Исай Калашников - Гонители
На пригорке, обдуваемом ветром, стояли шатры. Полоскались шелковые полотнища знамен. Охотничья ставка гурхана Чжулуху была похожа на воинский стан. Маленький человек с округлым, добродушным лицом передал сокольничьему кречета, скатился с лошади, положил мягкую руку на плечо Ван-хана.
— Ты доволен охотой?
— Да, мне было интересно. — Ван-хан вздохнул.
Уж много дней он мотался по степям следом за Чжулуху. Днем охотились с кречетами на птицу, вечером пили вино и услаждали слух музыкой. Однако стоило Ван-хану заикнуться о деле, Чжулуху махал короткими руками.
— Потом, потом… — Смеялся:
— От дел я бегу из дворца. А дела бегут за мной. Пощади меня, хан!
Чжулуху любил вино, музыку и охоту. Все остальное отметал от себя. Но Ван-хан не мог бесконечно предаваться вместе с ним удовольствиям — до того ли?
— Выслушай меня, великий гурхан…
— Потом…
— Я не могу больше ждать.
— А что тебе нужно?
— Разбить найманов.
— Так бы сразу и сказал. Найманы нам надоели. Беспокойные люди.
Танигу, Махмуд-Бай, мы должны помочь этому хорошему человеку. Надо поколотить Инанча-хана.
— Государь, мы в прошлом году условились с ними о мире. Чернобородый Махмуд-Бай склонил перед гурханом голову в чалме, приложил к груди руки.
— Какая досада! — всплеснул руками гурхан. — И ничего нельзя сделать?
— Нет, государь, — сказал Танигу, недобро глянул на Ван-хана узкими глазами. — У нас хватает врагов и на западе. Мы сами просили мира с найманами.
— Ну, раз нельзя… Видишь, хан, я ничего не могу сделать. — Гурхан Чжулуху был огорчен. — Но не горюй. Потом, может быть, что-то и получится.
Хочешь, я подарю тебе своего кречета? Лучшего кречета нет в моем государстве. Ну, не хмурься, хан. Идем в шатер, вино отогреет твою душу.
Часто перебирая короткими ногами, Чжулуху покатился в шатер.
Глава 3
Перелесками, глухими тропами, пробитыми зверьем, пробирался Чиледу на север, в земли своих соплеменников хори-туматов. Недавно сын Оэлун вспомнил о нем, пригласил в свою юрту. Он был один. Озабоченно хмуря короткие брови, спросил:
— Это верно, что хори-туматами правит твой родственник?
— Раньше — да, а кто там сейчас, я не знаю.
— А хочешь узнать? — Тэмуджин испытующе посмотрел в глаза. — Хочешь побывать у них?
Чиледу вспомнил, как много лет назад они с Тайр-Усуном ездили к хори-туматам, просили воинов у Бэрхэ-сэчена. Воинов тогда старик не дал…
Бэрхэ-сэчена давно нет в живых. Его место занял Дайдухул-Сохор. Жив ли он?
— Я хотел бы побывать там.
— А возвратишься? Не останешься?
— Если нужно вернуться, я вернусь.
— На тебя возлагаю трудное дело… Пусть хори-туматы потревожат тайчиутов. Сейчас, когда Ван-хан пал, тайчиуты посматривают в нашу сторону и ждут случая, когда удобнее ударить. Если же хори-туматы стукнут их по затылку, им будет не до нас.
— Они не пойдут на это, хан Тэмуджин.
— Откуда ты знаешь?
— Они не любят встревать в чужие драки, хан Тэмуджин.
— Сделай так, чтобы эта драка стала их дракой. Сможешь?
— В моем возрасте, хан Тэмуджин, люди стараются создавать, а не рушить покой.
Тэмуджин недовольно хмыкнул. С короткой рыжей бородой, не закрывающей тяжелого подбородка, светлоглазый, Тэмуджин был мала похож на свою мать, все в его лице — нос, уши, короткие брови — было другое, в то же время, особенно когда улыбался, что-то неуловимое было и от нее, когда же сердился и во взгляде возникала угрюмость, он становился чужим для Чиледу.
— Ты не так уж и стар, чтобы говорить о возрасте.
— Не стар… Но ты мог бы быть моим сыном. — Он вложил в эти слова свой, одному ему понятный смысл и горько усмехнулся: слаб человек, тешит себя тем, что могло быть.
— Тем более ты должен понимать, что наш покой недолог. Мы не можем допустить, чтобы на нас обрушился подготовленный удар. Тайчиутам не надо давать спокойно спать. Но и это не все. Твои хори-туматы все время пригревают меркитов. Чуть что — Тохто-беки бежит в Баргуджин-Токум. Если ты поссоришь хори-туматов с тайчиутами и меркитами, окажешь моему улусу великую услугу. Сколько воинов возьмешь с собой?
Чиледу понял, что это не просьба, а повеление. На душе стало тоскливо.
— Не нужны мне воины. Я поеду один.
— Одному удобнее остаться там?
Подозрительность Тэмуджина показалась обидной.
