Исай Калашников - Гонители
Лицо Джагамбу было серым от усталости. Не ожидая приглашения, он сел на войлок, ослабил пояс, расстегнул воротник мокрого от пота халата.
— Большая беда, хан Тэмуджин… На улус брата напали найманы. Они свалились на нас, как горный обвал. Брат даже не успел собрать воинов. Где он сейчас и жив ли, я не знаю. Его место занял Эрхе-Хара.
Борте перестала покачивать Тулуя, он заворочался, захныкал… Она передала его Джучи, шепотом приказала отнести в юрту бабки Оэлун.
Тайчу-Кури, пятясь задом, сполз с войлока, стал в стороне, огорченно цокая языком. Тэмуджин сердито махнул рукой — исчезни с моих глаз!
— А Нилха-Сангун жив?
— Он был со своим отцом. О нем я тоже ничего не знаю. — Широким рукавом халата Джагамбу вытер грязную, потную шею.
Тэмуджин медленно осознавал эту неожиданную и грозную новость. Если на месте Ван-хана утвердится его изгнанник брат, кэрэиты из надежных друзей превратятся в непримиримых врагов.
— Ты бежал с этими нукерами?
— Нет. Мой курень стоял на самом краю наших нутугов. Я не стал ждать, когда придут найманы. Снялся и с семьей, со скотом, со всеми своими людьми откочевал в твои владения.
— Эрхе-Хара будет искать тебя? — не скрывая озабоченности, спросил Тэмуджин.
— Не знаю. Скорей всего нет. Эрхе-Хара нужен не я, а наш старший брат.
— И что вы за люди! Единокровные братья, а договориться не можете…
Джагамбу посмотрел на него так, словно не понял сказанного.
— Не так уж редко единокровные люди не могут договориться друг с другом.
«Смотри какой, намекает… — подумал Тэмуджин. — Сейчас ему лучше бы помалкивать».
— Что думаешь делать?
— Дай мне воинов.
Тэмуджин долго молчал, торопливо прикидывая, что сулит его улусу внезапное падение Ван-хана, как уберечься от беды. Джагамбу снова повторил просьбу.
— Воинов я тебе не дам и сам воевать с найманами не буду.
— Такова твоя благодарность за все, что сделал для тебя мой брат?
Спасибо!
— Сделал брат, а помощи просишь ты — есть разница? Владение не твое, люди за тобой не пойдут. Мое войско будет разбито, и найманы окажутся здесь. Этого хочешь? И без того, боюсь, притащил за собой найманский хвост. Бежал-то, видать, не оглядываясь…
— Ты безжалостный человек, хан Тэмуджин!
— Жалостью можно держать в руках жену, но не ханство.
— Я начинаю думать, что лучше бы остался на месте. Эрхе-Хара я не сделал ничего плохого, и он меня, уверен, не тронул бы. Может быть, мне вернуться?
— Ты не вернешься, я принимаю тебя под свою руку. Эрхе-Хара враг хану-отцу, стало быть, враг и мне. За сношение с врагами, думаю, знаешь, что бывает…
Возле них полукругом стояли хмурые, подавленные нукеры Джагамбу.
— Борте, прикажи накормить этих людей, и пусть они отдыхают. Отдыхай и ты, Джагамбу. Потом я соберу своих нойонов и будем думать…
Глава 2
Едва плелись загнанные кони. Едва держался в седле Ван-хан. В короткой схватке с найманами его ударили мечом по голове. В первое мгновение ему показалось, что вылетели глаза и треснул череп. Но глаза остались на месте, ничего не сделалось и черепу — тангутский шлем с золотым гребнем спас ему жизнь. Только очень уж болела голова.
Тьма душной ночи плотно обволакивала всадников. Он никого не видел рядом, а шум в ушах мешал и слышать, но ощущал, что сын все время держится рядом. Вот он притронулся рукой к его плечу, тихо окликнул:
— Отец…
— Что тебе?
Сын наклонился, дыхнул в ухо:
— Воины и нойоны поворачивают назад.
Ни о чем не хотелось говорить, тяжело было даже думать. Лишь на короткое мгновение вспыхнула тревога, но тут же угасла, смятая неутихающей головной болью. Отозвался с равнодушием:
— А-а, пусть…
Навалился животом на луку седла, обнял шею коня, уткнулся лицом в гриву, пахнущую потом. Тук, тук — стучали копыта. Бум, бум — отзывалось в голове. И надо же было ставить коня на подковы… Он — ван, и конь у него должен быть на подковах. Он — Ван-хан… И убегает на подкованном коне.
— Отец…
— Ну, что опять?
— Где мы остановимся?
— Не досаждай мне, Сангун.
Забытье, как влажный туман, наплывало на него, покрывало тело липкой испариной. Стук копыт отдалился, заглох.
Его растормошил докучливый Нилха-Сангун. Осторожно, сжимая зубы, выпрямился. Они стояли в редком лесочке. Вершины деревьев дымились в пламени зари, были черны, как обугленные. Внизу, в сумраке, булькала вода.
