассуждать было некогда. Охотнорядцы, сминая студентов, ринулись к карете, крича:
— Выдавай цареубийц! От мы их!.. Слышь, капитан?..
Штабс-капитан сам не знал, что делать, поэтому сурово приказал:
— В штыки-и!
Штыки сомкнулись вокруг кареты. Нападавшие отскочили, ругаясь:
— Бить велели. А кого бить?!
— Этих. студиозов!..
Карета, впереди которой с саблей наголо бежал штабс-капитан, с грохотом покатилась с мощеной горы на низменный плац, обставленный великолепными зданиями трех театров, двух гостиниц и белой стеной Китай-города. Студенты засматривались на трактир Тестова. Сашка Амфитеатров не выдержал:
— Савва, не буду Ханом обзывать — пригласи чайку крепенького испить. Ты ж богатенький.
— У графов, Амфи, проси, — хоть его и назвали по христианскому имени, Савва не торопился, как истый купец, раскошеливаться.
— Да где они, графы? Не толкаться же им среди нас. Поди, давно там сидят вместе с Олсуфьевым.
Графов оставили в покое, но и самим, при всем желании Саввы, было к трактиру уже не пробиться. Черная карета миновала Большой театр, и тут, в Охотном, началась настоящая потасовка. Не прорвавшись сквозь солдат, охотнорядцы бросились на ближних студентов. Те сомкнулись плотнее, а от недалекого университета уже спешила подмога. Многие утром побоялись связываться с закоперщиками. Теперь они были храбрее всех, орали:
— Карету‑то, карету открывай!
— Перовская?
— Фигнер?
— Желябов?
— Сейчас дверь выломаем!..
А чего было ломать: штабс-капитан заднюю дверцу самолично распахнул.
— Дунька-Хунька? Машка-Ляжка? Марш в свой бордель!
Осмыслить его слова не пришлось. Студентами двигал животный инстинкт. Они молотили кого ни попадя.
— Савва-Хан, бей по мордасам!
— Амфи! Нос утри, а то рожа у тебя, как красное знамя!
Амфитеатрову дворницкой шваброй хорошо вмазали. Савва швабру из волосатых рук вырвал и сам в ход пустил. В двадцать‑то сытых купеческих лет как не поразмяться! Среди хлипких разночинных приятелей он даже бравировал крепкими плечами. Охотнорядцы почувствовали его силу, да и одет он был хорошо, — на него поперли. Илья- предводитель в суматохе куда‑то затерялся. Сашка скомандовал:
— Отступаем к университету, там ограда железная!
Проще сказать — удираем. Под визги выпущенных из кареты узниц, которых трепали сами же солдаты, оттаскивая в подворотни. Под пьяное песнопение их сотоварищей, под ржание лошадей, которых кучер не знал как вывести из толпы.
Отбиваясь, втянулись во двор университета. Предупрежденные сторожа быстро заперли железные ворота.
Но кое‑кто, замешкавшись, остался на тротуаре. Отчаянные крики, визг уже своих девушек.
Савва-Хан сбросил на мартовский мокрый снег дорогую шубу:
— Э-эх, выручать надо!
Ворота снова открыли. Студенческая толпа смяла охотнорядцев и освободила своих недотеп.
У студентов появились в руках револьверы. Нашелся и запропавший Илья-Громовержец — угрожающе целился в каждого настырно лезущего мясника. Савва с некоторых пор тоже носил при себе револьвер, стал его вытаскивать, но Амфи придержал руку:
— Брось! Тебе угодно, чтоб полиция сочинила сказку, будто мы хотели стрелять в толпу?..
Савва одумался:
— Верно. Ты юрист-законник!
— Не нравится мне, как фанфаронит Илья. С чего бы это?..
— Наложил тогда в штаны, так теперь храбрится.
— Во-во! Будет повод закрыть университет. Вон, ректор приехал.
— Не позволим!
— Каким образом, законник?