— Здесь мой сын Олбор. Он — твой заложник.
— Зачем же так! — Тэмуджин поморщился. — Заложников берут у врагов, а разве ты мне враг?
Чиледу не торопил коня. Не по душе ему было то, с чем ехал. Сын Оэлун как будто и верно судит. А все же…
Лето было на исходе. Днем солнце хорошо пригревало, но не жгло.
Легкая желтизна охватила березняки и осинники, листва стала шумной. Чуть потянет ветерок — плывет шорох по лесу. На солнечных косогорах, сплошь застланных мягкой хвоей, желтели маслята. В лесу Чиледу чувствовал себя в безопасности, но тропа, петляющая в чаще, в зарослях ольховника и багульника, была трудна и неудобна для коня, привыкшего к просторам степи.
Чиледу все чаще выезжал в открытые долины, скакал, зорко вглядываясь в даль. Курени и айлы объезжал стороной. Иногда, укрывшись на возвышенности, подолгу смотрел на чужую жизнь. Паслись стада, у огней хлопотали женщины, сновали ребятишки, скакали всадники, ползли повозки. Тайчиуты. Враги.
Временами очень хотелось спуститься к уединенному айлу, поговорить с людьми, выпить чашку свежего кумыса. Это желание его удивляло. Всю жизнь он защищался или нападал, никогда не въезжал во владения других племен просто так, как гость.
Но неожиданно ему пришлось искать помощи у людей, которых он так старательно сторонился. Однажды ехал по узкой пади. По ее каменистому дну бежал прозрачный ручей. На мшистых берегах росли густые кусты смородины.
Ветви гнулись под тяжестью крупных ягод. Конь, осторожно ступавший по едва заметной тропе, вдруг вскинул голову, запрядал ушами. Затрещали кусты смородины, из них бурой копной вывалился медведь, рявкнул и бросился в сторону. Конь с храпом рванулся в чащу. Чиледу еле усидел в седле, натянул поводья. Конь побежал, резко припадая на левую переднюю ногу.
Обеспокоенный Чиледу слез. Конь все еще испуганно храпел, косил диким глазом на кусты. Нога была поднята, с нее бежала кровь. Острым сучком нога под коленом была развалена до кости. Чиледу отрезал полу халата, перевязал рану и повел коня в поводу.
Он горько пожалел, что отправился в путь без заводной лошади. Пешком до хори-туматов добраться трудно. Если его кто-то заметит, он пропал. На его беду лес вскоре кончился. Дальше лежали голые серые сопки. Конь хромал все сильнее, часто останавливался, поднимал ногу и тихо, будто жалуясь, ржал.
На краю леса Чиледу дождался ночи. В сумерках отправился в дорогу.
Шел в темноте по косогорам, мелкие камешки осыпались под гутулами, катились вниз. Впервые мелькнул огонь. Он неудержимо привлекал к себе Чиледу. Вдруг это одинокая юрта? Может быть, возле нее пасутся кони…
Огонь горел между двумя небольшими юртами. Возле него сидели женщина и четверо ребятишек. Рядом с ними лежал остроухий пес. Это плохо, что есть пес. Шум подымет. Если лошади пасутся не стреноженными, пешему не поймать… И пешему не уйти. А где же мужчины? Может быть, нет мужчин…
Женщина сняла котел с огня. Кого-то позвала. Из юрты вышел пожилой человек и подросток. Все сели ужинать. Больше, значит, никого нет. А что ему могут сделать пожилой человек и подросток? Чиледу направился к юртам.
Собака учуяла его, злобно лая, побежала навстречу. Мужчина вскочил на ноги.
— Не бойтесь! — сказал Чиледу. — Я один.
Мужчина отогнал собаку. Он ни о чем не спрашивал. Подросток расседлал коня. Мужчина достал из котла кусок жирного тарбаганьего мяса, пригласил ужинать. Чиледу не знал, что это за местность и чьи это люди, и не мог придумать, как лучше объяснить свое появление здесь.
Подсказал сам хозяин.
— Наверное, на охоте был?
— Да-да, на охоте. Конь у меня обезножел. Распорол ногу.
— Сильно?
— Очень.
— Давай посмотрим.
Он подвел коня к огню, развязал ногу. Хозяин юрты зажег светильник, пошел в степь, нарвал листьев, приложил их к ране и снова туго затянул повязку.
— Рана не опасная. Но ездить на нем долго не будешь.
— Как же мне добраться до дому?
— А далеко ли твой дом?
— Далеко. — Чиледу неопределенно махнул рукой.
— Поживи у нас.
— Ну, нет!
Хозяин почесал затылок.
— Я могу обменять тебе коня. Он у меня не очень резвый, но здоровый и выносливый.
Такая готовность помочь показалась Чиледу подозрительной. Он не пошел спать в юрту, улегся у огня, положил под руки саадак и обнаженный меч.
Долго прислушивался к разговору в юрте, где ночевали хозяин и жена. Ночь прошла спокойно. Утром хозяин привел серого мерина.
— Седлай.
— Спасибо тебе, добрый человек!.. Ты пасешь свое стадо?
