Мишель Моран - Последняя принцесса Индии
Моти замедлила шаг, подстраиваясь под меня.
– Ты никогда не выходила наружу? – спросила она.
– Несколько раз меня выносили в паланкине.
– Это, должно быть, просто ужасно.
– Что именно? – встряла в разговор Джхалкари, не дав мне ответить. – Проливной дождь или эти чудесные пейзажи?
Мы как раз проходили мимо слоновника. Махауты, погонщики слонов, занимались уборкой. Они выгребали из стойл навоз, оставшийся после их подопечных, и складывали его в высокие кучи. Когда ливень закончится и навоз подсохнет, его, скорее всего, сожгут. Я старалась не рассмеяться, но, встретившись взглядом с Джхалкари, не сдержалась.
– Сита понимает, что я хотела сказать, – произнесла Моти. – Ты же меня поняла?
– Да. В моей жизни не хватало разнообразия, но я всегда могла обогатить ее с помощью книг.
Если вам попадался человек, который почти ничего в жизни не прочел, то вы поймете, насколько пустым был взгляд Моти. Для того, кто не читает, жизнь – это то, что можно увидеть и пощупать. Они не понимают, как, раскрыв книгу, можно вместе с героями пьесы перенестись в Арденнский лес[54] или Иллирию[55]. Для тех, кто любит книги, мир полон тысячи цветов, а вот остальные, как мне кажется, видят его лишь серым и черным. Дерево для таких людей останется всего лишь деревом. Оно никогда не сможет стать дверью, ведущей в другой мир, населенный существами, которых здесь просто не увидишь.
Мы пересекли улочку, на которой располагались торгующие кофе и чаем лавчонки. Мимо прошли две англичанки. Таких красивых зонтов, как у них, я прежде не видела. Кожа у женщин была тонкой и бледной, словно лунное сияние.
– Иностранки, – сказала Моти, проследив за моим взглядом.
Мне хотелось хорошенько их рассмотреть, но мы внезапно оказались у храма Махалакшми, располагавшегося всего в нескольких шагах от лавчонки, торгующей священными бусами, вырезанными из древесины манго. Храм стоял на берегу озера Махалакшми, окруженного священными фигами, которые давали надежную защиту от дождя. Служанки опустили свои зонты. Мокрую обувь мы оставили на мраморных ступеньках храма.
– Махалакшми – богиня-хранительница рода раджи, – объяснила мне Джхалкари, когда мы вошли. – Ни одна другая богиня, даже Дурга, не пользуется таким почитанием со стороны рани.
Храмовые стены поблескивали, словно тлеющие угольки. Их покрывали тиковое дерево и янтарь, поэтому в свете зажженной масляной лампы казалось, что весь храм сияет изнутри. Я старалась не смотреть на других молящихся, но большинство из них были настолько бедны, что не могли позволить себе более-менее приличную курту или дхоти. А вонь от них, которую не способны были поглотить капли почти горячего дождя, была нестерпимой.
Мы провели около часа, стоя позади длинного деревянного стола и надзирая за распределением еды. Я с изумлением узнала, что рани неплохо знакома с жителями Джханси, словно жила здесь всю жизнь, а не стала рани лишь девять лет назад. Они кланялись ей и складывали руки в уважительном жесте намасте, но, кроме этого, я видела, как люди смотрят рани прямо в глаза и даже шутят с ней. Один старик набрался дерзости и заявил, что через несколько месяцев она будет кругленькой, как имерти. Услышав это, я затаила дыхание. Что может случиться с человеком, позволившим себе излишнюю вольность в общении с рани? Тюрьма? Казнь? Штраф?
Но рани лишь откинула назад голову и рассмеялась. Ей слова старика показались забавными.
– Вам не следовало бы легко к этому относиться, – сказала Кахини, когда старик отошел.
– Почему? – возразила рани. – Это же правда.
Она опустила глаза, посмотрела на свой округлый живот и с нежностью погладила его рукой.
– Я девять лет этого ждала. Выглядеть, как имерти, для меня сродни благословению.
Я повернула голову к Сундари, надеясь, что она мне что-то объяснит, но женщина стояла рядом со мной с большим черпаком и разливала даал[56]. Выражение ее лица оставалось невозмутимым.
– А Гангадар-джи так же добродушно относится к своим подданным? – поинтересовалась я.
Бросив взгляд на рани, Сундари опустила руку с черпаком.
– Кто надоумил тебя называть раджу по имени?
– Никто. – Сердце тревожно забилось у меня в груди. – Я слышала, как Кахини…
– Она приходится радже двоюродной сестрой. То, что позволительно ей, нас не касается. Для всех он – Его Высочество… раджа…
Я посмотрела на рани. Она разговаривала с очередным просящим и меня слышать не могла.
– Разумеется… извините…
Я почувствовала себя униженной и совсем позабыла, о чем вообще спрашивала.
– Будь осторожнее. Рани терпеть не может излишне самонадеянных людей.
Кахини тоже об этом говорила.
