Колин Маккалоу - Падение титана, или Октябрьский конь
Жемчужина великолепна. Я велю оправить ее в золото и повесить на шею Венеры Прародительницы в ее храме на форуме Цезаря.
«Встретить Марка Антония? Встретить?! Что он имеет в виду? И что это за ответ? Считай, что тебе дали пощечину, Клеопатра. Октавиану Египет не интересен, у него ледяное сердце.
Значит, наследник Цезаря отпадает. Он отверг меня. Мне очень нравится Луций Цезарь, но он никогда не вступит с женщиной Цезаря в любовную связь. В ком же еще течет кровь Юлиев? В Квинте Педии и в его двух сыновьях. В Луции Пинарии. И в трех братьях Антониях — Марке, Гае и Луции. Всего семь человек. Я соблазню любого, кто первым появится в моих краях, ибо я не могу ехать в Рим. Семь человек. Определенно, они не так холодны, как этот Октавиан. Я опять буду молиться Исиде, чтобы она послала мне кого-то из Юлиев, а через него — сестер и братьев для Цезариона».
Чума достигла Александрии в декабре и уменьшила население города на семьдесят процентов. Македонцы, греки, евреи, метики, египтяне смешанного происхождения умерли приблизительно в равных количествах. Те, что выжили, получили еду. Клеопатра напрасно навлекла на свою голову гнев миллиона людей.
— Бог различий не делает, — сказал еврей Симеон.
XIII
ФИНАНСИРОВАНИЕ АРМИИ
Январь — секстилий (август) 42 г. до P. X
1
— Вы не можете думать о вторжении в Италию. Для этого вам понадобится еще очень много денег, — сказал Гемицилл Бруту и Кассию.
— Еще денег? — ахнул Брут. — Но больше неоткуда брать!
— Почему? — нахмурился Кассий. — То, что я выжал из Сирии, и то, что мы с Кимбром собрали попутно, должно составлять две тысячи талантов золота.
Он с неожиданной злостью повернулся к товарищу.
— Разве тебе ничего не удалось собрать, Брут?
— Почему не удалось? — чопорно спросил Брут. — Моя доля вся в монетах. Около две трети серебром, треть золотом… всего… всего?
Он вопросительно посмотрел на Гемицилла.
— Двести миллионов сестерциев, — сказал тот.
— А вместе будет четыреста миллионов сестерциев, — сказал Кассий. — Этого хватит и для похода на Гадес.
— Ты забываешь, — терпеливо возразил Гемицилл, — что трофеев не будет. Это — существенный недостаток гражданской войны. Цезарь обычно дарил своим солдатам наличные вместо их доли в трофеях, но то, что он им отделял, ничто в сравнении с тем, на какой куш рассчитывают наши легионеры сегодня. Октавиан обещал каждому из своих солдат по двадцать тысяч сестерциев, по сто тысяч — центурионам высшего ранга и по сорок тысяч — младшим центурионам. Слухи разносятся. Люди ждут больших денег.
Брут встал и прошел к окну. Выглянул, увидел порт с сотнями боевых кораблей и другими судами.
Встреча с ним удивила Кассия. Куда девалась вечно печальная темная мышь? Этот Брут был более оживленным, более, что ли, военным. Успешные действия против бессов придали ему уверенности, а смерть Порции ожесточила его. Будучи неизменным корреспондентом Сервилии, Кассий тоже был поражен ее бесчувственным безразличием к ужасному самоубийству невестки, но в отличие от Брута он непреложно верил, что Порция убила себя. Сервилия, которой симпатизировал Кассий, не имела ничего общего с той Сервилией, какую знал Брут и какую боялся с самого раннего детства. Но Брут не сказал любимому зятю матери, что Порция была убита. А тем более — кем. Сам он не сомневался в своем заключении, но знал, что Кассий отвергнет его.
— Что случилось с Римом? — спросил Брут, разглядывая корабли. — Где его патриотизм? Где лояльность?
— Все это никуда не девалось, — резко ответил Кассий. — Юпитер! Ты дурак, Брут! Что рядовые солдаты знают о воюющих фракциях? Чьим призывам к патриотизму они должны верить — твоим или триумвиров? Легионеры знают одно: их мечи, вынутые из ножен, обратятся против римлян. Своих, таких как они.
— Да, конечно, — согласился Брут, вздохнув. Он отвернулся от окна, сел и уставился на Гемицилла. — Тогда что же мы будем делать, Гай?
— Искать деньги, — просто ответил Гемицилл.
— Где?
— Начнем с Родоса, — сказал Кассий. — Я разговаривал с Лентулом Спинтером, он несколько раз пытался выпросить у родосцев деньги и корабли, но ни разу не получил ни того ни другого. Я тоже ничего от них не добился. Они говорят, что в договорах Родоса с Римом нет пункта об оказании помощи какой-либо стороне в гражданской войне.
