Анатолий Лысенко - Хомуня
Срывая злость, Валсамон зарычал на третьего раба-телохранителя Аристина и, огрев его плетью, указал на погонщика, спустившегося к воде. Размахивая бичом, Аристин поскакал к отставшему, а Валсамон начал прислушиваться к словам Тайфура и Хомуни, но, ничего не разобрав, отвернулся.
— Моя лошадь устала, — сказал Тайфур, — не пора ли сделать привал, Хомуня?
— Как прикажешь, мой господин. Только отец твой посоветовал бы остановиться в караван-сарае. Нам осталось меньше пяти попьрищ, сразу за поворотом.
— Как ты сказал? Попьрищ? Что это?
Хомуня улыбнулся.
— Прости, господин, нечаянно вырвалось русское слово. Путевая мера. Тысяча шагов.
Купец погрузился в свои мысли, и Хомуня придержал коня. Не подобает рабу без нужды ехать рядом.
Лет десять назад, а может быть и больше, когда караваны водил еще сам Хаким, Хомуня занимал место по правую руку своего хозяина. Но годы берут свое. Вместе с Хакимом состарился и Хомуня. Поэтому он спокойно уступил место молодому и сильному Валсамону. Теперь Хомуня только называется телохранителем. Хотя и носит оружие, но саблю вытаскивает редко, при крайней необходимости. Больше прислуживает купцу, помогает ему советом. Если Омар Тайфур затрудняется при общении с половцами или аланами, служит толмачом. На охоте же нет пока равных Хомуне. Точности его глаза позавидует любой телохранитель купца. Луком Хомуня владеет не хуже степняков, а терпения и выносливости хватает — за долгую жизнь научился беречь силы, не делать лишних движений.
Караван-сарай прилепился к подножию горы, вершину которой венчали стены мощной крепости Хумара. Хомуня удивился: раньше открытый всем ветрам, теперь этот приют купцов и путешественников огорожен высоким каменным забором. Кругом тихо и пустынно. Лишь недалеко в стороне, у самого Куфиса, безнадзорно паслись десяток коз и две коровы. Но не успел караван приблизиться к воротам, как появился невысокий, в темно-зеленых салбарах и сером халате, в мохнатой шапке чернобородый алан. Хомуня еле узнал в нем постаревшего хозяина караван-сарая. Густая курчавая борода, скрывавшая почти все его лицо, длинный кинжал на боку делали Анбалана суровым и неприступным.
Хомуня выехал вперед и поклонился хозяину караван-сарая.
— Мир дому твоему, славный Анбалан, сын Анбалана. Тебя приветствует знатный сарацин Омар Тайфур, купец из Трапезунда, сын достопочтенного Хакима, который много лет назад был твоим гостем.
Анбалан с любопытством посмотрел на Омара, небрежно развалившегося в седле, на его пестрые широкие одежды, улыбнулся, подумав, что дурак всегда пестрое любит, и гостеприимно распахнул ворота.
Двор караван-сарая оказался настолько просторным, что здесь свободно могли разместиться несколько таких караванов. Пока располагались, снимали и укладывали в большой деревянный сруб тюки с товаром, в ворота въехали три вооруженных всадника. Телохранители Тайфура схватились было за рукояти сабель, но Анбалан поспешил успокоить их.
— Посол князя Бакатара, вождя крепости Хумара, — сообщил он.
Посол соскочил с коня и, неслышно пружиня по земле мягкими сапогами, подошел — будто подкрался — к Омару Тайфуру, с достоинством поклонился ему и передал приглашение Бакатара посетить крепость. Едва дождавшись, пока Хомуня переведет его слова на арабский, посол резко повернулся, чуть ли не подбежал к своему коню, вскочил в седло и, сопровождаемый слугами, отъехал к воротам.
Анбалан тронул Хомуню за руку и шепнул:
— Твоему хозяину надо торопиться. Бакатар ждать не любит. Седлайте моих коней. Ваши устали, а мои застоялись.
Омар Тайфур приказал Валсамону приготовить двух лошадей, а сам вместе с Хомуней начал отбирать подарки князю. В тороку положили парчовый халат, кинжал и саблю дамасской стали, с рукоятью, украшенной бронзовыми пластинами, расписанными арабской вязью, несколько соболей, купленных в Херсонесе у русских торговых людей, два греческих кубка с ручками в виде виноградной лозы, бусы из горного хрусталя и маленькую корчагу с перцем.
* * *Подошел Валсамон с двумя оседланными лошадьми. Пока Хомуня пристраивал тороку, Тайфур, осмотрев поданную ему лошадь, вскочил в седло и неторопливо направился к воротам. Валсамон двинулся следом.