– Давай я тебе кое-что объясню, – молвила Сундари. – Каждый день рани встает в шесть часов утра, возносит богам молитвы, а затем наблюдает за нами, пока мы упражняемся во владении оружием на майдане. Когда мы возвращаемся во дворец, рани принимает купель, и мы все идем совершать пуджу. Потом она спит, а мы читаем. Когда проснется, мы сопровождаем рани в зал дурбара. Она на самом деле вхожа туда. После возвращения в Панч-Махал мы ужинаем. Потом бывают разные развлечения. Мы ложимся спать, и новый день начинается с шести часов утра. Рани твердо придерживается одного и того же распорядка. Никогда никаких изменений… Рани предсказуема, а раджа – нет. Только Кахини позволено называть его по имени. Они выросли в одном доме.
Я удрученно повесила голову. Я чувствовала себя так, словно лично оскорбила рани. Оставшееся время в храме я предпочла молчать.
Дождь закончился. Мы обулись в джути, оставленные нами на мраморных ступеньках, и отправились в обратный путь. Лужи внизу блестели, отражая свет от свешивающихся с крыш каждого дома масляных ламп. Направляясь в храм, мы шли вниз, но теперь нам приходилось подниматься наверх. Впрочем, без дождя было совсем неплохо. Полагаю, что каждая думала о своем, по крайней мере, все молчали.
Когда мы добрались до Панч-Махала, я задержалась на минутку, стоя во внутреннем дворике и глядя поверх ворот на город. В лучах заходящего солнца дома купались в золоте и фиолетовых тенях. Где-то там, внизу, есть лавка с вывеской «Книги на хинди, маратхи, английском». Книги никогда не приводят человека к беде. Читая их, нельзя вести себя с кем-то излишне фамильярно. Хотелось бы мне иметь возможность что-нибудь там купить…
– Ты собираешься заходить? – позвала меня Джхалкари.
Я последовала за другими в зал рани. На низком деревянном столике стояли глубокие тарелки с супом. Я заняла свободную подушку рядом с Джхалкари. Служанки внесли подносы с рисом, над которым поднимался пар, карри[57] с зеленым перцем чили и кориандром, а также овощи, приготовленные с ядреными приправами. Мне хотелось попробовать все яства, особенно фрукты, которые затем подали к столу. Вот только ужин оказался кратким, ибо рани сегодня голодна не была. После ужина, как рассказывала мне Сундари, госпожа попросит одну из нас почитать ей вслух или позовет придворных музыкантов, но рани заявила, что ей нужно кое с кем встретиться.
– В такой час? – удивилась Кахини.
– Прибудут Нана Сагиб, Тантия Топи и Азимулла-хан[58]. Они останутся во дворце на ночь. Есть кое-какие новости, которые я хочу с ними обсудить.
Кахини издала гортанный звук, который показался мне весьма неуважительным по отношению к рани.
– Какие могут быть важные новости? Неужели умер любимый портной Сагиба?
Рани бросила на Кахини негодующий взгляд.
– Не стоит забывать, что Сагиб – сын пешвы.
– Который потерял свой престол из-за британцев прежде, чем смог научить своего сына чему-то полезному в жизни.
– Довольно, – произнесла рани. Впрочем, особо сердитой она при этом не выглядела.
– Уверена, золота на нем будет больше, чем на вас, – молвила Кахини.
– Мы будем присутствовать на встрече? – поинтересовалась Сундари.
– Нет. Я сама пойду в дурбар, – заявила рани.
Лицо Кахини оставалось бесстрастным до тех пор, пока рани не покинула нас.
– Какие новости могут внезапно потребовать личной встречи? – поднявшись с подушки, воскликнула она.
– Рани имеет право делать все, что угодно ее душе, – возразила Сундари.
– А мы – ее дургаваси! Мы должны ее защищать.
– От кого? – молвила Мандар, исказив мужские черты своего лица гримасой. – От ее лучших друзей?
Но Кахини не унималась.
– Будь я рани, то не водила бы дружбу с настолько грубыми мужчинами, как Азимулла-хан и Тантия Топи.
– Зачем ты это говоришь? – возмутилась Сундари.
– Я выросла при дворе и с первого взгляда узнаю опасных людей.
Спустя два часа рани вернулась, пребывая в полнейшем душевном спокойствии. Ничего плохого с ней не случилось. Она устала и хотела одного – спать. Мы провели ее по коридору мимо дургаваса, где меня ждала моя собственная кровать, в огромную опочивальню. Стены здесь были обшиты дорогими породами дерева и окрашены в бело-голубые тона. Впрочем, первой обращала на себя внимание мебель. В мерцающем свете ламп я видела, что все, начиная от кровати с пологом, поддерживаемым четырьмя столбиками, и заканчивая элегантным комодом вместе с прикроватными столиками, было сделано из серебра. Ветерок проникал сюда из сада. Пахло ветиверией[59] и вейником. Позже я узнала, что завесы на окнах, сплетенные из длинных стеблей тростникового вейника, служанки вымачивают в воде. Вследствие этого, откуда бы ни веял ветер, в опочивальне витал приятный запах.
