Виктор Московкин - Тугова гора
— Росинка, что это? Кто они? — Василько никогда не видел татар, кроме любопытства, ничего не испытывал.
С берега змеей метнулась тонкая волосяная веревка, захлестнула плечи. От резкого рывка юношу едва не выкинуло из лодки. Старик с шестом, выкрикивая проклятья, бежал к ним. Несколько стрел полетело в его сторону, и ему пришлось укрываться за деревьями.
Два всадника, не стерпев, поскакали к старику, но кони тут же провалились и скрылись вместе с людьми в трясине.
Глава третья. Замятня
1
Взволнованный Дементий стоял у порога, спрашивал соседа:
— Степан, что здесь произошло? Не ведаешь ли, где мой Филька?
— Ты?.. Вернулся?..
От Дементия не укрылся испуг в глазах Степана. Сидел он за столом, ел ржаной пирог с рыбой, запивал из ковша брагой. Праздник себе устроил сосед: на плечах новая рубаха с подпояской — в такой в кузню не пойдешь; лицо распаренное, волосы еще влажные — вроде бы неурочное время выбрал для бани. Напротив, раскинув костлявые локти, сидел за столом Филькин сверстник — Васька, — тоже с отцом ходил в баню. Парень ерзал, хотел что-то сказать, но суровый взгляд отца удерживал. И это отметил Дементий.
— Чему ты удивляешься — «вернулся»? — Дементий продолжал стоять у порога: сосед не пригласил пройти, присесть. — Или слух какой был?
— Спрашиваешь… Я чаю, не было тебя, если не знаешь, что тут произошло. — Степан постепенно приходил в себя, говорил ровным голосом, только босые ноги беспокойно передвигались под столом.
— Верно, не было меня.
Дементий только что вернулся. Дождь, оказывается, и в городе был знатный: всюду лужи, омытые от пыли деревья весело зеленели, даже прокопченные избы казались свежее. Но удивило кузнеца: раньше в разгар дня на улицах сновал народ, звонко перестукивали молотки в кузнях. Сейчас слободка как притаилась. Почувствовав неладное, кузнец заспешил на свое подворье. Все порушено, все перевернуто. Позвал Фильку, хотя и понимал: будь он здесь, давно бы на грохот колес выбежал. Спустился в подклет (там тоже черт ногу сломит), заглянул в кузню. Парня нигде не было. Вот и пришел к соседу, спрашивал. Испуг в глазах Степана насторожил: «С чего бы это он? Плохое случилось с парнишкой, боится напрямик сказать?» Взгляд у соседа увертливый, будто вину за собой знает. Непонятный, темный человек Степан: со своими посадскими дружбу не водит, к купцам ластится, любому кольчужку сделанную сбудет — давали бы злато.
Дементий холодно переспросил:
— Так что же тут было? В избе все перевернуто, мальчишки нет…
— Увели его ордынцы за твои долги. Так сказали… Ищи в Ахматовой слободе. Многих должников увели туда, а кто противился — на месте порубали. Не приведи господь, что тут было…
— Какие долги? — Кузнец не мог прийти в себя от изумления. — Не бывал я в долгах: ни у князя, ни у церкви, тем более у татар, знаю, как они долги взыскивают.
— Меня не касаемо, — равнодушно отозвался Степан, — был ты в долгу или не был.
— Но хоть Филька-то мой жив?
— Будто жив. Васька вон видел: вели твоего приемыша на веревке. Монах Мина был с ордынцами-численниками. Ищи монаха.
Упоминание о себе Васька принял за разрешение говорить. Да и то: почти все происходило на его глазах, а отец сурово зыркает, не дает словечка вставить. Зачастил бойко:
— Он, как узнал от тятьки, что ты к лешакам подался, сразу бросился к тебе в избу…
— Болтай, негодник! — Степан хлобыстнул сына по лбу громоздким деревянным ковшом. Васька взревел, кинулся из-за стола и мимо Дементия — на улицу. Оттуда послышалось визгливое:
— Заповадился драться! У-у!..
— Очумел он, не слушай, — успокаиваясь, сказал Степан. — Монах и сам знал, куда ты поехал, переспрашивал только — правда это аль нет? Так сказал я ему: мне то неведомо, и дорогу к лесным людям я не знаю.
Неизменившимся голосом, подавляя нахлынувшую ярость, Дементий сказал:
— Будь так, сосед. Живи с миром. Спасибо, хоть указал, где искать парня.