Омар Тайфур оглянулся и, увидев ехавшего за ним первого раба-телохранителя, от удивления — он не приказывал Валсамону сопровождать себя в крепость — широко раскрыл свои желтоватые, с густыми красными прожилками глаза и округлил тонкие, чуть потрескавшиеся губы, словно собирался свистнуть. Но не свистнул, наверное, передумал. Вместо этого поднял руку и жестом остановил раба, подозвал Хомуню и велел ему ехать вместо Валсамона.
Закипая гневом, Валсамон медленно сполз с лошади. Даже сквозь темный загар на его лице ярко проступали бурые пятна, ноздри хищно дрожали, как язык у змеи.
Валсамону легче было перенести унижение, если бы Тайфур заранее выбрал себе в сопровождающие Хомуню. Тогда он мог сделать вид, что в крепость ехать не хочется, посмеялся бы над сонным русичем и пожелал ему свалиться в пропасть. Даже пообещал бы поставить свечку в христианском храме, если таковой когда-нибудь встретится на пути. И уж, конечно, Валсамон не стал бы сам седлать лошадей, заставил бы это сделать Аристина, да еще присоветовал бы незаметно надрезать подпругу, чтобы навсегда покончить с ненавистным ему человеком. Теперь же, в присутствии хозяина караван-сарая, посла князя Вакатара, на глазах у всех ничтожных рабов — он спиной чувствовал их злорадные рожи, — приходилось уступать место своему противнику.
Валсамон, скаля зубы, чтобы скрыть обиду, подождал, пока подбежит Хомуня, отдал ему повод, сделал вид, что хочет помочь подняться в седло, а сам резко ткнул в пах русича. Застонав от боли, Хомуня с трудом взобрался на лошадь, помедлил и, собрав силы, со всего маху ожег плетью коварного Валсамона.
Лицо грека залилось кровью, но он даже не прикрыл его рукой, продолжал скалить зубы. Только прошептал:
— Ты подохнешь скоро, пень трухлявый!
Омар Тайфур издали наблюдал за своими рабами. Ему доставляло удовольствие видеть, как они изводят друг друга насмешками, дерутся, отстаивая свои маленькие привилегии, коими он наделял особенно проворных, награждал их званиями первого раба-телохранителя, второго, третьего… Выделял главного погонщика, главного носильщика, назначал к ним помощников, заставлял рабов соперничать, доносить, выслуживаться.
Конечно, иногда дело заходило слишком далеко. Как у ромея с русичем. Слабый умом, самолюбивый Валсамон вполне способен убить своего противника. Сначала эта догадка вызвала у Тайфура раздражение. Но потом оно исчезло. Тайфуру опротивели навязчивые советы Хомуни, хотя и обходиться без них пока не мог. «Старая лиса, — размышлял купец, — делает вид, что подсказывает, как поступил бы Хаким. Даже в такой мелочи, как выбор стоянки для каравана, сослался на родителя. Теперь приходится тащиться к князю Бакатару, везти подарки этому ястребу, высмотревшему добычу со стены своей крепости». Омару пришла в голову мысль, что отец, с трудом соглашаясь отпустить от себя любимого раба, тем самым незаметно навязал ему соглядатая.
Тайфур снова оглянулся, увидел осунувшееся лицо Хомуни, его запавшие глаза и почувствовал, как усиливается неприязнь к старому русичу. С этим он и двинулся за ворота следом за послом князя Бакатара.
* * *У поворота, там, где дорога огибала скалистый выступ, всадники вспугнули черного грифа. Недовольный появлением людей, гриф, лениво взмахивая крыльями, с трудом оторвался от земли, где оставался несъеденным его обед — дохлый шакал с разодранным брюхом, — и улетел. Хомуня проводил взглядом огромную голошеюю птицу и в той стороне, куда улетел гриф, увидел высокий, вырубленный из серого песчаника столб. Хомуня даже приостановил коня от удивления: настолько величественным показалось ему это необычное для глухих горных мест творение рук человеческих. Столб будто вырастал из земли и устремлялся к солнцу, которое резко высвечивало большой крест, мастерски высеченный в верхней части каменного исполина. Хомуня почтительно перекрестился, подумал о боге и о людях, сотворивших такое чудо ради укрепления своей веры.
На первый взгляд, до крепости — рукой подать, ее стены хорошо просматривались на фоне безоблачного неба. Но добраться туда было не просто. Она стояла на высокой горе, опоясанной глубокими и скалистыми балками. Крутые склоны, нагромождения камней, осыпь, отвесные обрывы у края вершины делали Хумару неприступной.
Ехали по сухому дну балки, узкой дорогой, петлявшей между зарослями кустарника. Впереди следовал посол князя Бакатара, за ним — Омар Тайфур, Хомуня. Замыкали — два молодых алана на низкорослых лошадях. И не понять, в качестве гостя ли ехал купец в крепость или пленника.