Кони хватали высокую сырую траву, торопливо жевали, гремя удилами. Кроме сына тут были и нойоны — Хулабри, Арин-тайчжи, Эльхутур и Алтун-Ашух.
— Где воины и нукеры?
— Ночь темна. Мы потеряли друг друга, — сказал Алтун-Ашух, виновато моргая глазами.
Сын нахмурился.
— Они сами хотели потерять нас. Отстали и повернули назад. Я же говорил тебе, отец!
Верно, говорил. Но будь он даже здоров, ничего бы не смог сделать.
Семьи и стада нукеров, воинов остались там. Эрхе-Хара не враг его людям, он враг ему. Сейчас Эрхе-Хара силен, а люди льнут к сильным и покидают слабых. Эти не могли покинуть его, слишком близко стояли к нему и не были уверены, что Эрхе-Хара их простит.
Успокоительно булькала вода в корнях деревьев. Он сполз с седла, лег на траву, ощутил горячим затылком сырую прохладу земли, закрыл глаза.
Нойоны расседлали коней, легли в отдалении. Но заснуть никто не мог.
Беспокойно ворочались, разговаривали. Сначала ругали найманов. Держали предателя Эрхе-Хара, как заветную стрелу в колчане, и вот вынули на горе людям… Этот разговор был мало интересен, слушал его вполуха.
Боль в голове стала тише. Он лежал расслабленный, неподвижный, боялся даже открыть глаза, чтобы не растревожить ее. Желанная дрема стала заволакивать сознание. Но что-то в разговоре нойонов беспокоило его, что-то новое уловил он в этом разговоре.
— …плохо жили! Со всеми перессорились — с найманами и меркитами, тайчиутами и татарами. Никто не захочет дать прибежища.
По голосу узнал Эльхутура.
— Хе, плохо жили! Ссорились… Возвеличили же хана Тэмуджина, оделили всем, чего он хотел. Когда за нас такой великий владетель и воитель — что найманы со всеми тайчиутами, татарами и меркитами! Тьфу!
Это Арин-тайчжи. Прыщеватое, нездоровое лицо, злые глаза с желтыми белками… Арин-тайчжи всегда чем-нибудь недоволен, всегда кого-нибудь осуждает. Сейчас он, похоже, добирается до него. Неужели никто из них не даст ему подобающего ответа? Ага, говорит Хулабри. Умен, отважен…
— Не то беда, что у нас мало друзей, а то, что недруг Инанча-хан.
Было же у него желание примириться с нами. Не сумели. Не хватило ума…
Тоже виновного ищет. А он любил Хулабри больше других, доверял ему многое…
— Ничего… Только бы справиться с Эрхе-Хара! Ничего…
Голос сына. Нилха-Сангун недоговаривает, но и так понятно: все будет иначе, чем было. Уж он об этом позаботится. Обещание дает. Эх, сын… Если бы жизнь человека слагалась по его замыслам! Она как колченогая лошадь: в любое время, на самом ровном месте может споткнуться и вывалить тебя из седла.
— Пустые ваши разговоры! Трясете прошлое, как женщины пыльный войлок.
Хану спать мешаете. Он один знает, как быть и что делать. Ему все это не в новинку…
Обидно, что эти слова сказал не сын, а грубоватый, не очень речистый Алтун-Ашух. Он всегда в стороне от других, сам по себе. Из-за трудного характера держал его в отдалении. Надо будет отличить и приблизить…
И сразу почувствовал горечь. Не много даст это Алтун-Ашуху. Еще не известно, что будет с ним самим. Жизнь не один раз опрокидывала его на землю. В семь лет попал в плен к меркитам. Собирал сухие лепешки аргала, толок в деревянной ступе просо вместе с рабами-харачу. Выручил отец. Отбил у меркитов. А через пять лет попал в руки татар. Из этого плена выбрался самостоятельно. Подговорил пастуха, украли с ним лошадей и бежали. Потом борьба с нойонами-предателями и братьями-завистниками, гибель жены, казнь Тай-Тумэра и Буха-Тумэра. Бегство от Эрхе-Хара и найманов. Как и сейчас.
Но тогда он был молод и не четыре ворчливых нойона, а сотня храбрых воинов шла за ним…
Арин-тайчжи недоволен, что помогал Тэмуджину. Не мог он не помочь. В Тэмуджине он видел самого себя, повторение собственной судьбы. Боль Тэмуджина проходила через его сердце.
Легкой бабочкой улетела дрема. Он хотел повернуться и не сдержал стона. Нойоны замолчали. Сын подошел к нему, опустился на колени.
— Не спишь, отец? Куда мы поедем?
— Куда-нибудь. Оставь меня в покое. Думайте сами.
— От Тэмуджина мы отрезаны. Идти к нему надо через наши кочевья. Нас поймают.
Давая понять, что не слушает сына, снова закрыл глаза. Под ногами Нилха-Сангуна хрупнул сучок — сын ушел к нойонам.
— К Тэмуджину можно пробиться, — сказал Хулабри. — Пойдем ночами, будем держаться дальше от куреней.
— Не пройдем, — вздохнул Эльхутур. — Они только и ждут, чтобы мы туда сунулись.