— И еще, — добавил Гемицилл, — есть другая часть Малой Азии, у которой фактически никогда не брали денег. Это Ликия. Вся загвоздка в том, что туда очень трудно попасть. Губернаторам провинции Азия не стоило даже пытаться.
— Родос и Ликия, — промолвил Брут. — Я думаю, небольшой военный нажим или даже прямая война скорее убедят их помочь нашему делу?
— В случае Родоса определенно, — согласился Кассий. — Возможно, тогда, скажем, для Ксанфа, Патары и Миры будет достаточно простой просьбы, если они поймут, что за отказом последует неминуемое вторжение.
— Сколько нам нужно взять с Ликии? — спросил Брут Гемицилла.
— Двести миллионов сестерциев.
— Родос, — жестко сказал Кассий, — может дать в два раза больше, и у них еще останется.
— Ты полагаешь, что тысячи миллионов нам хватит, чтобы пройтись по Италии? — спросил Брут.
— Я потом подсчитаю, когда буду точно знать, каковы наши силы, — сказал Гемицилл.
Несмотря на летнюю сушь, зимовка в Смирне протекала без затруднений. Снега не было, сильных ветров тоже, а широкая долина реки Герм дала возможность освободителям расположить свои лагеря цепью в шестьдесят миль длиной от ее начала до окончания. Вскоре каждый лагерь приобрел свою «тень», снабжавшую солдат вином, проститутками и всем прочим. Мелкие хуторяне несли в эти временные поселки овощи, уток, гусей, цыплят, яйца, сладости, выпечку, сиропы всех видов, съедобных улиток, водившихся в этом краю, даже жирных лягушек с болот. Все это с удовольствием покупалось. Хотя оптовым продавцам окружающих городков соседство с армией, имевшей свой провиант, не сулило больших барышей, мало понимавшие в коммерции, но предприимчивые селяне, доведенные поборами до крайней бедности, вдруг увидели признаки возвращения процветания.
Для Брута и Кассия, живших в резиденции губернатора близ гавани Смирны, главным преимуществом такой зимней дислокации войск была возможность без особых задержек получать вести из Рима. Так, они с удивлением узнали об образовании триумвирата и поняли, что Октавиан счел освободителей намного большей угрозой ему, чем та, что нес в себе Марк Антоний. Намерения триумвиров были ясны: Брута и Кассия следует уничтожить. Военные приготовления шли по всей Италии и Италийской Галлии, ни один из сорока с лишним легионов триумвиров не был распущен. Пролетел слух, что Лепид и Планк избраны консулами и останутся в Риме править, а Антоний с Октавианом решат проблему с освободителями. Назывался и месяц начала их кампании — май.
Но самой ужасной новостью было, что Цезарь официально объявлен богом и что культ божественного Юлия, как теперь стали его называть, будет распространен по всей Италии и Италийской Галлии, с храмами, жрецами, празднествами и т. п. Октавиан уже открыто называет себя его божественным сыном, и Марк Антоний не возражает. Один из триумвиров — сын бога, значит, дело их автоматически должно быть правым! Курс Антония настолько переменился, что он даже встал рядом с Октавианом, чтобы заставить сенат дать клятву поддерживать все законы и указы божественного Юлия, а на Римском Форуме, на месте сожжения тела Цезаря, решено было построить храм. Народ Рима выиграл борьбу за право боготворить своего кумира.
— Даже если мы побьем Антония и завоюем Рим, нам придется навсегда смириться с культом божественного Юлия, — с несчастным видом сказал Брут.
— Рим катится по наклонной, — хмуро ответил Кассий. — Вообрази, какой-то мужлан чуть было не изнасиловал девственную весталку!
Да, самые почитаемые жрицы Рима, отправляясь в город, теперь брали ликтора для охраны. За Корнелией Мерулой, которая шла навестить Фабию на Квиринал, погнались и стали приставать с нескромными предложениями. Но Кассий для усиления впечатления употребил более сильное определение, хотя Сервилия в письме ни о каком насилии не упоминала. Впрочем, как ни крути, а до сих пор на протяжении всей истории Рима белое платье весталки служило надежной защитой, они свободно ходили по городу, ничего не боясь.
— Это — веха, — печально сказал Брут. — Старые ценности и табу больше не уважают. Я даже не уверен, что хочу снова в Рим.
— Если брать в расчет планы Антония и Октавиана, ты там никогда не появишься, Брут. Я только знаю, что им придется здорово потрудиться, чтобы помешать моему появлению в Риме, — сказал Кассий.