— Просто — не признавать университет закрытым, ходить на занятия.
Стало ясно, что они были спрятаны в Манеже на всякий случай. Сейчас отцы- командиры подгоняли их. Пора, мол, поразмяться.
Но и казачки, выскакивая из Манежа, не знали, что делать. Охотнорядцы не оправдали надежд. Вместо тихого избиения студиозов вышел безобразный уличный скандал. По Москве полетели тревожные слухи. Убитых студентов считают‑де сотнями, как и профессоров. Дожила Москва до веселого дня!
Власти растерялись. Казачки стали оттеснять охотнорядцев от университета по собственному решению. Надоели им мордастые мясники да рыбники.
— У-у, оглоеды! — махал на них саблей сотник.
Охотнорядцы настроились с утра, чтоб бить, — теперь их били. Сзади — казаки, спереди — студенты. Не иначе как господа купцы дали обер-полицеймейстеру взятку — их чада тоже бузотерили. Все чаще звучала фамилия гласного городской Думы:
— Морозов!
— Он, заморозь его Мороз!
— Подмаслил ради сынка.
Могли и другие фамилии вспомнить — Алексеева, Найденовых, Прохоровых, Мамонтовых, других первостатейных купцов. Но почему‑то все больше кричали:
— Тимошка Морозов, раздери его!
— Ради сынка христопродавец нас продал!
Савва слышал, как честили его родителя, но лишь посмеивался, работая кулаками: ничего, пускай батюшка почешется. Они тут и сами с усами. С мордоворотами как‑нибудь управятся.
Охотнорядцы никого не могли выдернуть из студенческого, откатывавшегося к университету круга, но мордас все‑таки много поразмазывали. Когда последние защитники во главе с Саввой заперлись за университетской железной оградой, впору было госпиталь открывать. Позвали уже всерьез:
— Эй, где там трусливые клистиры?
На утренней сходке, где решено было отбить перевозимых с вокзала народовольцев, медицинский факультет клятвой Гиппократа, как бабьей юбкой, трусливо прикрылся. Теперь стыдливо бежали с носилками и со всеми прочими причиндалами, может, и с клистирами. Выделялся молчаливый, долговязый студент: без лишних слов расстелил на парадных ступенях синее покрывало и деловито расстегивал походный саквояжик. Из бедных, раз уже с первого курса подрабатывал в больницах. При виде его сосредоточенной физиономии гнев воинственных бузотеров стал угасать. Сашка Амфитеатров дружески попросил:
— Утри мне носопырку, Антоша.
— Утру, Амфи. У тебя и бровь изрядно рассечена. Терпи. Прижигать буду.
Амфи заверещал больше для показухи. Не каждый день приятели практику на его роже проходят.
— Чехонте! Чеколдыхнуть бы для успокоения нервов надо. Ты коновал, Чехонте!
— Посмейся еще, Амфи! Бери пример с Саввы: единственно сюртук разодрали, а рожа‑то цела.
— Он себе другой сюртук купит, а на какие шиши я куплю? Нет, я лучше носопыркой рассчитаюсь. Ассигнация верная. Не спорь, Чехонте. На тебя обхохочешься.
Фамилия у студенческого эскулапа была и в самом деле смешная. Надо же, Чехонте! Так ли, нет ли, но иначе его не называли. Звали со всех сторон:
— Чехонте! Плечо вывихнуто.
— Ребро, кажись, сломано.
— Мясник в промежность вдарил. Как я к девкам‑то пойду?..
Неожиданно тревожное понеслось:
— Глядите, глядите — через ограду лезут!
Охотнорядцы, так и не сумевшие захватить ни одного студиоза, действительно лезли на ограду. Но тут легче было держать оборону: ограда высокая. Да и передышка вышла. Студенты лихо отбивались. Разорванный сюртук у Саввы курсистки — в драку промеж собой! — быстренько заштопали и намекнули: а штаны? Там тоже светилось купеческое тело…