2
Ахматовой слободой местное население называло укрепленный острог, где жили татарские сборщики дани. Назвали ее по имени главного сборщика Ахмата, который и строил слободу. Находилась она сразу за городскими посадами. Непролазный тын из толстых бревен, врытых в землю и заостренных, огораживал ее. При нужде в такой крепости и осаду можно выдержать. Но кто мог угрожать слободе — к ней и подходить-то. близко боялись. Потому только со стороны города в воротах стоял караульный, и то не всегда. А с восхода солнца, с другой стороны, тоже были ворота, назывались они конюшенными. Отсюда выгоняли лошадей на луговое пастбище, обильное высокой мягкой травой. Пастбище и определило выбор места для строительства острога, не хотел Ахмат сидеть в душном городе посреди кривых улочек. Внутри слободы в углу был устроен загон — к бревенчатому тыну приладили две стены из плотно уложенных жердей, сажени полторы высотой. Летом лошади под присмотром пастухов всю ночь паслись на лугу. В пустой сейчас этот загон посадили полоняников.
…Дементий постучал в запертые ворота. Почти сразу вышел караульный с коротким копьем — молодой, безусый. Жизнь, видно, еще ничем не омрачала его — что-то беззаботно мурлыкал про себя. Дементий, научившийся в неволе чужому языку, объяснил, что ищет сына. Караульный залоснился широким желтым лицом, продолговатые щелки глаз совсем прикрылись.
— Откуда по-нашему знаешь? В Орде бывал?
— Бывал, чтоб ей пусто было.
Ждал: рассердится, но караульный будто пуще обрадовался, скулы стали заметнее.
— Сидит твой Филька. Наверно, сидит. Сам хочешь сесть?
— Ты зубы-то не скаль, — обозлился кузнец. И опять, как и раньше, пришло на ум: «Как они в такую жару ходят в лисьей шапке, волосы, поди, повылезли». — Вызови нечестивого Мину.
— Ай, хорошо нет! — Караульный укоризненно покачал головой. — Сердитый, бачка. Вызову. Бакшиш давай.
— Попался бы ты мне в другом месте, дал бы тебе «бакшиш», — пробормотал кузнец. Но ругаться с караульным не было никакого резона, сказал уступчиво:
— Нету у меня ничего, всё ваши пограбили. Выручу сына— найду тебе бакшиш, за мной не станет. Кликни монаха.
— Нельзя. Мурза Бурытай совет с Миной держит. Послом к Косте-князю пойдет Мина. Нельзя вызывать.
Заметив невольное движение Дементия, резко наклонил копье, с угрожающим видом разглядывал стоявшего перед ним крупного, бородатого человека. Но, видно, что-то шевельнулось в сердце, согласился:
— Ладно так, зову Мину. — О бакшише снова заикнуться поостерегся.
Караульный гортанно крикнул. На зов вышел страшного вида воин: багровый шрам пролег по его щеке, перекосил рот, исковерканное лицо казалось свирепым. «Если молодой так долго ломался, с этим чертом вообще не столкуешься», — безнадежно подумал Дементий.
— Что кричишь, Улейбой? — спросил воин у караульного.
«Ишь ты, — враждебно подумал Дементий, — какое светлое имечко досталось супостату: Улейбой — Ясные Очи по-русскому».
Кузнец опередил караульного, сказал:
— Пусть выйдет монах, говорить с ним буду.
Воин согласно кивнул и скрылся в воротах.
«Пойми их, — удивился Дементий. — С виду свиреп, а вон как обернулось». Спросил караульного:
— Значит, Улейбой — Ясные Очи? Красивые имена придумывают у вас. Почему тебя так назвали?
В узких коричневых глазах караульного мелькнул веселый огонь.
— Родился — луна в глаза смотрит, звезды, как белые жуки, светят. Все видно в глазах. Ночью родился. Понимаешь?
— Вона как, — усмехнулся кузнец. — А русских много загубил? Вы ведь нас неверными собаками считаете. Не так ли, Ясные Очи?
Губы караульного сжались, взгляд помрачнел.
— Зачем говоришь плохие слова? Табуны у мурзы пас — спасибо, в поход взял — спасибо, в карауле стою — спасибо. Что еще? Больше ничего.
«Кажется, зря обидел парня, — пожалел Дементий. — В Орде беднякам тоже не сладко. Будто сам не видел!»
— Ты, Улейбой, не сердись, — сказал как можно мягче. — Не знал, что ты у мурзы в пастухах. А то известно, что у пастухов своих табунов нету. Коня и воинский доспех, чай, тоже мурза взаймы дал?
— Дал, — коротко буркнул караульный, повернувшись к воротам, за которыми слышались тяжелые, шаркающие шаги, — Вот Мина, говори, — недовольно добавил он, увидев в воротах монаха.
Мина, сутуло шагавший до этого со смиренно сцепленными руками на животе, завидя кузнеца, разом вскинул голову, распрямил покатые плечи, грозен — не подступись. Да и в самом деле могутный мужик: росту хорошего, плотен, ему ли было поститься и говеть по монастырям? На звероподобном, заросшем волосом лице одна надменность. Спросил, как пролаял:
— Зачем пожаловал?
«Вон как, поганец, осмелел за татарскими спинами».
